Сказка - Кинг Стивен. Страница 43

Это было какое-то мертвое насекомое, громадное, размером со взрослого кота. Оно лежало на спине, его многочисленные ноги торчали кверху. Они были согнуты посередине, как коленки, и поросли жесткими волосками. Черный глаз невидяще уставился на меня. Одна из пуль мистера Боудича разворотила существу брюхо, и его бледные внутренности вылезли из дырки, как убежавшая каша. От этих внутренностей поднимался легкий туман, и когда очередной порыв ветра проскользнул мимо меня (все еще застывшего в дверном проеме с рукой, словно приклеенной к выключателю), еще больше тумана начало подниматься от головы твари и тех мест, которые не закрывали твердые пластины на ее спине. Вытаращенный глаз вдруг провалился внутрь, оставив пустую глазницу, которая, казалось, смотрела на меня так же пристально. Я тихонько вскрикнул, подумав вдруг, что существо возвращается к жизни. Но нет — оно было мертво как сама смерть. Просто оно разлагалось, и свежий воздух ускорял этот процесс.

Я заставил себя войти внутрь, нацелив фонарик на тушу мертвого жука. В правой руке у меня был пистолет — я даже не помнил, как достал его.

Когда сделаешь шафти, как говорят британцы.

Я догадался, что это значит, когда увидел. Мне не хотелось отходить от двери, но я заставил себя это сделать. Внешняя часть меня шагнула вперед — это и означало «сделать шафти». Внутренняя часть тем временем застыла от ужаса, изумления и неверия. Я направился к доскам с блоками на них. По дороге моя нога задела что-то, и осветив это фонариком, я вскрикнул от отвращения. Это была нога насекомого, или то, что от нее осталось; я мог определить это по волоскам на ней и по согнутому колену. Я пнул ее несильно, на мне были кроссовки, но она все равно разломилась надвое. Я подумал, что это часть того существа, которое я слышал раньше. Оно тоже умерло здесь, и это было все, что от него осталось.

Эй, Чарли, возьми эту ножку! — я представил, как мой отец говорит это, протягивая мне кусок жареной курицы. — Она ведь лучшая в стране!

Меня начало тошнить, и я зажимал рот ладонью, пока позывы к рвоте не прошли. Если бы мертвое насекомое сильно воняло, я уверен, что не смог бы сдержаться, но его запах был слабым — возможно, потому что разложение уже зашло слишком далеко.

Доски и шлакоблоки закрывали дыру в полу диаметром около пяти футов. Сначала я подумал, что это колодец, оставшийся со времен, когда здесь не было водопровода, но потом, посветив фонариком между досками, увидел узкие каменные ступеньки, спиралью спускающиеся в шахту. Глубоко в темноте послышались шуршащие звуки и тихое чириканье, от которых я застыл на месте. Это были еще жуки… и не мертвые. Они кинулись прочь от света, и вдруг мне показалось, что я знаю, кто они такие: тараканы. Они были гигантских размеров, но делали то, что всегда делали тараканы, когда на них светили фонариком: убегали со всех ног.

Мистер Боудич закрыл дыру, которая вела вниз, одному Богу известно, куда, но либо он плохо справился с работой — что было на него не похоже, — либо насекомым удалось отодвинуть одну или несколько досок в сторону в течение длительного времени. Например, с 1920 года. Мой отец рассмеялся бы, услышав это, но он никогда не видел мертвого таракана размером с кота.

Я встал на колено и снова посветил фонариком между досками. Если там и были еще тараканы, то они убежали. Остались только эти ступеньки, по спирали спускающиеся все ниже и ниже. Тогда мне пришла в голову мысль, сначала странная, а потом показавшаяся вовсе не такой уж странной. Я видел «Джека и бобовый стебель» в версии мистера Боудича. Этот стебель шел вниз, а не вверх, но на другом его конце тоже было золото.

Наверняка.

Я медленно попятился, выключил лампы на батарейках и в последний раз осветил фонариком страшное существо, лежащее у стены. Теперь от него поднималось еще больше пара и появился запах, похожий на горькую мяту. Свежий воздух действительно сильно влиял на него.

Заперев дверь на замок, я вернулся в дом, вернул фонарик в шкаф и положил револьвер обратно в сейф. Посмотрел на ведерко с золотыми гранулами, но не почувствовал никакого желания совать в него руки, по крайней мере сегодня. Что, если я дотянусь до дна и нащупаю там кусок волосатой лапки насекомого?

