Любви хрустальный колокольчик - Ярилина Елена. Страница 56

— Наташа, а я не могу познакомиться с друзьями Володи? Мне очень интересны люди, которых он знал и любил. Поверь, что это не праздное любопытство, а потребность души.

Наташа замялась, но потом решительно подняла на меня глаза и сказала мягким тоном:

— Боюсь, это невозможно, Женя. Их осталось всего двое, Володиных друзей, Андрей и Виктор, и, увы, они оба заочно к тебе не расположены.

— Но почему?!

— Умные люди имеют свой слабости, их слабостью был Володя. Они очень любили его, многое пережили вместе. Им кажется, что, не будь тебя, Володя прожил бы дольше.

— Так они что, обвиняют меня в смерти Володи?

— Нет, конечно же. Володя был очень болен, и все шло к неизбежному концу. Но им кажется, что из-за тебя конец наступил слишком быстро.

— А ты, Наташа, ты тоже так думаешь?

— Нет, я так не думаю. Точнее, я думаю не об этом. Не знаю, прожил бы он без тебя дольше, столько же или меньше — вряд ли это дано знать. Но то, что без тебя он не был бы счастлив в свои последние дни, я знаю совершенно точно, а для меня это куда важнее. Моя любовь, несмотря на всю ее силу, не смогла обогреть его сердце, а твоя смогла, потому что он сам любил тебя, в то время как ко мне относился только по-дружески. А ребята? Они не понимают этого, не могут да и не хотят. Андрей счастлив в личной жизни и просто не в состоянии понять эту сторону жизни своего друга, знаешь по поговорке: сытый голодного не разумеет. А у Виктора всегда было множество женщин, он легкомысленен и непостоянен в связях, не верит в любовь и не придает ей значения. Встречаются иногда эмоционально неполноценные люди, во всем остальном полноценны, а любить не могут, вместо любви у них секс. Вот и Виктор такой. Так что, как видишь, они оба не в состоянии принять любовь Володи к тебе. Ну и ревность, конечно, они же живые люди: по тридцать, сорок лет были вместе, сколько вместе пережито, а тут появляешься ты, и он весь твой. Как им спокойно переварить такое?

При последних словах Наташи у меня чуть не сорвалось с языка: а как тебе, тебе, так его любившей, переварить такое? Но, тут же поняв, насколько мелким и непорядочным будет сказать ей это, я устыдилась своих мыслей и, порывисто встав, обняла ее.

Потом мы с ней пили чай и говорили, говорили, словно впрок наговаривались. Конечно, средоточием наших разговоров был Володя. Я спросила о кладбище и попросила показать мне его могилу.

— Могилы нет, только урна, он так хотел. Я не присутствовала при кремации, поэтому не знаю, где урну захоронили, и тебе он просил этого не сообщать. Я думаю, что он был прав. Неужели какое-то место в длинном ряду таких же может напомнить о нем? Его место в нашем сердце, и никакие камни и земляные насыпи нам для памяти не нужны.

Я посмотрела на нее и, неожиданно даже для себя, вдруг проговорила:

— Оставьте мертвым погребать своих мертвецов. Ты права, Наташа, для нас он всегда будет живой, просто отсутствующий, и могила нам не нужна.

Она посмотрела на меня, улыбнулась и тоже процитировала:

Слова эти так точно отразили мое состояние, что я встрепенулась:

— О, что это? Чьи это стихи, это ведь стихи?

— Да, это стихи. Есть такой прекрасный поэт — Николай Панченко. Володя его очень любил, я прочитала последние строки из его стихотворения «Послание Хирона». Никогда не слышала о таком поэте?

— Нет! — с сожалением отозвалась я.

— Не огорчайся, я дам тебе его сборник.

Она вышла в соседнюю комнату и через минуту вернулась с толстой светло-серой книгой.

— На вот, держи. Прочитаешь и поставишь на место, это Володина книга, он мне дал ее 1 января, мы с Андреем и Витя с очередной пассией были у него на Новый год.

Я смотрела на нее непонимающе:

— Как и куда я ее поставлю?

Какое-то мгновение Наташа тоже смотрела на меня озадаченно, а потом легонько стукнула себя ладонью по лбу и рассмеялась как девочка:

— Очевидно, у меня начинается склероз. Я же совсем забыла тебе сказать. Ведь ты теперь Володина наследница! Он все, что у него было, оставил тебе: дом в Фирсановке, все, что находится в доме, счет в банке, но вряд ли большой, деньги копить он не умел. Все оформлено официально, через несколько дней нотариус введет тебя в наследство, я позвоню тебе и скажу, когда точно это будет. Или ты предпочитаешь, чтобы нотариус сам позвонил тебе?

