Вита. Книга 1 (СИ) - Черпинская Надежда. Страница 68
Лишь потом, когда раз за разом вспоминал эту чудовищную ночь, до него докатилось осознание, что она была невинна.
Чистая, светлая, юная.
Хрупкий цветочек ветреницы на весенней прогалине, который они растоптали безжалостно.
В какой-то миг ей чудом удалось вырвать руку, ногти дотянулись до его шеи, царапнули до крови. Он зашипел, отскочив.
– Кусается, сучка! А ну-ка переверните её задом кверху!
– Эй, ты не увлёкся? Так-то всем хочется, не только тебе!
– Точно! Наша очередь!
Растерзанное тело стащили со стола, она забилась ещё сильнее, и в это мгновение ей удалось вырваться из рук насильников.
Вроде, её уже и ноги не держали, но метнулась в дверь, словно белка. Все кинулись следом, с воплями и остервенелым рыком. Но девицы и след простыл, лишь ветки кустов качаются.
– Туда! Держи её!
Ночной лес не место для преследования. Но пьяный азарт гонит вперёд. Словно свора травят свою добычу. А та иногда белым пятном мелькает впереди.
В ушах шумит, сердце колотится бешено. Тёмные ветки хлещут по лицу, словно задержать хотят их дикую стаю.
Внезапно он выскочил на обрыв и едва не улетел вниз. В последний миг успел затормозить на самом краю, закричал, предупреждая. В пылу погони, в темноте ночи, свалиться вниз проще простого.
Он шагнул к краю и замер, с ужасом разглядев неподвижное белое пятно внизу.
Приятели догнали, столпились рядом. Хмель куда-то испарился моментально. Смех и крики стихли.
Мёртвая тишина застыла вокруг. Только море рычало гневно внизу, разбиваясь о камни.
Понимание того, чем обернулась их пьяная забава, накрыло удушливым чёрным саваном.
– Надо спуститься и проверить… – тихо прошептал за спиной Брайн. – Вдруг она ещё жива…
– А если её кто-то найдёт…
– И она расскажет, что это сделали мы…
– Надо спуститься вниз и добить её, если она жива, – снова прошептал Брайн.
Он обернулся ошарашенно, разглядывая в ночи бледное лицо толстяка, словно видел первый раз…
Все они – подонки! И в первую очередь, он сам. Но ведь никто не думал, что всё закончится вот так. Он уже понимал, что сотворил чудовищное зло. Да, подонок, каких ещё поискать!
Но… «добить»?! Может, Брайн спятил от страха? Он, что, всерьёз? Пойти и убить?
Но, в одном он прав, спуститься вниз всё-таки нужно…
Может, она ещё жива? Может, ещё не слишком поздно?
А мерзкий внутренний голос нашёптывал, что для всех будет лучше, если они найдут бездыханное тело.
Мёртвая ведьма никому ничего не расскажет. Мертвая ведьма заберёт с собой их страшный секрет.
***
Волны ревели гневно. Ветер теребил белые полы залитого кровью платья. Она лежала на камнях, неестественно выгнув тело. Но шевельнулась, когда подошли ближе.
Он запомнил её глаза: ледяные, прозрачные, полные боли. Они светились в темноте, как глаза кошки. И на лбу юной ведьмы вдруг вспыхнул серебром тонкий полумесяц, перевёрнутый вниз.
– Будь ты проклят! – шепнула она. – Проклинаю вас всех! Умрите смертью безвременной в мучениях страшных! За то, что меня не пощадили, и вам пощады не будет. Ни один от смерти не уйдет. Никто рассвета не увидит! А ты…
Её сияющие лунным светом глаза уставились прямо ему в лицо.
– А вот ты живи! Живи и мучайся! Потеряешь себя, имя своё забудешь, родину и дом никогда не найдешь, а меня будешь помнить! Захочешь умереть, да не сможешь! Умирать будут те, кто тебе дорог. Людской век короток, а твой пусть длится бесконечно. Всех смерть заберет, а тебя не примет. Будешь сквозь века память про эту ночь нести. Никогда не забудешь, что ты со мной сделал! Ведьму растоптал? Так сам станешь таким, каких презирал. Будешь мир от зла спасать, а люди тебя злом назовут. Узнаешь, что такое страх, ненависть и презрение смертных – тогда поймешь, как это – ведьмой быть. Проклинаю тебя бессмертием! А за то, что хмельному зверю поддался, за каждый новый глоток – безумием будешь платить, снова и снова делать то, что со мной творил! Жить тебе вечно и не знать покоя, пока не искупишь чёрные свои дела! Пока сама тебя не прощу. И никто, кроме меня, проклятия с тебя не снимет. Так будь же проклят вовеки! Будь…
Толстый Брайн отпихнул его в сторону и обрушил на её голову громадный булыжник. Бледное тело вздрогнуло и затихло.
