Море света (ЛП) - Шталь Шей. Страница 33

— Что я говорил?

— Бл*дь, хорошо. — Я открываю рот и посасываю его длинные пальцы.

Его пристальное внимание приковано к моим губам. Он облизывает нижнюю губу и, понизив голос, говорит:

— Ты сводишь меня с ума

Как будто эти слова вырвались неосознанно. Его широкая грудь вздымается, загорелые руки дрожат, когда он возвышается надо мной.

Он вынимает пальцы из моего рта, но не сводит с меня глаз, его взгляд внезапно становится серьезным. Прерывисто дышу, запоминаю каждую его мельчайшую деталь. Ставлю стопы на стол, качая бедрами, чтобы принять его глубже.

Линкольн стонет, прижимаясь своим лбом к моему, и, упираясь руками о край стола, толкается в меня. Высовывает язык и проводит им по моим губам. Я целую его в ответ, наши губы соприкасаются, языки следуют нашей потребности друг в друге. Что это? Нужда?

Он входит в меня и выходит, жар распространяется по всему моему телу.

— Не кончай, пока я не скажу, — приказывает он, замечая, как мои стеночки сжимаются вокруг него. Каждый мускул в его теле напряжен, грудь дрожит.

Сглатываю, с трудом заставляя себя расслабиться.

— Пожалуйста, — умоляю я, дергая веревку. — Мне нужно.

— Нет, — ворчит Линкольн, врезаясь в меня снова и снова. Это больно, но это лучший вид боли. На сей раз я вскрикиваю, пот вновь покрывает мое тело. Повернув голову набок, я кашляю, не в силах сдержать першение в горле.

Мой кашель привлекает его внимание. Я смущена, но он быстро возвращается к делу, задавая мучительно медленный ритм, который, я уверена, должен свести меня с ума. В течение долгих мгновений он дразнит и мучает меня безумно медленными толчками.

Его дыхание становится прерывистым, он пытается удержать заданный этот мучительно медленный темп.

Я целую его в щеку, челюсть, губы.

— Не сдерживайся.

Линкольн поднимается, глядя на меня сверху вниз.

— Я причиню тебе боль, если дам себе волю.

— Нет, этого не будет.

Он делает резкий вдох, а затем выдыхает, издавая утробные звуки при каждом толчке. Двигается уверенно, беспощадно, и я так сильно хочу, чтобы мои руки были свободны. Хочу провести пальцами по его груди, по волосам, коснуться его лица. Хочу держаться за него, пока он ведет меня к оргазму.

Он врезается в меня все быстрее с неистовой, первобытной яростью, и я начинаю понимать, что он имел в виду, когда говорил, что причинит мне боль. Линкольн касается ртом моего плеча, а затем впивается зубами в мою кожу. Сначала это просто укус, но он не отступает. Глубже погружает зубы, и меня словно пронзает молния.

Я не замечаю крови, пока его губы не скользят по моим в страстном, грязном поцелуе. Он сильно дрожит, его губы окрашены красным. Повернув голову, я вижу пятно крови на своем плече. Он укусил меня до крови!

Я должна была слететь с катушек из-за того, что он сделал, но при виде крови мое тело охватывает спазм, и приближается кульминация. Я пытаюсь сдержаться, но не могу.

— Не кончай, — резко приказывает Линкольн, учащенно дыша, его безумное выражение лица слегка пугает.

— Я должна, — кричу, киска пульсирует от желания.

— Нет. — Он склоняется надо мной, пресс напрягается, когда его бедра с безумной скоростью врезаются в мои. — Кончи со мной. — Он толкается дважды, сильно, полностью наполняя меня, а затем мы кончаем вместе. Я кричу, по крайней мере, мне так кажется. Это чересчур, меня словно ослепляет молния, накрывают волны невероятного блаженства. Его тело напрягается, мои стеночки сжимаются вокруг его члена, забирая у него всю силу. Боль и наслаждение сплетаются воедино, это уже слишком, но я ничего не говорю. Я не могу отделить это чувство, резкость от чувственной стороны, которая дает мне силы держаться. И хотя хочу сказать себе, что я не должна этого желать, но я желаю и не могу это отрицать. Это… это рай, и я коплю воспоминания, запоминая образы этого мужчины, когда он наиболее уязвим.

Линкольн вонзается в меня, зажмурив глаза, посасывая ртом прокушенную окровавленную плоть. Ладно, значит, он как вампир. Потрясающие. Ушла от одного сумасшедшего к другому.

