"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли. Страница 23

Он попытался взять женщину за руку, но та медленно, будто во сне, отошла от него.

— Обещалась я до смерти другому человеку, Матвей Семенович, — тихо сказала Вельяминова.

«И нет у меня пути иного, кроме того, что выбрала я, с Федором повенчавшись. Нет, и не будет».

— Так люблю я тебя, Феодосия, — умоляюще сказал Башкин. «Разве ж можно любящего тебя оттолкнуть?»

— Не просила я твоей любви, Матвей Семенович, — спокойно сказала Вельяминова. «Не искала я ее, а что пришлась я тебе по сердцу — в том моей вины нет. Уезжай с Феодосием, а там, даст Бог, встретишь ту, что люба тебе будет. А я тут останусь — здесь муж мой, дитя наше, и не надо мне ничего другого».

Она собрала цветы и добавила: «А разговор этот забыть нам стоит — что тебе, что мне. Не было слов таких сказано».

— Так как же не было! — крикнул Башкин вслед женщине. «На смерть ты меня только что обрекла — сможешь ли сама жить после этого?»

Феодосия, ничего не ответив, пошла по узкой тропинке через цветущий луг, к усадьбе.

Башкин долго смотрел ей в спину — пока не пропала она из виду, — будто и вправду растворилась в полуденном мареве.

Федор приехал в подмосковную ранним вечером, когда на луга стал наползать туман, а с реки потянуло сыростью. Он спешился и сам отвел коня в стойло. Тихо было на усадьбе, ровно и не было никого вокруг. В окне Федосьиной горницы виднелся огонек свечи.

Сама она стояла, прислонившись виском к резному столбику крыльца, с неубранными, по-домашнему, волосами. Тени залегли под ее глазами, ровно не спала ночь боярыня, и спал румянец с ее лица. Она теребила тонкими пальцами жемчуга на шее. Федор, раз взглянув на нее, так и застыл с уздечкой в руке.

— Марфа здорова ли? — ломким, будто не своим голосом спросила Феодосия.

— Все в порядке, — Федор подошел к ней и притянул к себе, прижавшись губами ко лбу. «Не заболела ли ты сама, а, боярыня? А то сама горячая, а руки холодные, будто лед».

Она взглянула на мужа снизу, и тот поразился — так смотрели на него подранки на охоте, прежде чем добивали их.

— Есть у меня до тебя разговор, Федор, — сказала Феодосия. «Да только, боюсь, не по душе он тебе придется».

Они сидели на косогоре над рекой и молчали. Феодосия опустила голову на колени и смотрела, как медленно наползает закат на заливные луга на том берегу. Брусничный цвет понизу, сменялся зеленоватым, лиловым, уходил поверху в чернильную темноту ночи, где уже проглядывали первые звезды.

Федор тяжело вздохнул, и чуть обняв жену за плечи, почувствовал, как слабеет под его рукой ее напряженное, застывшее тело.

— Не виню я тебя, Феодосия, что ты мне всего не рассказала, — проговорил он. «Сама знаешь, не таким я был, когда повенчались мы. То есть думал я обо всем этом давно, да вот только сейчас стал вслух говорить».

— Боялась я, Федя, — женщина внезапно, уткнув лицо в ладони, разрыдалась. Федор испугался — первый раз видел он жену плачущей, даже когда Марфу рожала она, ни слезинки не пролила.

— Ах, как я боялась! — продолжила Феодосия. «Я ж с детства одно знала — чужим не доверяйся, чуть шаг за порог дома — там враги все, только проговоришься, хоть словом единым — на дыбе повиснешь. И замуж за своего человека вышла.

А тут ты — и не могла я ничего сказать тебе, решишь еще — ведьма я, еретичка, и гореть мне на костре. Или сам кому проговоришься и под пыткой дни свои закончишь», — она высморкалась и вытерла рукавом заплаканное, в красных пятнах лицо. «Как же можно любимого своего на смерть посылать?»

— А любимую как можно? — мягко спросил ее Федор. «Да как же ты, Федосья, могла подумать, что донесу я на тебя? Ты жена моя, плоть моя, — если больно тебе, то и мне больно, заботит что тебя — то и мои заботы, до смерти нас Бог соединил».

Феодосия слабо улыбнулась и чуть пожала пальцы мужа.

— А что там тебе Матвей Семенович говорил, — усмехнулся Федор, — так, неужели могу я хоть на вот столько, — он показал пальцами — на сколько, — в тебе усомниться?

