Долгая дорога домой (СИ) - Костелоу Дайни. Страница 8
Она оглядела свою уютную гостиную, понимая, что, какие бы лишения ни ждали ее семью в ближайшем будущем, ее жизнь неизмеримо лучше, чем жалкое существование людей в этих переулках, и нельзя сказать, что она не была благодарна судьбе.
Наверху, в холодной спальне, Элен лежала в постели и слушала ровное дыхание сестер. Слишком замерзнув, чтобы спать, она свернулась клубком, охватив себя руками в тщетной попытке согреться, но холод не унимался, и события дня крутились в голове.
Сегодня девочка увидела такие места, о существовании которых даже не подозревала. Она видела ходячие скелеты, обещанные Анной-Мари, чуяла запах их среды обитания. Даже в холодной свежести своей комнаты, лежа в чистой пижаме с отмытыми руками и лицом и прополоскав рот, она все равно не могла избавиться от воспоминания об уличной вони, от запаха того мерзкого воздуха. Элен осознавала собственный страх, видела его отражение в глазах остальных и знала, что этот день останется в ее памяти на всю жизнь.
Глава третья
Постепенно в дом на авеню Сент-Анн возвращалась нормальная жизнь. Наняли горничную и кухарку, еда стала обильней и разнообразней. Хотя гувернантки пока не было, распорядок дня определялся уроками, которые давала мама; завтраками в классной комнате под наблюдением Мари-Жанны; шитьем вместе с мамой и часовой игрой на пианино перед ужином. Весьма редко разрешалось прогуляться в близлежащих садах и только в сопровождении Пьера или Мари-Жанны. Но таких вылазок было очень мало, они становились все реже и наконец прекратились совсем, потому что напряжение в Париже нарастало и возвращающиеся солдаты разбивали бивуаки в парках и садах. Было сочтено, что риск встречи девочек с мрачными солдатами разбитой армии слишком велик.
Элен, не любившая уроки в школе и скучавшая по свободе, которой привыкла пользоваться в Сент-Этьене, очень переживала, что сидит взаперти, но на улицах шли демонстрации против нового правительства, засевшего в Версале, и разгневанные толпы были весьма опасны. Так что родители были непоколебимы: девочки не должны выходить из дома иначе как под строжайшим наблюдением.
В кухне теперь царствовала новая кухарка — жизнерадостная пухлая женщина по имени Берта. Она носила большой синий передник, а ее сильные руки вечно были выпачканы в муке. Берта радушно принимала девочек, приходящих в кухню, и разрешала им помогать ей с готовкой и выпечкой. Розали знала об этих посещениях и не совсем их одобряла. Но она признавала, что дочерям необходимо хоть какое-то развлечение, а приятные прогулки в парках, которые она рекомендовала бы как средство от скуки, были в сложившихся обстоятельствах невозможны, так что она не запрещала дочерям каждый день на короткое время заглядывать в кухню. Отец отнесся бы к этому куда менее либерально, но он об этих визитах не знал. Редко бывая дома, Эмиль почти все время проводил в архитектурном бюро, латая свое разодранное в клочья предприятие.
На следующий день после приезда в Париж он поехал в бюро и увидел здание заброшенным, холодным и сырым, причем явно находящимся в таком виде уже не первый месяц. Очевидно, что письмо, предупреждавшее о приезде хозяина, не было доставлено, и чертежники с клерками думали, что Сен-Клер все еще в деревне. Необходимость снова раскрутить маховик держала Эмиля на работе дни и много вечеров напролет, и когда он возвращался домой, дочери уже спали.
Частенько, когда девочки пекли коврижки и торты, Жанно ошивался в кухне в надежде попробовать результат. И всякий раз Берта, заметив, что он бездельничает, возвращала его к работе, дав легкий подзатыльник, но при этом не забыв сунуть кусочек пирога. Она испытывала слабость к этому мальчишке и сердилась на него редко.
Постепенно между Жанно и Элен возникла дружба. Клариса считала его грязным и брезгливо держалась подальше. Луиза вообще не замечала, как и всех, непосредственно не участвующих в обеспечении ее комфорта, а Элен он интересовал хотя бы тем, что пережил в Париже войну. Они были примерно одного возраста, хотя в смысле знания мира и жизненного опыта Элен по сравнению с Жанно выглядела грудным младенцем. Она любила с ним разговаривать, засыпая вопросами, задать которые никому другому не решилась бы.
— А где твои родители? — поинтересовалась она однажды. — Что с ними случилось?
— Не знаю, где они, — ответил Жанно. — И кто они, тоже понятия не имею.
— Но разве у тебя совсем нет родных? — спросила Элен, пытаясь себе представить, каково это.
Жанно мельком подумал о паре стариков, тете Эдит и ддде Альфонсе, которые дали ему приют во время осады. Но они ему родней не приходились.
— Не, — сплюнул он. — Я сам по себе.
Берта прерывала их болтовню, если находила ее неподобающей (что бывало часто), и отсылала Жанно работать во двор, но Элен незаметно уходила вслед за ним туда, где он колол дрова или качал воду. Опершись на топор или ручку насоса, парнишка рассказывал о том городе, который знал и который разительно отличался от города Элен. И она его рассказам верила, потому что многое увидела своими глазами в тот жуткий день, когда они приехали. А еще он рассказывал ей о бунтах, которые происходили чуть ли не ежедневно.
— Был тут большой митинг возле Июльской колонны на площади Бастилии, — важно говорил он. — Отмечали годовщину последней революции.
— И ты туда ходил?! — поражалась Элен.
— А как же! Я поддерживаю федератов.
— Федератов? — Элен о них даже не слыхала. — А кто это?
— Наши люди, — с важностью ответил Жанно. — Народ Парижа. Национальная гвардия. Они выбросят прочь пруссаков и будут править Парижем во имя народа.
— А как они это сделают? — спросила Элен с сомнением: Жанно ее не убедил.
— Мы, федераты… — начал Жанно.
Да кто же это такой — федерат? — нетерпеливо перебила Элен.
— Национальная гвардия, — повторил Жанно.
— Так ты же не в национальной гвардии! — удивилась она.
Жанно посмотрел на нее уничтожающим взглядом.
— Мы, федераты, будем драться! — Он вскинул в воздух тощую руку и воскликнул: — Vive la Republique! Vive la Federation! [2]
На Элен это произвело впечатление, но сомнений не развеяло.
— Так что было возле Июльской колонны?
— Собрался народ Парижа, тысячи людей, и все шли мимо колонны. Впереди Национальная гвардия, а еще… — Жанно театрально понизил голос: — Еще там был шпион. Он считал…
— Что он считал?
— Ну, просто считал. — Жанно многозначительно кивнул головой. — Чтобы доложить потом правительству.
— И что было дальше?
— Его поймали. Ни один шпион правительства от нас не уйдет! Все кричали, вопили, решая, что с ним сделать.
— И что сделали? — У Элен округлились глаза.
— Связали и швырнули в реку!
— Но ведь он же наверняка утонул?!
Жанно снова кивнул:
— Еще бы. В том-то и смысл! Так со шпионами и поступают: убивают их.
Элен в ужасе замолчала. У нее перед глазами была картина, как старый Франсуа, садовник в Сент-Этьене, топит в бочке выводок ненужных котят. Он их побросал, мяукающих, в бочку с водой, откуда они не могли выбраться и утонули. Но разве можно так поступать с человеком?!
Элен молчала, и Жанно продолжил:
— Да плевать на него! Я тебе еще одно расскажу… — И тут он сообщил ей самую потрясающую новость: — В Париж идут пруссаки.
Сердце Элен сжалось от страха.
— Ой, нет! — вскричала она. — