Черная роза - Костейн Томас. Страница 94

— Он был одним из бандитов, что напали на замок в ночь похорон графа Рауфа. Эдмонд спалил таверну, но так и не смог поймать хозяина — ему удалось скрыться. Я помню, как злилась мать Эдмонда.

— Все, кто принимал в этом участие, заплатили за нападение ужасную цену. Все, кроме одного.

Ингейн быстро повернулась к нему:

— Что ты хочешь сказать? Уолтер ответил не сразу.

— Ингейн, что ты обо всем этом думаешь? Тебе было известно, что в замке Булейр пытали и убивали мужчин и женщин?

— Они не имели права восставать против своего сеньора, — запротестовала Ингейн. — Их следовало наказать. Не сомневаюсь, что ты думаешь так же. — Она на мгновение замолчала. — Но он зашел слишком далеко. Мне было жаль некоторых из них. Наверно, я и начала его ненавидеть из-за жестокости.

— Я рад услышать от тебя это. Понимаешь, я говорил о себе, когда сказал, что только одному удалось избежать его мести. Мой друг Тристрам Гриффен и я в ответе за то, что случилось той ночью.

— Ну, не знаю, — медленно сказала Ингейн. — Ну и дурень же ты! Невозможно предугадать, на какую глупость ты решишься в следующий раз. Странные у тебя идеи! — Она вдруг сменила гнев на милость. — Но боюсь, что я осуждаю тебя меньше, чем следовало бы.

Дальше их поездка проходила более приятно. Уолтер гордо начал рассказывать об эпизоде в Мараге, когда Тристрам ошеломил монголов, поразив почти невидимую цель из большого лука. Ингейн с интересом слушала.

— Этот Тристрам Гриффен кажется мне отважным парнем, — сказала она, а затем вновь задала неизменный вопрос: — А где была в это время смуглая девица-полукровка?

— Так получилось, что она скрывалась у меня в палатке. Понимаешь…

— Я уверена, что это бесстыдное создание старалось вообще никуда далеко от тебя не отходить, — прервала его Ингейн.

Наконец они увидели замок Булейр, темневший на фоне леса.

— Наверное, я все-таки пренебрегу твоим мудрым советом и во весь дух ускачу отсюда вместе с сыном, — воскликнула Ингейн.

Он придержал ее коня:

— Если ты это сделаешь, тебе никогда не удастся получить свою долю наследства. Закон все равно рано или поздно возвратит сына отцу, но тогда тебе будет еще больнее с ним расставаться.

Они так увлеклись спором, что даже не заметили, что подъехали к замку гораздо ближе, чем собирались. Уолтер сразу остановился:

— Пришло время расставания. Тебе отсюда следует повернуть на восток. Я останусь до тех пор, пока не увижу, что малыш и его сопровождающие проехали по подъемному мосту, и тогда быстро вернусь в Герни.

Вдруг Ингейн вскрикнула, и ее лицо побледнело. Она было подняла руку, чтобы показать ему что-то, но рука безвольно упала на гриву коня.

— Что такое? — спросил Уолтер.

— Уолтер! Взгляни на тот дуб! Боже, что там такое?!

Он поднял глаза, и ему показалось, что у него перестало биться сердце. Это дерево было ему знакомо. Ему показали дуб той ночью, когда они возвращались при свете факелов после атаки на замок. Он не мог забыть его очертаний, но сейчас в нем что-то изменилось. Нет, не сильно, потому что Уолтер всегда представлял себе это дерево с необычными плодами.

На ветке висело тело, и из его груди торчала стрела. Тело от легкого ветерка медленно поворачивалось то туда, то обратно; было слышно поскрипывание веревки. Уолтеру хватило одного взгляда, чтобы понять, что это Эдмонд, граф Лес-сфорда!

Он постарался взять себя в руки и прошептал:

— Это то самое дерево, на котором Нормандская женщина повесила шестерых крестьян.

Под деревом Уолтер увидел второе тело. Это, несомненно, был слуга, сопровождавший графа во время роковой прогулки. Немного придя в себя, он крикнул охраннику, у которого в седле сидел наследник Булейра:

— Поворачивай коня на юг. Мальчик не должен ничего видеть!

Он сделал знак Ингейн, чтобы она следовала за ними, но сам не двинулся с места. Он понял, что графа убили совсем недавно: на земле валялась шляпа, а за деревом прятался человек в зеленом. Уолтер знал, что за ним из-за деревьев наблюдают внимательные глаза. Он развернул коня и поспешил за остальными, оглядываясь через плечо, чтобы не пропустить возможную погоню.

— Опустите головы! — крикнул он. — Скачите быстрее. Они все еще недалеко отсюда!

В лесу послышался крик, но на этом все закончилось. Им вслед не полетело ни одной стрелы, и никто их не преследовал. Они уже отъехали на безопасное расстояние, когда он догнал Ингейн.

— Я так и думал, что это случится, — заметил Уолтер, поравнявшись с Ингейн. — Ненависть подобна обоюдоострому лезвию, и о него может порезаться любой.

Прошло несколько минут, прежде чем Ингейн заговорила дрожащим голосом:

— Мне почему-то кажется, что я каким-то образом виновата в его смерти!

— Нет, нет, даже если бы ты оставалась в замке, эта стрела все равно нашла бы свою цель! Не думай об этом.

— Пока он был жив, я его ненавидела, — прошептала Ингейн. — Но теперь, когда он мертв, я не могу кривить душой, сказав, что отношусь к нему по-другому. Это ужасная смерть!

— Такие ужасы происходили здесь на протяжении последних пяти лет!

Ингейн резко рванула поводья, и ее конь тряхнул гривой и громко заржал.

— Надо убираться отсюда подальше, и как можно быстрее! Уолтер, что мне делать?

— Ты много чего должна сделать, и тебе не будет легко. Сейчас все в твоих руках, Ингейн!

— Теперь я могу не отсылать туда своего сына! Уолтер невесело рассмеялся:

— Кажется, от испуга ты ничего не соображаешь! Ты должна сразу же отправить туда мальчика и сама поехать с ним. Неужели ты не понимаешь, что он теперь граф Лессфорда?!

Ингейн удивленно посмотрела на Уолтера, и тут до нее наконец дошло. Она резко натянула поводья:

— Конечно, мой сын — граф Лессфорда!

Они молча глядели друг на друга, Ингейн начала успокаиваться.

— Уолтер! — воскликнула она. — Все изменилось! Теперь я могу спокойно туда возвратиться. Власть в моих руках. Наконец я настоящая хозяйка Булейра!

Глава 15. ВЕНЕЦИЯ

Господин Марко Дандоло, брат дожа и самый богатый купец Венеции, искрился энергией. Он был должен поставить мировой рекорд в кораблестроении и выиграть спор у Джо-ванни Флоренца.

Утром, когда колокол Марангона возвестил начало рабочего дня, бригада опытных мастеровых заполнила Арсенал и приступила к сборке корпуса огромной галеры с двумя рядами весел, которую господин Дандоло станет использовать в торговле с Западом. Все было готово, для мастеров: дубовые доски для остова и киля, выдержанные в море неподалеку от Лидо в течение десяти лет, сосна для мачт, орех — для руля, ильм — для кабестана. В Арсенале уже отлили заклепки и болты, на которых был изображен крылатый лев, знак великой Республики. Неподалеку лежали огромные рулоны разноцветных материй для парусов, такелаж и весла. Сейчас солнце садилось, и через три часа колокол прозвонит об окончании работы. К этому времени галера должна быть закончена, и господин Дандоло выиграет спор.

Ради такого случая господин Дандоло нарядился в красный сюртук, доходящий до земли. Сверху была накинута белая мантия с золотой пряжкой на правом плече. Он выглядел тем, чем и был на самом деле — богатым знатным гражданином, умеющим ценить красоту. Но если бы кто-нибудь посмотрел на него, когда полы его красивого плаща распахивались от дуновения ветерка, долетающего с лагуны, то он увидел бы старое, потрепанное и грязное нижнее белье. Словом, этот надушенный благородный господин были воплощением самой Венеции — этого блестящего эффектного города, который сверкал снаружи, но был нечистым и зловонным внутри.

Господин Дандоло простоял целый день у лагуны. Сумма пари была крупной, и, что придавало спору особую остроту, он испытывал к своему противнику жгучую ненависть — и это тоже было типичной венецианской чертой. Он повторял, что отдал бы все свои богатства, только бы выиграть пари, кроме, пожалуй, белого палаццо на площади Святого Джеми-ниано и красавицы рабыни, которую недавно купил за бешеные деньги, после того как придирчиво оглядел ее великолепную обнаженную фигуру на рынке рабов в Каффе. Ему так хотелось выиграть, что время от времени он подзадоривал спешащих мастеров, обещая прибавить сольди каждому, если галера доберется до края лагуны до сигнала колокола.