Говорил и говорил, я тебе больше, Федосья, скажу — глядя на тебя, любой голову потеряет.

Так что и не думай даже об этом, забудь».

— А как жить-то теперь будем, Федор? — покусав сухие губы, сглотнув комок в горле, спросила Феодосия.

— Так как, — он чуть развел руками. «Как жили, так и будем. Только, сдается мне, легче нам жить станет, хоть ненамного, а легче, прав я, али нет?».

— А как же Марфа? — Феодосия робко прижалась головой к плечу мужа, а тот обнял ее посильнее.

— А что Марфа? — спросил он усмешливо. «Пока пусть растет, а там посмотрим. Тебе батюшка твой, когда все рассказал?».

— Да как десять, али одиннадцать мне, было, — вспомнила Феодосия. «Федор, но как, же так?»

— Что? — посмотрел на нее муж.

— То, что я тебе сейчас поведала — за это ж на костер отправляют.

— А ты думаешь, за то, что я Феодосия из тюрьмы монастырской спас, по голове меня погладят, коли узнают? — хмуро сказал Федор. «Через две недели царь из Кириллова монастыря на Москву тронется — надо, чтобы к этому времени и духу его тут не было.

Конечно, как по мне, я бы и Матвея Семеновича с ним отправил, да ежели человек сам на дыбу рвется — оттаскивать я его не буду. А ты мне, Федосья, лучше вот что скажи — раз уж теперь между нами секретов нет, — сможет ли батюшка твой помочь нам в этом деле?»

— А как ты думал Феодосия-то вывозить? — спросила его жена.

— Через Смоленск. Есть у меня там человечек, что мне обязан кое-чем, — провел бы его до литовской границы. Да вот сейчас думаю — не лучше ли грамоту батюшке твоему спосылать.

Есть же у вас тут на Москве тайные гонцы, а? — Федор взглянул на жену.

— Все-то ты знаешь, — чуть улыбнулась она.

— Все да не все. Например, Федосья, читал я послания архиепископа Геннадия…

— Пса смердящего! — перебила его Феодосия. «Он да Иосиф Волоцкий — заклятые враги наши. Знаешь, небось, как он вез по Новгороду людей на казнь — одел их в берестяные шлемы и написал на них «Се есть сатанино воинство», а потом велел шлемы эти на их головах и поджечь».

— Знаю, знаю. Я к тому, — ответил ей Федор, — что Геннадий про вас пишет — знаю я, а что вы сами говорите — не знаю. А узнать бы хотелось».

— Я могу и сейчас, — начала Феодосия и осеклась, прерванная долгим поцелуем мужа.

— Сейчас, Федосья, поздно для богословия-то. Вон луна уже поднялась, — Федор встал и протянул ей руку: «Пойдем».

— Куда? — она тоже поднялась.

— Вот же любопытная ты, жена! — Федор чуть подтолкнул ее вперед. «Ежели муж тебе говорит что — надо подчиняться, и молча, а не вопросы задавать. И как у вас в Новгороде мужья с женами живут — не разумею».

Феодосия только рассмеялась и пошла вслед за мужем по тропинке, что вела вглубь леса.

Пока они плыли на остров, что лежал в самой середине уединенного озера, Феодосия откинулась на корму лодки и смотрела в небо.

— Смотри, Федор, — сказала она, — ночь-то, сегодня какая, звезды как падают. Ровно, что их к земле притягивает».

— А слышал я, Федосья, будто на севере на небе пазори играют? Видела ль ты их? — спросил ее Федор, помогая жене выйти из лодки.

— Да, как батюшка меня на Поморье возил, еще ребенком. То вещь пречудесная, Федор, сполохи на небе разноцветные играют, столбы света ходят, даже треск от них слышно.

— Я и не знала, что у тебя тут дом поставлен, — сказала женщина, нагибаясь, чтобы пройти в низкую дверь.

— Разве это дом, — Федор зажег свечу, и Феодосия увидела низкое, широкое ложе, застеленное звериными шкурами и мехами, и закопченный, сложенный из озерных валунов очаг. «Так, изба переночевать. Охота тут уж больно хороша в лесах, да и рыбалка тоже. Вот и срубил я тут сторожку — если придется на ночь остаться».

— Так бы и не уходила отсюда, — Феодосия вытянулась на медвежьей шкуре, смотря за тем, как Федор разжигает очаг.

— Да и я бы, — он пошарил в темном углу и вытащил оттуда бутылку мутного стекла. «На-ка, хлебни, пока огонь разгорится — небось, промерзла вся на воде-то».