Он издает утробные звуки, стонет, сосет и толкается в меня в последний раз, так глубоко, что я чуть не сваливаюсь со стола. Наблюдаю, как сжимается его челюсть, напрягаются мышцы, как он буравит меня взглядом, и я моргаю, думая, что это я являюсь причиной.

Наши тела переплетены, я жду его реакции, сердца бьются друг против друга. Линкольн судорожно вдыхает, отстраняется на несколько дюймов, опираясь на руки. Я смотрю на него, ожидая той реакции, которая, как я думала, последует. Та, которая поместит меня в его версию событий, что бы это ни было. Но ее нет. Он даже не смотрит в мои глаза, когда выходит из меня, как будто хочет быть где угодно, только не здесь со мной.

Это разрывает мою душу, но я собираюсь с духом и редактирую свои мысли. Моргаю, сдерживая нахлынувшие эмоции и соленые слезы, потому что я не буду той девушкой, которая привязывается к мужчине, не желающему прощаться со своей свободой. Я больше так не могу. Нужно подготовиться к худшему.

Слегка улыбаюсь и смотрю, как Линкольн развязывает веревки и ловко сматывает их, его щеки покраснели, а губы вишневого цвета, покрытые моей кровью. Он садится на стул и наблюдает, пока я слезаю со стола. Меня трясет. Мое тело дрожит, я пытаюсь взять себя в руки, но это тщетное усилие. Смотрю на отметину на моем плече. Провожу пальцами по следам его зубов. Крошечные остатки крови скапливаются вокруг фиолетовых и синих вмятин.

Губы Линкольна изгибаются в лукавой ухмылке, и я вспоминаю его нежную сторону, которая похожа на поэзию, и мне хочется вписать себя в его жизнь.

— Разве ты не это имела в виду? — спрашивает он.

Сглатываю, преодолевая сухость в горле.

— Ты сосал мою кровь. — Это не вопрос, а скорее утверждение, которое он игнорирует.

Лодка медленно покачивается из стороны в сторону, и скрип старого дерева заполняет тишину между нами. Линкольн выгибает бровь, глядя на меня, словно я его забавляю, а затем отводит взгляд и подбирает свои джинсы с пола.

— Нам пора идти, — тихо говорит он.

Я встаю, молча одеваюсь, он делает то же самое. Когда мы становимся друг перед другом, я задаюсь вопросом «Что будет дальше?» Это та часть, когда он говорит «Увидимся», хотя на самом деле имеет в виду: «Что ты от меня хочешь?»

Линкольн нежно касается места укуса, проводя по нему огрубевшими подушечками пальцев. Мое сердце трепещет, тело наслаждается его теплыми прикосновениями, ожидая слов, которые не произнесут его губы. Это продолжается до тех пор, пока он не прищуривается и не склоняет голову набок.

— Больно?

С тревогой наблюдаю за его реакцией и не могу ее расшифровать.

— Рана онемела.

Линкольн убирает руку, которой касался меня в карман джинсов. Приоткрывает губы, выдыхая. С трудом сглотнув, проводит рукой по волосам, а затем обхватывает затылок. Я смотрю на мускулы на его предплечьях и на шрам, который тянется от запястья до локтя. Он глубокий и неровный.

— Что случилось?

Его брови хмурятся в темноте, на лице отражается растерянность и смятение.

— Хм?

Прикасаюсь к толстому шраму, провожу по нему пальцами и думаю о своем.

— Бэар задел меня крюком багора.

Я знаю, что такое багор. Это очень длинный шест с крюком на конце, которым рыбаки протыкают рыбу и затаскивают ее в лодку. Я не могу представить, чтобы меня ударили таким.

— Охренеть.

— Ага. — Линкольн фыркает, как бы говоря: «Да, нелегко быть мной». — Наложили семьдесят два шва, чтобы зашить рану.

— Ого. — Семьдесят два. Хм. Такое же количество дней я провела в больнице после пересадки сердца.

Тишина окутывает нас. Он пристально сморит на меня. Как будто не может расшифровать, о чем я думаю. Хотела бы я прочитать его мысли. Прочистив горло, Линкольн снова склоняет голову, глядя вдаль в темноту.

— Я… должен быть в одном месте. Я провожу тебя.

— Хорошо. — Киваю и следую за ним, спускаясь с лодки. Мы идем молча, и я, наконец, интересуюсь: — Почему ты не спросил о моем шраме? — А затем быстро добавляю: — Обычно это первый вопрос, который задают, когда его видят.