Лысая голова и трезвый ум - Костин Сергей. Страница 8

Приходиться повторять вопрос. Интересно же.

— Отдыхай, лейтенант, — капитан, странно пряча глаза, запихивает пистолет в кобуру, поднимается с привинченного к полу табурета и направляется к выходу. — Сейчас к тебе придет один человек. Серьезный человек, поверь мне. И если он захочет, то ответит на все вопросы. А я тебе скажу так, лейтенант. Не знаю, в какую дурную историю ты ввязался, но я тебе не завидую. Но держись. Если что, отделение тебя не бросит. Мы никогда своих людей не бросаем. А про всякие глупости, вроде привидевшихся от жары инопланетян забудь. Не наше это дело.

Шаркающие шаги боевого капитана затихли в гулких переходах тюремных казематов.

Странно все. Почему капитан не хочет верить в зеленых человечков? Почему не захотел услышать мою версию взрыва? Не значит ли это, что накрылась первая медаль безвозвратно?Тихий стук в железные двери камеры заставляет отложить тревожные мысли до более удобного момента.

— Можно?

— Не занято! Заходите, — сейчас мне особо остро не хватает живых лиц. Хочется поскорей выплеснуть из себя пережитое, перемученное.

Дверь протяжно скрипит, открываясь, единственная лампочка в камере вспыхивает и угасает.

На входе в камеру предварительного заключения возникает черный силуэт человека в длинном плаще. Лицо посетителя не разглядеть. Невысокий, коренастый, широкоплечий. В слабом свете от узкого, зарешеченного окна можно только различить в руках незнакомца цветок ромашки, с которой он неторопливо обрывает лепестки, роняя их на пол.

Силуэт мне не нравится. Есть в нем что-то неприятное, звериное. Мне по сути своей не нравятся черные силуэты. Наверно, отзвуки детства.

— Здравствуйте, лейтенант Пономарев, — тихий, вкрадчивый, бесцветный и даже холодный голос, от которого хочется залезть с головой под одеяло. Таким голосом отдают приказы расстрелять молодых лейтенантов без суда и следствия, или повесить на первом попавшемся смывном бачке.

— Здравствуйте, — немного заикаясь, отвечаю я. — Вы кто?

Силуэт отрывает два лепестка от ромашки. Лепестки, неторопливо кружась, опускаются на холодный камерный пол.

— Ваш друг. Когда-нибудь вы узнаете мое имя, лейтенант, — фигура в проеме не делает ни одного движения. Даже не шелохнется. — Пока это не важно. Как вы себя чувствуете?

— Нормально чувствую, — щурю глаза, пытаясь разглядеть собеседника. Тщетно. — Вы по поводу сегодняшнего взрыва? Так я ничего не помню. Без меня бабахнуло. Контуженый я.

Силуэт, кажется, усмехается и роняет на пол еще три лепестка.

— В этой камере, лейтенант, вы уже седьмые сутки. А я и не говорю, что это смешно. События, о которых вы, по всей видимости, говорите, произошли ровно неделю назад.

Хороши дела. Оказывается, я столько дней валяюсь без сознания. И где? В тюрьме. В отдельной камере. Без горячей воды и шторок на окнах. Почему меня не перевезли в больницу? К чему это все?

— Я не понимаю…..

— Поймете, — перебивает незнакомец. Ромашка лишается лепестков с завидной постоянностью. — Поверьте, Алексей, то, что вы находитесь здесь, сделано исключительно ради вашего же блага. Так надо. Это приказ. Надеюсь, вы еще не разучились выполнять приказы? Если вам удобнее, считайте себя в командировке. День за три, плюс сухой паек.

— Бесплатная дорога….

— И бесплатная дорога, — не раздумывая, соглашается незнакомец.

— Ну…, — Сухой паек и все остальное, несомненно, кардинально меняет дело. Тем более капитан говорил что-то такое про серьезность посетителя.

— Вот и хорошо. Перед тем, как я задам несколько вопросов относительно инцидента трехнедельной давности, хочу рассказать вам, Алексей, одну историю. Притчу.

Незнакомец щелчком отбрасывает изнасилованную ромашку в темноту камеры и тут же вытаскивает из кармана плаща следующую несчастную.

— Одна маленькая птичка решила долететь до самого солнца. О своем желании она расчирикала по всему миру и каждый знал о том, что маленькая птичка хочет сделать то, что никто до нее не делал. И настал день. Маленькая птичка поднималась все выше и выше. И знаете, лейтенант, почему она так и не долетала до солнца?

