Наследники Великой Королевы - Костейн Томас. Страница 3

Но теперь я, наконец, покончил с книжками и занятиями. Впереди меня ждала новая судьба — море.

— Англичане! — воскликнул Джон Уорд, взмахнув рукой. На пальце его сверкнуло кольцо с огромным алмазом, — я горд встречей, которую вы мне оказали. Прежде я думал, что этот шут гороховый, сидящий в замке Теобальд (так он отзывался о самом короле!) запугал здесь всех, и вы не решитесь выразить мне свое одобрение. Теперь я вижу, что ошибался. Англичане не позволят трусу в короне предавать интересы нашей страны ее исконным врагам.

Я еще никогда не слышал, чтобы повсеместно испытываемое презрение к королю выражалось столь открыто и бесстрашно. Джон назвал короля «трусливым зайцем» и «малодушной бабой». По его словам королю так не терпелось заключить мир с Испанией, что он предпочел закрыть глаза на необъявленную войну, которую испанцы (он именовал их «инквизиторами») вели против наших торговых судов. Чтобы заключить этот бесславный мир, король направил в Мадрид лорда Ховарда. Его сопровождала свита из сорока джентльменов в камзолах черного бархата и на черных же лошадях с украшенной золотом сбруей.

— Он потратил десять тысяч фунтов на то, чтобы удивить испанцев, — кричал Уорд, — если бы он израсходовал эти деньги на оснащение нашего флота, испанцам самим пришлось бы послать сорок своих грандов в Лондон просить мира! А теперь вся страна вынуждена будет страдать от последствий этого несправедливого мира, привезенного джентльменами в черном бархате из Мадрида.

Я видел, как лицо шерифа Кроппера все больше и больше наливалось кровью и полагал, что сейчас он что-нибудь предпримет, однако он сдержался. В заключение капитан Уорд заявил, что как только снарядит свою «Королеву Бесс» для длительного плавания, то снова выйдет в Средиземное море, где будет говорить с испанцами на единственном доступном им языке — языке пушечных ядер.

Когда Джон закончил свою речь, его снова обступили, чтобы еще раз одобрительно похлопать по спине и полюбопытствовать о размерах захваченной добычи. В толпе было немало женщин, а одна из них, бедовая девчонка по имени Долл Сондерс, протолкавшись к Уорду, потребовала, чтобы он ее поцеловал. Джона не пришлось просить дважды. Приподняв девушку как перышко, он громко чмокнул ее в губы и опустил на землю.

— На свете есть лишь одно занятие, которое мне больше по душе, чем драка с испанцами, — это целоваться с хорошенькими английскими девушками. Есть еще желающие?

Желающих было хоть отбавляй. Все женщины — замужние и незамужние — тоже желали получить свою долю. Хихикая, они выстроились в очередь, а мужчины подбадривали их шутливыми выкриками. Джон двинулся вдоль этой живой цепочки, целуя всех женщин в губы, а некоторых еще вдобавок и в щечки.

Мне нужно было поговорить с Джоном, но я понял, что сейчас сделать это не удастся. Я протиснулся через толпу к Джоралемону Сноуду, который стоял неподалеку от своего великолепного капитана. Джоралемон был глубоко религиозным человеком и всегда хотел стать священником, но буквально боготворя Джона, всюду следовал за ним. Потому и отправился с ним в море. Я заметил, что он похудел и вид у него более болезненный, чем прежде.

— Джор, — прошептал я, — в этот раз и я поеду с вами. Когда можно будет поговорить с Джоном?

Он изумленно взглянул на меня.

— И ты тоже, Роджер? Все парни в нашем городе только об этом и грезят. Шестеро уже говорили со мной. — Он с сомнением покачал головой.

— Прошу тебя, подумай хорошенько. Это очень суровая жизнь. Я не уверен, что ты сможешь ее выдержать.

— Мой отец выдержал. Да и ты тоже уже довольно долго…

— Я не в счет. У Джона я на особом положении — что-то среднее между священником и писцом. Я не несу вахт и не креплю паруса. — Его голос упал до шепота.

— Честное слово, Роджер, я говорю серьезно. Пусть в этой войне участвуют другие — люди привыкшие к насилию и кровопролитию. Это не для таких как ты.