Когда я добрался до крыльца, у меня подкосились ноги, и мне пришлось ухватиться за перила, чтобы не упасть. Я сел на ступеньки, дрожа всем телом. Через минуту или две я смог взять себя в руки и подняться наверх, цепляясь за перила прямо как мистер Боудич. Я тяжело опустился за кухонный стол и посмотрел на магнитофон. Часть меня хотела извлечь кассету, порвать ее на длинные коричневые ленты и выбросить в мусорное ведро. Но я этого не сделал. Не смог.

Поверь мне, Чарли. Я полагаюсь на тебя.

Я нажал кнопку воспроизведения, и на мгновение мне показалось, что мистер Боудич был со мной в комнате, видел, как я напуган — и как изумлен — и хотел успокоить меня. Чтобы отвлечь меня от мыслей о том, как глаз этого огромного насекомого провалился внутрь, оставив смотрящую на меня пустую глазницу. И он отвлек — по крайней мере, немного.

Это просто тараканы, и они не опасны. Яркий свет обращает их в бегство. Если ты не убежал с воплями при виде того, которого я застрелил, — а это не похоже на мальчика, которого я знаю, — тогда ты посмотрел сквозь доски и увидел там колодец и ступени, ведущие вниз. Иногда оттуда поднимается несколько тараканов, но только когда начинается потепление. Я не знаю почему, но наш воздух смертельно опасен для них. Они начинают разлагаться, еще только приближаясь к этим доскам, но все равно пытаются пробиться сквозь них. Какая-то инстинктивная тяга к смерти? Кто знает? Последние несколько лет я небрежно относился к поддержанию в целости заслона над колодцем, в эти годы я был небрежен ко многим вещам… и вот они пробрались сюда. Уже много лет такого не случалось. Тот, которого ты слышал весной, умер сам по себе, от него теперь не осталось ничего, кроме ноги и одного из усиков. Про другого ты уже знаешь. Но они не опасны. Они не кусаются.

Я называю это колодцем миров по названию старого ужастика писателя по имени Генри Каттнер [128], и на самом деле я его не нашел. Я провалился в него.

Расскажу тебе эту историю, как смогу.

Я, Адриан Боудич, родился в Род-Айленде. Я был способен к математике и любил читать, ты это знаешь… Однако мне было наплевать и на школу, и на моего отчима, который бил меня, когда в его жизни что-то шло не так. А это случалось часто, поскольку он сильно пил и не мог удержаться ни на одной работе больше нескольких месяцев. Когда мне было семнадцать, я сбежал от него и отправился на север, в Мэн. Будучи крепким парнем, я попал в бригаду лесозаготовителей, которая работала в графстве Арустук [129]. Это было в 1911 году, как раз когда Амундсен добрался до Южного полюса. Помнишь, я говорил тебе, что был простым дровосеком? Это сущая правда.

Дровосеком я проработал шесть лет. Потом, в 1917 году, в наш лагерь явился солдат, сообщивший, что все здоровые мужчины должны зарегистрироваться для призыва в почтовом отделении Айленд-Фоллс. Несколько парней помоложе, включая меня, забрались в грузовик, но мне вовсе не хотелось становиться частью военной машины где-нибудь во Франции. Я решил, что в этой машине и без меня достаточно пушечного мяса, поэтому сказал «пока» ребятам, когда они выстроились в очередь на регистрацию, и забрался в грузовик, направляющийся на запад. Я оказался в Джейнсвилле, недалеко от того места, где мы сейчас находимся, и записался в бригаду лесорубов. Когда работа там закончилась, я перебрался на вырубку в графство Сентри, который теперь стало графством Аркадия. В наше графство.

Работы здесь было немного, и я думал о том, чтобы двигаться дальше, может быть, в Вайоминг или Монтану. Моя жизнь была бы совсем другой, если бы я сделал это, Чарли. Я бы прожил нормальную жизнь, и мы бы никогда не встретились. Но в Баффингтоне, где сейчас находится заповедник, я увидел табличку с надписью «ТРЕБУЕТСЯ ЗЕМЛЕМЕР». Ниже было то, что мне показалось очень подходящим: «ДОЛЖЕН РАЗБИРАТЬСЯ В КАРТАХ И ЛЕСАХ».