Дурной возраст - Буало-Нарсежак Пьер Том. Страница 18

— Семьсот тысяч франков! — воскликнула она. — С ума сошел! Филипп, ты что! Я же объяснила тебе, что когда мой отец продал скобяную лавку, он думал, что может жить на ренту. Но ведь ты сам занимаешься торговлей, словом, кому, как не тебе, знать, что деньги каждый день падают в цене. Ты что, хочешь по миру нас пустить? Да?

Она подождала, затем молвила:

— Двести тысяч.

На этот раз она не сдерживалась, плакала. Не в силах говорить, она, в свою очередь, написала на той же записке карандашом с толстым вставным грифелем:

Люсьен перевернул записку.

Она высморкалась. А он думал: «Недурно зашибают монету в скобяной лавке. Нечего мне лапшу на уши вешать!» Он забыл, что собирался вернуть деньги, если удастся захватить всю сумму. Влез в шкуру Филиппа. Стоял на своем, навязывая волю молодого мужчины. Поскольку она не шелохнулась за дверью, он отправил ей новую записку.

— Клянусь, — прошептала она.

Он расслабился, опершись о деревянную створку. Извелся сам, но был доволен. Пятьдесят миллионов, это, конечно, много, но если иметь в виду нынешние цены, — очень даже умеренно. Родители сразу же сделают все необходимое. Сейчас пятница. В субботу и воскресенье банки закрыты. Значит, деньги отпустят в понедельник. Поздно вечером. Дальше… Он не знал, что дальше, придется импровизировать. До сих пор не так уж плохо получается. Он встал, прислонился к двери. Никогда не забудет он эту лачугу, слабо освещаемую светом свечи, — дом с привидениями. Пальцем потрогал поджаренную корочку рыбы. Она была еще теплой. Он написал новый приказ.

Он прислушался к скрипу пружин и в приоткрытую дверь быстро сунул тарелку с едой. На этот раз она не встала. «Наверное, я переборщил, — подумал он. — Если она еще тут объявит голодовку, это я уже не буду знать, что делать!» Он замер и долго не шевелился. «Так. Хочет доконать меня молчанием. Ясно!» Погасил свечу и вышел.

Теперь надвигался страх, страх нового свойства — совершить ошибку, вызывающую прямое попадание молнии. Пока вел машину, думал, откуда лучше звонить родителям. Вспомнил, что недавно человек звонил из автомата. Одну кабину он присмотрел: на площади порта Коммюно. Но прежде придется заглянуть в местное почтовое отделение, отыскать в телефонной книге номер телефона гостиницы. «Отель Сантраль», — сказала Элиана. Была также еще одна не терпящая отлагательств проблема. Пятьдесят миллионов — должно быть, огромная куча купюр. Отец Элианы скорее всего уложит их в чемодан. А может, и чемодана недостаточно. Как же перетащить такой трофей на легком мотоцикле? Где спрятать? Чем больше он анализировал свой план, тем больше осознавал масштаб возникающих трудностей. Все это становилось слишком сложным для него. Он был похож на канатоходца, которого внезапно охватило головокружение.

Быстро подсчитал: пятьдесят миллионов в купюрах по десять тысяч?.. Количество нулей ошеломляющее. Предпочел пересчитать — пятьсот тысяч в сотенных купюрах. Результат удивительный. Всего пять тысяч купюр! Он снова пересчитал, чуть было не зевнул на красный свет. Да, пять тысяч купюр. А ведь одна купюра почти ничего не весит. Можно выяснить после обеда, когда он останется один, положить несколько штук на весы. Так или иначе, пятьдесят миллионов затребовать можно, сверток не будет ни слишком объемистым, ни чересчур тяжелым.

Он остановился перед зданием почты, замком блокировал колесо. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь увел драгоценную машину. Номер телефона отеля долго искать не пришлось. Если, не дай Бог, родители Элианы остановились где-нибудь в другом месте, все пропало. Он направился к порту Коммюно, и, когда проезжал мимо дневального префектуры, в голову пришла новая мысль. Ну, разумеется, любой ценой надо завладеть выкупом. А когда деньги будут в его распоряжении, он сумеет сказать Элиане всю правду. Исход авантюры, казавшийся еще минуту назад неопределенным, теперь представал во всей ослепительной простоте. Вдруг стало ясно, как следует разговаривать.