Застывший, как изваяние, онемевший от её слов, и от того, что он натворил, он смотрел на мёртвую, на жирдяя Брайна, чувствовал, как дрожит, и не мог пошевелиться.
А потом небо расколола молния. Черная ночь Самайна осветилась синим заревом.
И все его онемевшие приятели с мучительными криками попадали на землю, корчась, дёргаясь в конвульсиях. Один за другим.
Лишь он стоял и смотрел, как они катались по земле и умирали один за другим. Пока не замолкли все.
Молния вспыхнула над головой и ударила ещё раз. В то место, где он стоял. Пронзила всё тело раскалённой добела адской болью. И свет померк.
А очнулся он в рыбацкой деревне, окружённый чужаками, что швыряли в него камнями.
***
Тишина в кухне повисла такая, что было слышно, как тикают часы у соседей за стеной.
Теперь он смотрел на неё. Ждал… Хоть одно слово.
Но Ева сосредоточенно рассматривала собственные руки, сжатые в замок, и взгляд не поднимала.
– Завтра мы вернёмся в Крепость, – наконец снова заговорил Эрих. – И у тебя появится возможность держаться от меня на расстоянии. И…
Он запнулся, но потом всё-таки договорил.
– Можешь выбрать себе нового наставника. Я пойму.
Она резко подняла голову, обожгла гневным взглядом:
– И откуда в тебе эта странная манера, думать и решать за других? – припомнила Ева его же фразочку. – Я не собираюсь менять наставника. Но сейчас… Можно, я пойду к себе?
Она поднялась, скользнула мимолётным взглядом по Эриху, так и сидящему на полу.
– Извини, но… пока я не могу тебя видеть.
Он усмехнулся горько, понимающе, и молча кивнул.
***
Вот уже больше часа Ева пыталась взять себя в руки, но слёзы так и продолжали беззвучно катиться по щекам. Она смотрела, как меняются цифры на тускло светящемся дисплее будильника, пыталась заставить себя уснуть, но не получалось.
А так хотелось провалиться в сон и забыть.
Так хотелось пойти сейчас к нему и потребовать провернуть этот чёртов трюк с гипнозом. Пусть это будет вмешательство в её память, пусть это будет самообман, но ложь всё-таки иногда бывает во спасение. Когда правда настолько отвратительна, что вынести её нельзя.
«Господи, почему, почему, почему? За что Ты так со мной? Что я натворила? За что простить не можешь? Я-то за какие грехи расплачиваюсь? За то проклятое гадание, что ли? – мысленно взывала Ева. – А ты злопамятный, добрый Боженька! За что Ты так со мной? Разве не заслужила я хоть немного счастья?»
Ведь почти поверила…
Поверила, что может и в её жизни случиться большая любовь – ещё немного, и дрогнет это ледяное сердце. Дрогнет, несмотря на все дурацкие правила, что сам и придумал. Несмотря на внешний холод. Несмотря на то, что много раз повторял – она ему интересна лишь как новый объект для изучения, необычный экземпляр с крутым потенциалом.
Верила, что чудо возможно.
Казалось, и в нём что-то потянулось ей навстречу. Эти нежные, якобы случайные прикосновения, какие-то фразы, в которых словно таился иной, глубинный смысл. Забота, щедрость, сила…
Как влекло это всё, как манило!
И вот опять… Жизнь приложила лицом об асфальт.
Настоящего мужчину в нём углядела? Благородного рыцаря? Так получи ублюдка-насильника!
Вот она – истина, вот – чего ты заслуживаешь!
Господи, почему же сказки только в сказках заканчиваются счастливым финалом, а в жизни за счастье платишь болью и разочарованием?
Как там у классиков:
За каждый светлый день иль сладкое мгновенье
Слезами и тоской заплатишь ты судьбе.[1]
Господи, как больно, как обидно, как горько!