— Я все равно поеду с вами, что бы меня там не ожидало.

— Думаю, впоследствии ты об этом пожалеешь, но я передам Джону твои слова. Он будет в таверне «Лебединая голова» после восьми вечера, и ты сможешь с ним там переговорить. — Джор снова покачал головой. — Стало быть уже семь человек из нашего города могут не вернуться домой.

Сомнения Джоралемона относительно моей способности выдержать тяготы морской жизни испортили мне настроение, и я был не очень расположен к беседам, когда ко мне подошел Темперанс Хэнди и завел разговор на ту же тему.

— Послушай-ка меня, Роджер. После речи Уорда, а он, должен тебе сказать, во многом прав, я еще больше укрепился во мнении, что ехать тебе с ним не следует. — На лице Хэнди была написана глубокая тревога. Он положил руку мне на плечо. — Дело даже не в тех опасностях, которые поджидают тебя на море. Я только сейчас начинаю осознавать всю полноту риска, на который ты идешь. Уорд прав, но его действия — это действия смутьяна. Он преступил грань дозволенного. Выйдя с ним в море, тебе придется не только драться с испанцами. Вас смогут обвинить в пиратстве и даже — его голос упал до шепота, — в государственной измене. Я не хочу увидеть, как тебя будут вешать на городской площади, а это вполне может случиться, поверь мне.

— Что ж, значит мне нужно быть готовым и к такому исходу, — ответил я, хотя до сих пор мысль о подобном повороте событий даже не приходила мне в голову. — Если Уорд прав, а вы говорите, что это так, выходит, я должен быть готов ко всему. Англии нужен Джон Уорд, а Джону Уорду нужны люди.

— Он без труда сможет найти себе людей, сведущих в морском деле. Такие, кстати, ему и нужны, а вовсе не молокососы вроде тебя. Идти в море с Уордом будет с твоей стороны глупостью, большой глупостью.

Я ответил, что решение мое твердо, и если только Джон согласится взять меня, я непременно с ним поеду.

— И еще я надеюсь, — довольно раздраженно добавил я, — что вы ни слова не скажете об этом моей матери. И избавьте меня, пожалуйста, от дальнейших проповедей.

Хэнди с упреком посмотрел на меня.

— Я полагал, ты меня достаточно знаешь. Я не собираюсь что-нибудь предпринимать за твоей спиной.

Больше не было сказано ни слова, и мой наставник, подняв воротник камзола, так как становилось свежо, направился домой.

Расцеловав последнюю девушку и пожав последнюю протянутую ему руку, Джон, окруженный группой своих старых друзей куда-то исчез. Толпа начала расходиться, и я тоже решил идти домой.

В воздухе уже чувствовалось дыхание осени, а небо над купами деревьев было таким же синим как плащи, которые ныне в подражание королеве Анне [7] носят все женщины. Вдали за рощей виднелись живописные башни замка Эпплби Корт и естественно мои мысли обратились к Кэти Лэдланд, которая там жила. И как всегда размышляя о ней, я не мог не задуматься о проблеме совершенства вообще. Как все-таки мне повезло, говорил я себе, родиться в этот замечательный век, век наивысшего расцвета науки, искусств и ремесел. Христофор Колумб вырвал у матери-природы ее последнюю великую тайну, доказав, что наша земля — шар. Никому и никогда не удастся превзойти совершенные образцы поэзии, которые подарили миру Спенсер, Донн и сэр Филипп Сидни, [8] равно как и драматические произведения наших сочинителей. Нет и не может быть человека отважнее Джона Уорда и мудрее Коука. [9] Да и вообще наши современники умом, силой и ростом превосходят все предшествующие поколения. Вершины совершенства мы достигли и в манерах, умении вести себя, в одежде. Мы строим самые красивые дома и великолепные храмы. Мы отправляем в моря могучие быстроходные суда, радующие глаз яркими парусами и изяществом отделки. Да, мы живем поистине в великую эпоху, и если золотой век возможен, не исключено, что он уже наступил. Так говорил я себе и был счастлив тем, что вхожу в большой мир именно в такое время.