Генерал армии мертвых - Кадарэ Исмаиль. Страница 6

— Я еду не в Россию, я еду в Албанию, — стал медленно объяснять ей он.

Старуха посмотрела на него тусклыми глазами, но, похоже, ничего не поняла.

— Я тебя вот о чем попрошу, — сказала она, — ты уж узнай, где и как он был убит, кто был рядом с ним, когда он отдавал богу душу, кто его похоронил и что он завещал, умирая.

Генерал попытался было объяснить ей, куда он едет, но старуха ничего не поняла и снова повторила свою просьбу; сидевшие в гостиной молча переглядывались между собой.

— Идите, матушка, — наконец сказал ей ласково какой-то мужчина, — господин генерал все сделает так, как вы сказали.

Старуха поблагодарила и ушла, опираясь на палку и держась другой рукой за девочку. А еще как-то в телеграмме упоминалась Африка.

В один из дней мужчина мрачного вида дождался, пока уйдут все остальные.

— Я был генералом, — сказал он с вызовом, — и воевал в Албании.

Они смотрели друг на друга с явной неприязнью. Один — потому что видел бывшего генерала разгромленной армии, другой — потому что перед ним был генерал, получивший это звание в мирное время.

— Что вам угодно? — холодно спросил генерал.

— Собственно говоря, ничего, — ответил тот. — Да я и не жду от вас ничего особенного. Сказать по правде, я не верю в эту затею. Она мне кажется смехотворной. Но раз уж вы взялись за это дело, доведите его до конца, черт побери.

— Говорите яснее, — сказал генерал.

— Мне больше нечего вам сказать. Я только хотел бы предупредить, чтобы вы были осторожны. И не забывали про гордость. Не склонили бы головы перед ними. Они будут провоцировать вас, может быть, даже издеваться над вами, но вы должны суметь им ответить. Вы должны быть бдительны. Они попытаются осквернить прах наших солдат. Я их хорошо знаю. Они часто насмехались над нами. Даже тогда насмехались. Представьте, что будет теперь!

— Я не допущу, чтобы произошло что-нибудь подобное, — сказал генерал.

Гость посмотрел на него с сожалением, словно хотел сказать «бедняга», и ушел не попрощавшись.

Три следующих дня, последних, в гостиной было не протолкнуться. Генерал устал, он хотел уехать как можно скорее. У его жены в последние дни совершенно сдали нервы.

— Отказался бы ты от этого, — сказала она ему однажды ночью, когда они лежали без сна, — мне кажется, что в наш дом вошла смерть.

Он успокоил ее как мог. В эту ночь он почти не спал, ему казалось, что он отправляется на войну.

Последних посетителей он встретил утром в день отъезда. В аэропорт нужно было приехать рано, и генерал, выйдя в сад, чтобы открыть гараж, увидел двух человек. Завернувшись в домотканые одеяла, они спали у ворот, прислонясь к железной решетке. Это были дед с внуком, приехавшие из дальнего пограничного села. Они добирались много дней, и, приехав на последнем, ночном, поезде, не осмелились беспокоить так поздно, и улеглись спать прямо на асфальте.

Генерал повторил свое обычное: «Списки проверены, не беспокойтесь, мы его найдем». Старик крестьянин благодарно кивал, их одеяла валялись у решетки — они не успели их убрать, когда увидели генерала.

Глава пятая

Шел мелкий дождь. Уже несколько недель колесили они по суровой, с редкими селениями, местности. Легковая машина ехала впереди, за ней — грузовик с вещами и рабочими. На шоссе им попадались крестьяне в черной одежде из толстого домотканого сукна. Они шли пешком, ехали верхом, тряслись в кузовах грузовиков. Генерал внимательно рассматривал рельеф местности. Он пытался представить, как проходили сражения в этих местах, какой тактики придерживались противники и как вообще воевали албанцы.

В деревянном ларьке в центре селения продавались газеты. У маленького окошечка толпились люди. Кто-то читал, стоя рядом с ларьком, кто-то перелистывал газеты на ходу.

— Албанцы очень любят читать газеты, — сказал генерал.

Священник шевельнулся в своем углу.