— Что? Нет, лучше ты позвони. Да дело вообще не в этом. Наташа, ну как я могу принять это наследство? И дом, и тем более деньги. Ну ты сама-то посуди. Я никак принять этого не могу! Деньги мне ничьи не нужны, я всегда сама зарабатывала. Нет, нет, тут даже говорить не о чем, это все твое, Наташа, это ты наследница, а не я. Да, я очень любила Володю и продолжаю его любить, но мы были знакомы чуть больше полутора месяцев, а ты его знаешь более двадцати лет.

— Арифметика тут ни при чем. Володя все оставил тебе, и, на мой взгляд, совершенно правильно сделал. Это его последняя воля — не забывай об этом. Женя, если ты официально откажешься от наследства, все отойдет государству, ты этого хочешь? Чтобы в Володином доме, где он жил, где он любил тебя и где умер, жили совсем чужие, равнодушные к его памяти люди?

При последних Наташиных словах у меня аж горло перехватило, и я смогла только молча помотать головой: нет, мол, не хочу.

— Возьми этот дом, Женя, живи в нем, и тогда я смогу иногда приезжать туда, ты ведь позволишь? Надеюсь, тебе не будет неприятно видеть меня в этом доме?

— Наташа! Ну о чем ты спрашиваешь? У меня внутри такое теплое уютно чувство, когда я смотрю на тебя или слушаю тебя, словно у меня вдруг появился родной и очень близкий человек. Можешь не сомневаться, не только в Володином доме, но и везде я буду рада тебя видеть!

Мы еще немного поговорили, и я собралась уходить, унося с собой Володину книгу. Я предвкушала встречу не только с новым, неведомым мне раньше поэтом, но и с Володей, раз он так любил его.

Наташа вышла в прихожую проводить меня, я оделась, и мы еще раз обнялись с ней, так сказать, на дорожку. Условились звонить друг другу, и я ушла.

Прошло две недели. В самом конце марта, солнечным, уже совсем весенним днем, я вернулась в Москву из Фирсановки, где прожила пять последних дней и где теперь собиралась проводить много времени. Мне очень хорошо, спокойно и плодотворно работалось там. Поначалу я боялась, что мысли о Володе, воспоминания о нем будут мешать сосредоточиться, я буду отвлекаться и плакать, но ничего подобного, Володя мне совсем не мешал. Он как бы находился в доме, я чувствовала его незримое присутствие, но это присутствие не будоражило и не тревожило, наоборот, согревало душу. Я успела сделать тот издательский заказ, с ним только вначале было много нервотрепки и возни, а потом все пошло как по маслу. В издательстве просили с работой подождать, а я и не печалилась ее отсутствием, в голове моей теперь зрело совершенно иное. Я задумала и даже успела немного начать совсем новое творение, свое, посвященное Володе. Потому что чувствовала настоятельную потребность перенести на бумагу хотя бы небольшую часть тех живых и радостных впечатлений, которые остались у меня от соприкосновения с его необыкновенной душой, от нашей любви с ним. Меня согревала мысль, что в случае удачи эта вещь останется и после того, как я уйду. Меня уже не будет, а часть меня и Володи, часть нашей с ним любви, будет продолжать жить. То прежнее свое, что частично написала уже, я не забросила совсем, просто отложила до другого времени.

Приехав в Москву, я тут же, не заходя в квартиру, побежала по магазинам закупать продукты, в доме ни крошки съестного. С ворохом пакетов, нагруженная, я только успела переступить порог своей квартиры, тут же зазвонил телефон. Я наспех пристроила пакеты в кухне на полу и подошла, наконец, к телефону, который все звонил и звонил не переставая, такой настырный! Подходить к нему мне совсем не хотелось, но было неудобно — я так давно никому не звонила. С первого же слова звонившего у меня холодок побежал по телу, это был Павел, а я так надеялась, что уже никогда не услышу его. Совсем недавно, пока жила в Фирсановке, в тихой, спокойной обстановке мне удалось восстановить в памяти практически все эпизоды, связанные с Павлом, и момент нашей злополучной встречи, и мое тягостное пребывание на какой-то даче, — в общем, почти все. Плохо помнилось только, как я лежала на полу, но это вполне можно было пережить. Я помнила также о странном звонке женщины, которая интересовалась, помню ли я, что происходило со мной накануне. Теперь, вспомнив и связав воедино все нити тогдашних событий, я понимала, что это была та самая красотка, которая привезла меня домой в состоянии почти полного идиотизма. Как же мне теперь в этой ситуации поступать — лгать и изворачиваться? Ну нет! Не дождутся. Лгать я не буду, и раньше не умела, а теперь и вовсе поздно учиться. Занятая вихрем разнообразных мыслей, я не услышала первых фраз Павла, чем вызвала немалую его досаду, раньше он был куда сдержаннее.