«Вот миллионы. Возвращаю их вам. Но взамен вы будете молчать. Чтобы избежать скандала, в котором, кстати, вы стали бы первой жертвой!» И тогда он объяснил бы ей, в результате какого стечения обстоятельств ему пришлось держать ее в заточении.

Вначале, надо полагать, она разозлится. Но небось обрадуется, что выцарапает эти миллионы, которые она уже считала утерянными, а главное, наверное, ей станет жалко Эрве. Само собой, он извинился бы за то, что невольно выслушал признания, которые она сделала насчет Филиппа. Момент самый что ни на есть деликатный. Возможно, она не будет склонна прощать. Но уж, наверное, ей придется признать, что он всегда был искренним, более того, не переставал быть невиновным. И в самом деле, он чувствовал себя ни в чем неповинным, когда притормозил у кабины.

Люсьен поставил мотоцикл на прикол у кромки тротуара, но все не мог решиться. Как тяжко идти до конца! Подумалось об Эрве. Он оглядел загроможденную машинами площадь, сиреневое небо над зажженными фонарями, мир чужих людей, которые мирно возвращались домой… Ну же! Надо действовать! Пошарил по карманам в поисках монеты. Но голос. Боже, голос! Как его изменить? Нельзя же рот заткнуть носовым платком, ведь прохожие то и дело едва не касаются стеклянной кабины, открытой как на ладони. Придется шептать, вместо того чтобы пытаться басить. Он закрылся в кабине, постарался поудобнее повернуться спиной к улице, согнуться наподобие ниши, прижавшись в углу между стенками, дабы уединиться, когда послышится голос, которому предстоит отвечать. Он набрал номер, услышал голос телефонистки:

— «Отель Сантраль».

— Я просил бы соединить меня с господином Шателье.

— Говорите громче.

— С господином Шателье, пожалуйста.

Он сразу охрип. Закашлялся.

— Соединяю.

Глаза залило потом. Он уже не знал, о чем говорить.

— Шателье у телефона.

Говорит торопливо, будто запыхался. Видно, бедняга уже много часов подряд ждет звонка.

— Это по поводу вашей дочери. С ней не случилось ничего плохого… — сказал Люсьен. — Теперь все зависит от вас. В ваших же интересах советуем не предупреждать полицию.

Он доволен, что заранее продумал эту формулировку во множественном числе. Странным образом почувствовал облегчение, словно рядом были сообщники.

— Как вы докажете, что Элиана жива и находится в ваших руках?

Люсьен повысил голос.

— Доставим вам записку за ее подписью… Мы требуем пятьдесят миллионов старых франков в десятитысячных купюрах. Иначе…

Увесистое «иначе» подразумевало наихудшие угрозы. С каждой минутой Люсьен чувствовал себя все более уверенно.

— Но у меня их нет, как вы понимаете, — ответил отец Шателье. — Надо ехать в Тур.

— Выпутывайтесь как знаете. Деньги должны быть доставлены в понедельник на место, которое вам будет указано. Вашу дочь освободят во вторник. Разве что…

— Но вы поклянетесь, что она жива?

В пылу импровизации Люсьен обронил великолепную фразу:

— Разве убивают за пятьдесят миллионов?

Он повесил трубку и вышел из узкой кабины, где начинал задыхаться. Итак, свершилось! Нет ничего труднее этого. Конечно, главная опасность еще впереди. Пока что полиция приняла версию самоубийства, но в то же время небось не исключает и возможность убийства. Да и телефон в гостинице может прослушиваться — на всякий случай. Но сыщики, как правило, остаются в стороне, пока пленница не окажется на свободе. Обвести их вокруг пальца предстоит скорее всего после получения выкупа. А пока бояться нечего.

Люсьен сел на мотоцикл и направился на вокзал — проверить кое-что, не дававшее ему покоя. Он очень быстро успокоился, изучив расписание поездов. Был один поезд, отправлявшийся в девять и прибывавший в Тур в одиннадцать, был также другой, с которым можно было вернуться в семнадцать часов. Если допустить, что папаша Шателье выедет в Тур только в понедельник, поскольку банки по субботам и воскресеньям закрыты, раздобыть деньги в нужный срок ему будет нетрудно.