— Что за чертов народ! — сказал генерал. — Похоже, силой их не покорить. Может быть, их можно покорить красотой?

Священник рассмеялся.

— Почему вы смеетесь?

— Вы рассуждаете не как генерал, а как философ.

Генерал разглядывал угрюмый пейзаж. Голое, ровное плоскогорье, множество мелких и больших камней, ковром устилающих землю. Уже две недели перед его глазами мелькали такие каменистые плоскогорья. В их суровой обнаженности ему мерещилась какая-то мрачная тайна.

— Трагическая страна, — сказал он. — Даже одежда у них траурная. Эти черные джокэ, [3] а юбки! Посмотрите! Разве это не напоминает траурные одеяния?

— А вы послушайте, какие у них песни! Тоскливые, просто похоронные! И это не случайно. На протяжении веков судьба албанцев была печальнее, чем судьбы многих других народов. Они ожесточились.

— У них нет веселых песен?

— Мало. Очень мало.

Машина спускалась вниз по горной дороге. Похолодало. Время от времени наверх, им навстречу, с гудением проносились грузовики. На склоне горы строился большой завод. Место было пустынное, и в тумане строительная площадка казалась гигантской.

— Медеплавильный завод, — сказал священник.

Потом на перекрестках стали появляться доты — квадратные, круглые, шестиугольные, с узкими амбразурами, глядящими прямо на дорогу. Каждый раз, когда машина сворачивала, она попадала на несколько секунд в зону огня, и генерал не отрывал глаз от узких амбразур, из которых по капле сочилась вода.

Проехали, говорил он себе, когда машина выходила из сектора обстрела, но на следующем повороте дот снова вырастал из-под земли, и опять автомобиль на несколько секунд попадал в зону обстрела. Генерал смотрел на воду, струившуюся по стеклу, но как только он погружался в дремоту, ему тут же казалось, что стекло разлетается на тысячи осколков, и он в испуге открывал глаза. Но заброшенные доты безмолвствовали. Издали они были похожи на египетские изваяния с загадочным или с холодно-презрительным выражением лица, в зависимости от расположения амбразур. Если амбразура была вертикальной, у дота был суровый и угрожающий вид, как у злого духа; дот с горизонтальной амбразурой выглядел безразлично-пренебрежительным.

К обеду они спустились в долину, в расположенное вдоль шоссе село. Дождь прекратился. Как обычно, машину тут же окружили мальчишки. Громко крича, они сбегались к шоссе отовсюду. Позади, в нескольких метрах, остановился грузовик. Рабочие, спрыгнув один за другим на землю, принялись разминать онемевшие руки и ноги.

Крестьяне замедляли шаги и разглядывали иностранцев, по всей вероятности зная, зачем те приехали. Это было видно по их лицам. Особенно по лицам женщин. Генерал теперь хорошо знал это холодное выражение глаз местных жителей. Увидев нас, они вспоминают об оккупации, подумал он. И чем кровопролитнее были бои в этих краях, тем враждебнее их лица.

Посреди поля было множество могил. Кладбище окружала низкая, кое-где обвалившаяся стена. Здесь все наши, подумал генерал. Он плотнее закутался в длинный плащ. Священник издали походил на большой черный крест с мексиканской гравюры. Совершенно ясно, как они попали в окружение, подумал генерал. Наверняка они пытались прорваться через мост, там их всех и уложили. Как звали того идиота, офицера, который завел их сюда? На табличке имени командира не разобрать.

Эксперт приступил к выполнению обычных формальностей. Чуть дальше, совсем рядом с селом, было еще несколько могил, их венчали красные звезды. Генерал сразу узнал могилы павших героев, как здесь называли партизанские могилы. Здесь, где-то среди албанцев, были похоронены семь солдат, его соотечественников. На металлических табличках с красной звездой были выведены, со множеством ошибок, имена солдат, национальность и дата гибели, у всех одна и та же. А на каменной плите было высечено: «Эти иностранные солдаты сражались на стороне албанских партизан и пали в бою с «Голубым батальоном» 17 марта 1943 года».

— Опять «Голубой батальон», — сказал генерал, прохаживаясь вдоль могил.