Любви хрустальный колокольчик - Ярилина Елена. Страница 60

Тут он бросил руль и, повернувшись всем корпусом ко мне, отдал честь:

— Есть, товарищ командир! Какие будут еще указания?

Я испугалась, но, оказывается, мы встали на светофоре и никакой опасности врезаться не было, я вздохнула облегченно и промолчала, решив больше не препираться с ним. Но он-то как раз думал иначе и вскоре снова заговорил:

— Что, Женя, правда глаза колет?

Голос у него был обманчиво мягким, но смотрел он недобро, да и усмехался тоже. Уж не для того ли он вызвался отвезти меня, чтобы иметь возможность без свидетелей шпынять в свое удовольствие? Повезло, однако! Впрочем, я и вообще везунчик тот еще.

— Да, Витя, твоя правда колет. Ведь у каждого человека она своя. Одно дело — правда человека беспристрастного, и совсем другое — правда человека, заранее враждебно настроенного, как, например, ты. Но если ты думаешь, что меня задевает твое плохое отношение, то ошибаешься. Твое мнение — это твои проблемы, и мне нет до них никакого дела. Ты волен думать обо мне все, что угодно, но вот зачем меня посвящать в свои мысли, непонятно. Мыслей у меня и своих невпроворот.

То ли он не нашелся с ответом, то ли ему, наконец, надоело со мной разговаривать, но только до самого дома он молчал. Я-то думала, что он сразу уедет, как только высадит меня, но он закрыл машину и последовал за мной в дом. Меня это неприятно удивило, но я промолчала. Виктор, не раздеваясь, прошел в гостиную, постоял там, оглядываясь по сторонам, потом спросил:

— Я вижу, ты ничего здесь не меняла. Почему?

— Нет, конечно, зачем? Ведь это Володин дом.

— Но его больше нет, дом он оставил тебе, теперь ты здесь хозяйка и вольна все делать по собственному усмотрению.

— Вот я и делаю. Мне приятно оставить все так, как было при нем, словно он только вышел прогуляться, сейчас вернется, и мы сядем пить чай с его знаменитым вареньем из китайки.

— Чай — это хорошо, это прекрасно, а с вареньем — еще лучше! Давай в самом деле попьем чайку.

Нет! Он просто невозможный человек, ну как можно с таким разговаривать? Я пожала плечами и отправилась ставить чайник. Подумав немного, со вздохом достала баночку. Варенья осталось совсем немного, и я его берегла. Больше к чаю подать было нечего, даже хлеба не было, по дороге мы в магазин не заходили, а я перед отъездом в Москву последний хлеб раскрошила птицам, чтоб не плесневел здесь. Собирая на стол, я совершенно машинально извинилась за его скудость и тут же об этом пожалела.

— Я и не ожидал, что ты хорошая хозяйка, но ничего, я тебя прощаю.

Я уже открыла рот, чтобы отчитать этого нахала как следует, но вдруг передумала. И что он все ко мне цепляется, словно нарочно провоцирует на скандал, может быть, таким путем он хочет лишний раз убедить себя, какая я плохая и злобная? Насколько смогла, я приветливо ему улыбнулась:

— Что же делать? Какая есть. Но все равно я рада, что ты меня прощаешь, как-то сразу легче на душе стало. Пей пока чай с вареньем, Володя его сам варил, а уж поешь дома.

— Ты что, уже выгоняешь меня?

— Нет, ну что ты! Как можно! Конечно, посиди еще, мне нравится, когда ты говоришь гадости, это так приятно.

Чуть не подавившись чаем, Виктор отодвинул недопитую чашку от себя, резко встал и подошел ко мне совсем близко:

— Послушай меня внимательно, язвочка моя распрекрасная! Все эти твои бабские штучки на меня не действуют, я не Володька, светлая ему память! И заруби себе на носу, что, если бы не он, я никогда в жизни не только бы не стал помогать тебе, но даже и смотреть-то в твою сторону.

— Взаимно. Я принимаю твою помощь только потому, что ты близкий друг Володи.

Он стоял так близко, что его гневное дыхание опаляло мне щеки. Выговаривая последнюю фразу, я взглянула ему в лицо, словно принимая его презрительный вызов, и неожиданно для себя вдруг увидела, какие у него красивые темные глаза и длинные ресницы. Это нечаянное открытие почему-то сильно расстроило меня, и я резко отшатнулась от Виктора. Но он придержал меня за локоть:

— Не так быстро, наш разговор еще не окончен. Хватит пустой болтовни, теперь поговорим о деле. Сколько ты намереваешься здесь пробыть, неделю? Так вот, слушай меня внимательно — без меня отсюда ни шагу. Будет лучше, если ты никому, даже родным, не будешь звонить отсюда, они ведь не знают, что ты здесь? Или знают?

— Я никого не извещала, да и никто, кроме Любаши, моей двоюродной сестры, вообще не знает о том, что у меня появился этот дом. Любаша, конечно, может догадаться, что я здесь, но это не страшно, ведь Павел ни ей и никому вообще из родных и знакомых звонить не будет. Покойники не звонят, а он для всех, кроме меня, покойник. Но к чему такие предосторожности? Насколько я понимаю, мне надо просто переждать, пока он не перестанет меня искать и не успокоится. Так?

— Я и не рассчитывал, что ты хоть что-то понимаешь, так что можешь не ломать себе голову. Сиди здесь тихонько, как мышь, я за тобой приеду.

После этих слов он направился к выходу. Но я не могла на этом успокоиться.

— Постой. А почему это именно ты приедешь за мной? Я этого не хочу, ведь Андрей сказал, что приедет кто-нибудь.

Виктор посмотрел на меня так, словно я надоедливое насекомое, о которое просто руки не хочется марать, чтобы пришлепнуть его, вышел в прихожую, снял с вешалки куртку и ушел. После его ухода я задумалась о том, правильно ли я вела себя, может, надо все-таки быть с ним повежливее? Как-никак, пусть нехотя, с нескрываемым отвращением, но он взялся мне помочь. Но тут свои не слишком веселые размышления о Викторе пришлось прервать, потому что, взглянув на часы, я поняла, что если собираюсь сегодня поужинать, а завтра утром позавтракать, то мне надо поторопиться в магазин.

Соблюдать предписанные этим жутким Виктором правила я не собиралась, не хватало еще только, чтобы мои родные начали меня искать. Поэтому через день я позвонила с почты Любаше и Кате. Любаши дома не было, зато у нее теперь был автоответчик. Подивившись новшеству, я пообщалась с аппаратом, сообщив ему, что занята работой и, когда освобожусь, позвоню. Катя оказалась дома, у нее было хорошее настроение. Она мне самым подробнейшим образом рассказала о своих новых тряпках, в ярких красках описала очередную каверзу Мишутки, пожаловалась, что муж мало бывает дома, быстренько спросила о моем здоровье и куда-то заторопилась. Поскольку она не спрашивала, где я пропадаю, я поняла, что она мне не звонила. Напоследок я сказала, что буквально завалена работой и несколько дней буду недосягаема. Такое бывало нередко, и Катя спокойно распрощалась со мной.

Работы с заказом, хотя и очень кропотливой, было в общем-то немного, и я ее завершила в три дня, благо кроме этого ничего и не делала. Затем я принялась за собственное творение, оно меня увлекло, несмотря на то, что шло не очень легко, некоторые места приходилось переделывать по нескольку раз. На седьмой день работа была в разгаре, я вся была не здесь, а в каких-то заоблачных высях, увлекаемая своим вдохновением, поэтому меня крайне неприятно поразил быстрый стук в дверь, и тут же послышались шаги в коридорчике. Это был, конечно же, Виктор, кто еще мог так нахально ворваться. За последние дни, занятая работой, я как-то успела подзабыть о том неприятном впечатлении, которое он на меня производит. Теперь его бесцеремонное, как мне показалось, вторжение вызвало у меня сильный приступ раздражения, и все ранее намеченные планы вести себя с ним сдержанно и корректно моментально вылетели из головы. Я молча уставилась на него, стараясь держать себя в руках, чтобы не вспылить и не наговорить ничего такого, за что потом было бы стыдно.

— Здравствуй! Я что, напугал тебя? Ты смотришь на меня как на привидение. Но я вижу, ты совсем не готова, это очень плохо. Ко всему прочему, оказывается, ты еще и несобранная! Ну что же делать, я подожду, и все же поторопись, будь уж так любезна.

— Нет, это уж ты будь так любезен и объясни, что ты здесь делаешь? Входишь, как к себе домой, прерываешь мою работу. А ведь я не звонила и не просила за мной приезжать.