— Сгорела, — я ж не совсем тупой.

— Нет, лейтенант, — голос незнакомца тих до дрожи, до мурашек. — Ее пристрелили. Потому, что слишком много чирикала. Я ясно все объясняю.

Проглатываю слюну, и понимающе киваю.

Яснее не скажешь. Секретная информация. Трибунал без суда присяжных. Теперь понятно, что я делаю в одноместных неблагоустроенных апартаментах. В бреду можно разболтать тайны национальной безопасности. А то, что произошло со мной, иначе как секретной информацией назвать нельзя.

— Я знал, что вы умный молодой лейтенант, — горка белых листиков на полу растет с каждой минутой. — Я также знаю, что вы прекрасно справились со своим первым заданием. Скажу больше, лейтенант. Вы один сделали то, что не смогли сделать три сотни специально обученных специалистов и агентов.

— Да ладно, — засмущался я. — На моем месте….

— На вашем месте осталась воронка глубиной в десять метров с сильнейшим уровнем радиации. Вы не могли бы объяснить ее происхождение? Это мой первый вопрос.

У меня есть выбор. Или сказать правду про инопланетян, или сочинить историю о внезапно найденном складе динамита в детской песочнице. В первом случае меня немедленно отправляют в сумасшедший дом. Во втором, можно надеяться на длительное тюремное пребывание. Даже выходить никуда не надо.

Не знаю, почему, но выбираю первый вариант. Капитан не зря предупредил, что нежданный гость серьезный человек. Возможно из Службы. А может и из Администрации. Говорить ложь таким товарищам чревато.

— Там была летающая тарелка, — замечаю, собеседник на секунду перестает издеваться над ромашкой. — Самая настоящая летающая тарелка. Честно. И масса зеленых человечков. Пришельцев, тоесть. Но зеленых и настоящих. Они намеревались свергнуть существующую власть, захватить Землю и засеять все пространство нашей планеты зеленым горошком.

— Дальше.

— Я хотел по-хорошему, но они применили силу. Вынужден был ответить адекватными мерами, — про адекватность это я хорошо придумал. — Но в том, что тарелка бабахнула, моей вины нет. Не хотел я. Первыми они начали.

Излагаю цепь событий коротко и доходчиво, как для учеников средней школы. Такие мелочи, как подрагивающие колени, мимолетная паника и зажмуренные глаза, из рассказа сознательно опускаю. Но для большей правдивости отмечаю собственное безрассудство, добавляю небольшой кусок кровавой драки с превосходящими силами противника, не забываю о погоне на угнанных машинах по центральным улицам города, и, наконец, об отказе сотрудничать с инопланетной разведкой.

— Вот собственно и все. Мне рапорт писать?

— Рапорт? Какой рапорт? Ах, рапорт. Нет, лейтенант. Относительно вас у нас другие планы. Скажите, Пономарев. Чем вы объясните тот факт, что кроме вас никто не видел пришельцев? Не кажется ли вам это странным? Нет, нет! Я верю вам. Но поверят ли остальные?

— Там должен был остаться один из представителей внеземной цивилизации, — напоминаю я. — Возможно несколько. В трупном состоянии.

Силуэт, не торопясь, растирает ладошками облысевшую ромашку, отчего по камере разнесся запах лета.

— На месте взрыва не обнаружено ничего, что могло бы напоминать живую материю. Но я вам верю, лейтенант. Знаете почему? Рядом с вашим телом саперы нашли странную загнутую палку. Специалисты тщательно изучили ее и пришли к выводу, что материал, из которого она изготовлена, не из нашей вселенной. Экспериментальным путем установлено, что из данного сплава получаются самые прочные гвозди в мире.

Я не расстраиваю силуэт и не говорю, что найденная палка до переплавки на гвозди была самым разрушительным оружием в мире.

— Я также верю по той простой причине, что нами в районе только что происшедших событий давно замечена необычная активность, если можно так выразится, внеземных форм жизни. Свидетели из гражданского населения не раз видели над восьмым микрорайоном странные летающие объекты. Замеры показали, что данное место представляет собой дыру во времени и в пространстве. Если к этому прибавить внезапные появления иностранных подданных, то становится понятным, что ваше участие во всей этой истории нам особенно интересно.