Высокие башни - Костейн Томас. Страница 27

— Но в данной ситуации есть свои положительные стороны, — возразил человек, сидящий впереди. — Барон и Ла Дюклон выступают одновременно!

Де Бьенвилль с интересом оглядывался.

Занавес был опущен, перед ними была авансцена, доходящая до партера. Она была длиной тридцать футов и такой же ширины. Жан-Батист ждал, когда же наконец поднимется занавес, и не заметил, как внимательно все разглядывали женщин в ложах. Первая ложа направо выходила прямо на авансцену, и это было удобно для зрителей, находящихся в ней, потому что им все было хорошо видно и их легко мог разглядеть любой. В ложе находились мужчина и женщина, и зрители активно их обсуждали, перешептывались, смеялись и даже показывали пальцами. В этом не было ничего удивительного, потому что женщина была молоденькой и хорошенькой, и наряжена настолько модно, что все дамы в театре пытались детально изучить ее наряд. На ней было чудесное платье цвета севрской синевы. Юбки были настолько широкими, что было ясно — под ними кринолин. На ней не было шляпки, а волосы были высоко подняты и красиво причесаны. Маленькая мушка была налеплена на кончик носа! И она выглядела задорной и очаровательной!

С ней был длинноносый с толстыми губами мужчина, не снявший шляпу. Он наклонялся вперед и нахально разглядывал публику в зале.

Занавес медленно и со скрипом поднимался, и актеры во главе с великим Этьеном Бароном начали играть первую комедию. Все актеры стояли на авансцене, на которой воздвигли декорации — кушетки, два кресла и вышитый экран перед камином. Бархатный баритон Барона начал очаровывать аудиторию, и де Бьенвилль полностью покорился этому чуду.

Он был настолько увлечен, что не обращал внимания на условность происходящего на сцене. Юноша не заметил, когда актеры вышли вперед, чтобы позади них сменили декорации, поставив перед старыми нечто вроде большого задника. Когда закончилась первая пьеска, де Бьенвилль смог вернуться к реальности из зачарованной страны фантазии, сотворенной автором пьесы, и начал замечать, что происходит вокруг.

Он сразу заметил даму в ложе.

Это была Мари. Он ее узнал, несмотря на роскошный костюм и манеры великосветской дамы, которые она умело копировала. Несколько минут юноша не двигался, упиваясь ее красотой. Его одолевала буря эмоций. Ему хотелось подбежать к ложе, схватить красавицу на руки и унести ее отсюда, а если понадобится — пронзить шпагой ее спутника. Потом он вдруг почувствовал к ней отвращение, понимая, какую жизнь она ведет.

С того места, которое он занимал, ему не было видно ее спутника. Чтобы лучше его разглядеть, де Бьенвилль поднялся с места и обошел кругом партер. С нового места он мог прямо заглянуть в ложу через пустую авансцену. Юноша пришел в ужас — с Мари был не Жозе де Марья. Мужчина был гораздо его моложе, и та надменность, с которой он держался, показывала, что он занимал более высокую социальную ступеньку.

Де Бьенвилль не ожидал этого и растерялся. Он не сводил с ложи изумленного взгляда и ничего вокруг себя не замечал. Он понимал, что Мари выставила себя на продажу, ее красоту должным образом оценили и хорошо за нее платили. Дела у нее шли вполне великолепно. Растерянный и отвергнутый любовник из Новой Франции изучал наглое лицо ее последнего покровителя. Он даже подумывал о том, чтобы скрестить с ним шпаги, но больше не взглянул на Мари.

Де Бьенвилль не вернулся на свое место, которое тут же занял кто-то иной, и покинул театр, не обращая внимания на то, что занавес поднялся, и послышался милый голос Ла Дюклон, — она захохотала в начале второй пьесы. Юноша застыл рядом с театром, уставившись в темноту и не думая о том, что он станет дальше делать.

— Мсье, — обратился к нему Блез, появляясь из темноты, — я могу проводить вас в гостиницу.

— Блез, ты — молодец!

Де Бьенвилль все еще никак не мог взять себя в руки. Он молча последовал за мальчишкой. В темноте было невозможно разглядеть дорогу, где в еще более темных углах таилась опасность, де Бьенвиллю пришлось напрячь внимание, и это усилие изгнало у него из головы обиду за разбитую мечту.

— Блез, — сказал он, осторожно шагая по грязи и слизи улицы. — Этот вечер перевернул всю мою жизнь. Меня поразили шок и обида. Я был разочарован, и моя гордость подверглась тяжелому оскорблению Меня покинула надежда на счастье, и с этого момента я всецело посвящу себя только обязанностям. Возможно, так будет лучше для всех.

Он представил себя худым и поседевшим человеком, который возвращается в тот же театр после того, как он много лет покорял Новый мир. Когда он появится в театре, все начнут его приветствовать.

— Вместо того чтобы стать скучным обывателем, привязанным к семейству и куче ребятишек, я смогу кое-чего достичь для Франции и Святой Церкви.

Он помолчал в темноте.

— Да, так будет гораздо лучше, мой дружок. Гораздо лучше! Что такое счастье? Мечта, наркотик! Если мне никто не будет мешать, я могу стать… я могу стать…

Из-за Мари де Бьенвилль остаток дней в Париже был очень несчастлив. Когда наступила теплая погода и наконец стало известно, что Д'Ибервилль возглавит командование экспедицией, он упросил брата отослать его в Рошфор, где он мог принести пользу, помогая укомплектовывать корабли и присматривать за тем, какое им поставляли продовольствие и различные припасы. Д'Ибервилль был с ним согласен, и де Бьенвилль покинул Париж.

В Рошфоре юноша сразу понял: чтобы вылечить дурное расположение духа, существуют два способа. Первое — работа, а второе — знакомство с хорошенькой женщиной. И тогда разбитое сердце перестанет болеть.

Ему пришлось много работать, и он не замечал, как убегало время, де Бьенвиллю было известно, что продовольствие, которое поставляли официальные контрактовщики, было плохого качества, и с этим ничего нельзя было поделать, потому что контрактовщики таким образом наживались сами и давали взятки направо и налево, де Бьенвиллю пришлось заняться дополнительной закупкой провианта за деньги собственного семейства. Он следил абсолютно за всеми покупками, и ни одна бочка или ящик с продовольствием не попали на борт корабля, пока он все сам не проверил. Он пробовал сушеную рыбу и солонину, проверял мушкеты и порох, и даже осматривал сельскохозяйственный инвентарь. Он сражался с кон-трактовщиками и спорил с лавочниками, де Бьенвилль тщательно проверял счета и накладные. Шарль доверил ему деньги, а тот не тратил их зря. Юноша торговался за каждый су, принадлежащий семейству ле Мойн.

Как-то утром он спорил с лавочником, владельцем небольшой лавочки рядом с портом. У хозяина было слабое зрение, и он никак не мог найти то, что было нужно. Наконец он крикнул:

— Стефани, помоги же мне! Стефани!

Девушка спустилась по лестнице, ведущей из жилого помещения. Она была небольшого роста и двигалась так тихо, что де Бьенвилль ее не видел, пока она не сказала:

— Да, отец, чем я могу тебе помочь?

У нее был приятный низкий голос, и Жан-Батист внимательно взглянул на нее. Он увидел, что у нее красивые серые глаза и темные волосы, которые очаровательными кудряшками обрамляли широкий умный лоб. Девушка была аккуратно одета, из-под юбки мелькали стройные ножки.

Он не сводил с нее глаз, пока девушка быстро и толково сделал все, что от нее требовалось. Это поразило Жан-Батиста. Он видел, что она во всем отличалась от Мари, и это сильнее привлекало его к ней. Юноше хотелось повидать ее еще раз.

Он смог найти множество причин, чтобы не раз возвратиться в небольшую лавочку, и каждый раз старику-отцу приходилось прибегать к помощи дочери. Она тихо входила, кланялась посетителю и говорила:

— Доброе утро, мсье, — а потом быстро делала то, что нужно.

Как-то раз, когда отец отошел куда-то, Жан-Батист улучил момент и спросил девушку, не желает ли она встретиться с ним. Она в это время склонилась над прейскурантом, потом резко выпрямилась и с удивлением взглянула на юношу.

В серых глазах застыл вопрос. Наверное, ей не удалось ничего прочитать в его взгляде. Она ответила ему тихим и грустным голосом: