Ключ от октября (СИ) - Чернышова Алиса. Страница 2

Я снисходительно ему улыбнулся.

— И это тоже. Но не это главное. Понимаешь, я пошёл в лес за феями — и нашёл лучшего друга.

— О! Так значит, я лучше фей?

Вот же чудовище.

— Учитывая магию, которую ты способен творить с пиаром? Несомненно да! Я до сих пор понятия не имею, как именно ты заставляешь людей покупать мои книги.

— О, я просто слегка приколдовываю, — подмигнул Иво. — Но тот факт, что ты гений, немного помогает…

— К сожалению, в это веришь только ты.

— Не думаю. Но даже если и да, моей веры достаточно, чтобы это стало правдой. Уж в чём в чём, а в таких вопросах я не ошибаюсь.

— Ну-ну. А ещё ты скромный.

Иво фыркнул.

— А то!

Тишина в машине стала уютной. Я повернул голову, наблюдая за проносящимся мимо осенним многоцветьем листьев.

— Но вообще я говорю немного о другом… — продолжил я. — Хороший сказочник должен точно знать, кому он рассказывает свои сказки. Я пишу для людей того возраста, в котором уже не положено верить, будто в лесу живут феи или святой Николаус шестого декабря положит сладостей под подушку; я пишу для усталых детей, притворяющихся серьёзными взрослыми. И моя задача — показать, что не так важны чудеса, как их поиск.

— Звучит грустно, нет?

— Нет, если подумать об этом… Мы перестаём быть детьми, когда больше не можем верить в сказки, правда? Нет, не так, перестаём - это тут неверное слово… Когда нам больше не положено верить. То, что в детских устах назовут милой шуткой, во взрослых прозвучит как безумие. Но не теряем ли мы что-то важное, когда больше не ищем чудеса? Это вопрос, на который я стараюсь отвечать.

— А при чём тут я?

— А с тебя всё началось, как я уже сказал. Я пошёл в лес искать несуществующих фей, но встретил вполне реального друга. И где бы я был, если бы не ты? Точно не там, где хотел бы оказаться… В этом ответ: есть феи или нет, но это не значит, что стоит переставать их искать.

— Многие с тобой не согласились бы.

— А я и не требую, заметь, чтобы со мной соглашались! Если я и гений, то вот прям очень непонятый; сам себя порой не понимаю. Куда мне ещё чего-то вокруг понимать-то?

— С этой точки зрения все мы — непонятые гении… Но кстати, о гениальности. Что такого секретного насчёт этой твоей новой книги, что ты не показываешь мне наработки?

Я вздохнул.

— Не то чтобы секретного. Просто после той истории с мистером Джеколсоном…

— Эй, я извинился!

— А ты-то тут при чём? Это не ты пытался использовать контракт, чтобы превратить мой цикл в “франшизу фэнтези, основанную на реальных событиях”. Он предлагал связать несколько реальных детских исчезновений, которые имели место в этих краях, когда мы были детьми, с делами фей. А когда я спросил, как я буду смотреть в глаза их семьям, он ответил, что перепроверил и никого не осталось… А те, кто всё же есть, не против получить чек за отказ от претензий. Ты представляешь? Как будто смотреть в глаза себе мне после этого стало бы проще! А потом он ещё и мою бабушку сюда приплёл, как будто использовать заблуждения пожилого, страдающего от деменции человека, да ещё и учитывая все обстоятельства — это адекватная вещь…

Иво поморщился.

— Чувак, ну прости, пожалуйста. Это мой прокол.

— Да за что прости-то? Это не ты ввёл дурацкую моду на “основанный на реальных событиях” стафф. И у меня нет вопросов к жанру биографии. Но! Грёбаный мистический триллер, основанный на реальных событиях?! С приплетением реальных имён и трагедий! Мне одному это дерьмо кажется как минимум неэтичным?

— Да нет, мы в одной лодке. Зря я тебя с Джеколсоном познакомил.

— Ты хотел, как лучше… И вообще, надо отдать этому слизняку должное: он отличный бизнесмен. Гениальный даже, не побоюсь этого слова. Он чует прибыль, как гончая кровь. И в целом это отличное свойство, просто иногда — чересчур. Вечный вопрос бытия творцов современности: что важнее, прибыль или контент? И насколько качество одного может (и должно) страдать в ущерб другому? Как добиться равновесия в этом вопросе? И где проходит граница между этичной и неэтичной рекламой?.. У нас с мистером Джеколсоном просто не совпали ответы на эти вопросы, и ни один при этом не был готов прогнуться под другого. Джеколсон обещал, что превратит меня в хит; я не хотел превращаться в то, что он считает хитом. Что в нашей сфере, как ни крути, приговор для плодотворного сотрудничества.

Иво понимающе кивнул.

— Не то чтобы этот вопрос касался только современности, на самом деле. Раньше он, возможно, был иным по форме, но по сути звучал точно так же.

— Например?

— Например, писать для государства или не писать… Или писать, рискуя всем, включая свою голову?.. Ну, или там — писать про лордов или про бедняков, а если про лордов, то про каких именно? И стоит ли брать заказы, если знаешь, что заказчик извратит твою идею до неузнаваемости? И насколько прислушиваться к моде — ты ведь не думаешь, правда, что модные веянья в литературе изобрели только в двадцать первом веке?

— Бр-р. Ладно, тут ты прав. И лично я, рассуждая вот тут о прекрасном, совсем не уверен, что в аналогичных обстоятельствах даже на смертном одре у меня хватило бы смелости написать своё “Каждый умирает в одиночку”.

— Понятное дело, я прав! Искусство на то и искусство, чтобы танцевать на булавочной головке между ожиданиями толпы, жаждой признания, творчеством ради творчества, запретами, границами сознаний и попыткой изменить мир к лучшему… А смелости у тебя хватило бы.

— Ты всегда слишком меня переоценивал. Но ладно, продолжай, иногда необоснованные похвалы слушать всё равно приятно, а правильный ответ всегда звучит как “Не попробуешь, не узнаешь”. И я просто надеюсь, что на моём веку пробовать не придётся; или скорее — эгоистично надеюсь, что придётся не мне. А по поводу булавочной головки… Тут в точку. И самое плохое, что, в какую бы сторону ты ни упал, всё не дело.

Я открыл окно, впуская пряный запах пожелтевшей листвы.

— Художник должен быть голодным, — сказал я с лёгкой иронией, — но откуда взяться у слишком голодного художника времени на работу и возможности полноценно собирать материал? И нет, понятно, что если вдохновение вцепилось тебе в глотку, оно не отпустит…

— Как гончие Дикой Охоты, — промурлыкал Иво.

— … как гончие Дикой Охоты, — ухмыльнулся я. — Но человеку надо что-то жрать. Тут биология неумолима, никакая возвышенность не поможет.

— Ну, я слыхал, некоторые восточные просветлённые…

— Ты опять читал всякие эзотерические бредни?

Иво широко ухмыльнулся.

— Я, может, тоже хочу верить.

Как будто я не знаю, что это чудовище верит только в себя!

— Только не практикуй инедию, пожалуйста, — попросил я. — Остальное я могу пережить, пожалуй, но не это… Так вот, художник должен быть голодным — но он должен что-то есть, должен быть самобытным — но при этом должен уметь донести своё творчество до тех, для кого он творит, должен быть оторван от реальности — и должен быть зеркалом этой реальности, неся разумное, доброе и вечное. Что бы каждый конкретный человек этим самым добрым и вечным ни считал…

— Как-то многовато долгов на одного бедного художника.

— Вот и я о том же. Причём всех кредиторов удовлетворить нереально, кого-нибудь всё равно выбесишь… Слушай, ты там не заблудился? Как-то мы долго едем.

— Ты просто всё никак не запомнишь дорогу.

— Это потому что кое-кого угораздило поселиться в такой глуши, куда даже грибники не забредают!

— Никакая это не глушь, там просто хитрая раазвилка.

И это правда, кстати.

Когда мы едем на наш ежегодный хэллоуинский уикенд, пиво закупаю обычно я, а вот машину ведёт Иво — просто потому что за кучу лет я так и не сумел запомнить все повороты этой дурацкой дороги. Мистика, не иначе!

— Ты мне голову не морочь, — сказал Иво, — если ты на меня за Джеколсона не злишься, то почему наработки по новой книге не показываешь?

— Секрет, — протянул я.