Соправитель (СИ) - Тарханов Влад. Страница 3

Но разбираться во всём надо будет потом, если получится. Сейчас надо сделать так. чтобы ущерб от переворота как-то минимизировать. Конечно, можно не признать воцарения Николая и начать Гражданскую войну. Даже контрпереворот организовать, тоже не проблема. С кем может в Москву нагрянуть Николай? Со всей гвардией? Вот уж вряд ли, а даже и так. Бригада спецназа — это все-таки аргумент. И располагается этот довод в Подмосковье. Вот только надо ли это делать? Чёрт возьми… Ему хотелось выпить. Стакан водки, да нет, один стакан делу не поможет. Ладно, тризну справить еще успеем. И отомстить тоже. Обязательно! Всем. Но тогда, когда это будет возможно, значит, не сейчас.

Раздался телефонный звонок. Поднял трубку. Услышал условленную фразу. Ну что же, ему пора. Через час он оказался на конспиративной квартире, которую как раз для подобного случая и снимал. Там его уже ждали те, кто и должны был решить, как события будут развиваться в дальнейшем. Военный министр Милютин, неоднократно просившийся у Михаила в отставку, выглядел более чем хмурым. Он понимал, что события последнего времени ничего хорошего не несут. Был тут и начальник Генерального штаба Ванновский, командующий Московским особым военным округом, генерал-фельдмаршал Гурко, а также прибывший в Москву, и оказавшийся там в самую жаркую пору Белый генерал Скобелев.

Пока генералы собрались и прежде, чем принялись обсуждать случившееся, самый молодой из присутствующих (внешне) великий князь Александр Михайлович закурил, вспоминая при этом, с чего же начался этот их феерический провал…

От автора: надеюсь, вам эта серия понравиться. надеюсь на ваши лайки и комментарии. Если найдете огрехи — буду рад вашей помощи. Да, вот тут, на Патреоне выложено больше: https://www.patreon.com/user?u=66670181

Глава вторая. Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!

Глава вторая

Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!

Москва. Кремль

17 декабря 1887 года

Лучший правитель — тот, о котором народ знает лишь то, что он существует. Несколько хуже те правители, которые требуют от народа его любить и возвышать. Еще хуже те правители, которых народ боится, и хуже всех те правители, которых народ презирает.

(Лао-Цзы)

ЕИВ Михаил Николаевич

Эта фраза про Мономаха и его чёртову шапку практически постоянно крутились в голове Императора Всероссийского Михаила II настойчиво прорываясь наружу. Сие им иногда удавалось, ставя невольного свидетеля в неудобное положение. Это выражение было хорошо знакомо более или менее образованному человеку и вызывало у большинства посетителей полное понимание, смешанное с толикой сочувствия: не щадит себя государь, совсем как его покойный батюшка Николай Павлович. Хотя хватало и иных индивидуумов, в глазах коих явственно проступало выражение злорадства и отчаянной надежды: ну, что, деспот, узурпатор и сатрап, не по здорову тебе трон и корона выходят! Авось и до Кондратия с его ухватом недолго ждать придётся. А вот забота о моём здоровье, которое стало выражаться в том, что на столе, во время принятия пищи стало появляться молоко в различных вариантах его происхождения, которое, честно говоря, я недолюбливал в своей прошлой жизни. Ибо мой семейный доктор слишком серьезно воспринял случайно вырвавшуюся у меня фразу про бесплатное молоко царям. Язык мой враг моего черепа! Но поскольку подобное дополнение ежедневного меню получило одобрение моей дражайшей и чего скрывать, любимой половины — Ольги Фёдоровны, то пришлось смириться и изображать полное удовлетворение. Не объяснять же им, что генетическая мутация, позволяющая организму переваривать лактозу, произошла в организмах викингов и не всем Романовым оно хорошо заходит. Ну шутки-шутками, а хроническая усталость веригами повисала на моих руках и ногах и порой казалось, что и грудь стянута стальным обручем, затрудняющим дыхание. Вполне понятно, что весьма печальное состояние моего организма доводило до искренних слёз мою милую Олюшку и не менее чистосердечного мата Сандро.

Скажу честно, как старый солдат, прошедший через горнило войн двух столетий: ругался академик весьма виртуозно и к месту использовал эпитеты, позаимствованные из отдельных произведений пиитов золотого и серебряного веков, а также и последующих периодов развития русской поэзии. И самое обидное было в том, что я полностью понимал и разделял правоту наездов, пардон, проявления искренней заботы со стороны близких мне людей, но ничего не мог поделать с бременем управления Империей, что находилась в положении корабля, едва избежавшего столкновения с подводным рифом, но не успевшего отойти от него на безопасное расстояние по бушующему морю. С каждым днём мне становилось всё труднее выкраивать время на тренировки по стрельбе, занятиям рукопашным боем или на тривиальные прогулки верхом. Порой я даже подумывал о создании тренажера, имитирующего конную езду и размещении его в своей рабочей комнате, тем более что нечто подобное уже появилось или должно было появиться в кабинете кайзера Германии Вильгельма II. Но проклятая привычка или, скорее печальная необходимость руководствоваться в процессе своей деятельности словами Наполеона Бонапарта: «если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам» не давала мне ни малейшего шанса на изменение распорядка дня.

Взяться за ум и за поиски ответа на вопрос: «быть или не быть» не в теоретическом аспекте, а в сугубо практической, материальной сфере стал тревожный звоночек проявившейся во кратковременной потере памяти, которое случилось внезапно, но к превеликой удаче в присутствии единственного человека, от которого не было никаких тайн, коим естественно был Сандро. Мы с Академиком занимались государственными делами, сиречь азартно спорили по каждому вопросу поглощая в немереных количествах крепчайший кофе, разбавляя оный коньяком сугубо в гомеопатических дозах, не превышающих трети объёма чашки. Внезапно, я запнулся на полуслове и понял, что я ничего не помню о событиях последних нескольких часов, включая цель и итоги наших дебатов. Сие пренеприятнейшее состояние длилось несколько минут, но они показались мне вечностью. К счастью, мой учитель молниеносно сориентировался и стал немедленно действовать, подняв в ружьё всех слуг и охрану. Меня мгновенно освободили от мундира и переместили в горизонтальное положение, а через четверть часа, дежурный лейб-медик украсил мои августейшее лицо и грудь причудливым узором из отборных пиявок. После всех процедур, мне не позволили встать, с чем совершенно не хотелось спорить и незаметно я заснул. А на следящий день, после утреннего туалета, мне пришлось пройти беспощадную медицинскую диспансеризацию, организованную как говорится по месту проживания, а потом и терапии по методике уже успевшему стать профессором Ижевского.

Всё это время круговую оборону держали супруга и Сандро при деятельной поддержке Витте. Начальника охраны Ольга Фёдоровна настоятельно попросила не пускать никого, кроме тех, кто задействован в моём лечении, а академик, ласково улыбаясь пообещал лично пристрелить любую постороннюю особу, коя приблизится к комнатам Государя, а виновных в сем упущении караульных посадить на кол и объявил о введении в сем здании режима осадного положения. Единственное исключение было сделано для графа Воронцова-Дашкова, ибо помощь человека, отвечающего за безопасность Империи от врагов и наиболее опасных её «друзей» и «союзников» была необходима. То, что служивые прислушались к сим пожеланиям и прониклись текущим моментом, вскоре получило весомое доказательство. Лишь своевременное вмешательство Императрицы Всероссийской позволили уладить небольшое недоразумение между Цесаревичем Николаем Михайловичем и моей охраной на стадии между предупредительным выстрелом и открытием огня на поражение.