Игра разума. Как Клод Шеннон изобрел информационный век - Сони Джимми. Страница 33

Ради тех двадцати восьми дней прерывистого общения караваны британско-американских морских судов выходили в море пять раз, заново разматывая кабель, фут за футом, по мере того, как они плыли на восток через Атлантику. В четвертый раз корабли попали в сильнейший шторм. Британский корабль «Агамемнон», деревянное паровое судно с парусом, целую неделю мотало по морю. Качка была такой, что крен корабля достигал 45 градусов, чему способствовало нарушенное равновесие из-за груза, лежавшего на палубе и в трюме – тонны металлических проводов, которые, как писал находившийся в то время на борту журналист, страдавший от качки, «напоминали живых угрей». Четыре раза кабель обламывался. Лишь во время пятого вояжа его закрепили.

Во всех этих поездках на одном из кораблей самым важным пассажиром был ученый, уже упоминавшийся ранее: Уильям Томсон, будущий барон Кельвин. Его аналоговый компьютер появится лишь через два десятка лет. В те дни он был в целом малоизвестной фигурой, и у него еще не было его знаменитой «нептуновской» бородки. Но он был одним из ведущих мировых экспертов в области проводной передачи информации, хоть он и не использовал этот термин. Он рисковал своей репутацией, взявшись за осуществление этого трансатлантического проекта, так как совет директоров проекта выбрал его в качестве научного консультанта. Томсон участвовал в каждой экспедиции – даже в той, что чуть было не закончилась трагично, – совершенно бесплатно. Австралийский репортер, который находился на борту судна во время пятого выхода в море, наблюдал настроение ученого, когда посреди ночи электричество в кабеле прервалось и показалось, что он снова поломан: «Сама мысль о возможной катастрофе заставляла его сердце трепетать. Руки его дрожали так сильно, что он с трудом мог поправить очки. Вены на лбу раздулись. Лицо было мертвенно белое… и в то же время его мозг работал четко и уверенно, он проверял и ждал». Но уже довольно скоро сигнал возобновился, и Кельвин радостно рассмеялся. По прошествии недели на восточном горизонте возникли холмы графства Керри, и кабель вытащили на ирландские берега, чтобы подсоединить его к европейской сети.

Месяц спустя он превратился в ненужный хлам, что лежал на дне морском, уничтоженный в результате разногласий.

Еще до того, как по дну Атлантического океана проложили телеграфный кабель, было ясно, что сообщения, отправленные по любым подводным линиям – к примеру, через Ла-Манш, – будут особенно часто прерываться и замедляться: передача сообщения по воде – это уникально сложный процесс. Вода, особенно соленая морская – это естественный проводник электричества, и по кабелю, погруженному в соленую воду, электрический ток будет идти с ускорением. По сравнению с сигналом, который образуется в сухом кабеле, идущий по мокрому кабелю намного сложнее разобрать.

Никто не понимал эту дилемму лучше, чем Томсон. Вот почему он находился на борту «Агамемнона» и наблюдал за прокладкой кабеля. За три года до последнего плавания лабораторные эксперименты, которые Томсон ставил в Глазго, привели его к выводу о том, что процесс передачи электрического сигнала на расстояние подчинялся «закону квадратов»: время прихода сигнала было прямо пропорционально квадрату длины кабеля. Кроме того, сила сигнала заметно истощалась по мере увеличения расстояния. И в данном случае в процессе создания надежной подводной системы связи надежды возлагались на установку самого толстого и хорошо изолированного – а еще самого дорогого – кабеля и чувствительного оборудования, которое должно было улавливать слабые сигналы на другом конце.

Но в 1858 году в отсутствие возможностей протестировать трансатлантический кабель эти заключения были весьма и весьма спорными. Веские финансовые соображения заставили инвесторов трансатлантического проекта проигнорировать мнение Томсона: целые состояния зависели от возможности осуществления мгновенной связи через океан (только представьте, что мог проделать биржевой спекулянт в Лондоне, быстро узнав о ценах на товары в Чикаго). Результаты работы Томсона сопровождались удручающим предупреждением о том, что по-настоящему надежный кабель может обойтись гораздо дороже и вряд ли стоит потраченных на него усилий. Невезение преследовало этот проект: главным критиком Томсона был его коллега – главный инженер трансатлантического проекта.

Доктор Уайлдмен Уайтхаус был отставным военным врачом и электриком-любителем. Это, конечно, ни в коей мере не дискредитировало его профессиональные навыки – девятнадцатый век был великой эпохой любительства в разных областях. Однако университетскому престижу Томсона Уайтхаус противопоставлял чисто популистский подход: он утверждал, что изучение вопросов в области электричества и связи «перестало быть исключительной привилегией философа». Основываясь на опыте своих собственных бесчисленных экспериментов, он назвал закон квадратов «школьной выдумкой»: формула красиво смотрелась на страницах специализированных журналов, но рассыпалась на практике. Томсон в ответ прошелся по притворным викторианским правилам приличия, но на своем экземпляре работы Уайтхауса надписал, что она «ошибочна почти в каждом пункте». Если результаты экспериментов Томсона требовали более прочного кабеля и более точного определения сигнала, Уайтхаус призывал к применению грубой силы. Как резюмировал позднее его решение один из специалистов: «Чем дальше должен был идти сигнал, тем ощутимее должен быть толчок, чтобы направить его туда». Чтобы справиться с прерыванием или замедлением сигнала, прикладывайте больше силы. Достоинством этого метода была простота, и он был дешевле, чем план Томсона – бесценное преимущество для проекта, существование которого зависело от количества вложенных в него инвестиций.

В итоге это привело к ничейному результату и фарсу. «Зеркальный гальванометр» Томсона, прибор, улавливавший слабые электрические сигналы, был установлен на обоих концах телеграфной линии, но Уайтхаус отсоединял его при любой возможности. Сам кабель был сделан ниже установленных стандартов прочности. На восточном конце линии, на острове Валентия, вблизи ирландского побережья, находился Уайтхаус, он устанавливал массивные, в пять футов длиной, индукционные катушки, чтобы направлять сигнал и подавать электричество в провода толчками мощностью в 2000 вольт.

Пока этот кабель грузили, а потом выгружали с корабля, на палубу – с палубы, разматывали и заматывали, опускали на дно моря, крепили четыре раза, соединяли и разъединяли, он уже был достаточно потрепан к тому моменту, как по нему пошел первый сигнал. А после того как его подвергли сильнейшему электрическому «обстрелу», осуществленному Уайтхаусом, изоляционный слой перегорел и вышел из строя за считанные дни. В последнем унылом сообщении, полученном на острове Валентия, было написано: «Сорок восемь слов. Правильно. Правильно». Большинство отправленных и полученных с помощью этой знаменитой телеграфной линии сообщений были именно такими: сообщения ради сообщений, телеграфия, такая же скучная, как самая блеклая пьеса Сэмюеля Беккета.

Действуя в нарушение инструкций руководства, Уайтхаус смонтировал участок сети, поместив его в трех километрах от берега и ища там возможные неполадки, на которые можно было списать обрыв связи. В последние дни существования проекта он был уволен за отказ исполнять приказы начальства, а в техническом отчете назван виновником срыва проекта (хотя позднее ученые оспаривали это решение на том основании, что кабель был изначально в плохом состоянии и ненадежен). В некоторых газетах сам факт существования трансатлантического телеграфа воспринимался как «липа» или коммерческая уловка. В последующие шесть лет сообщение через океан осуществлялось во многом так же, как на протяжении предыдущих четырех столетий – с помощью кораблей. Так было вплоть до 1866 года, когда наконец проложили надежный кабель.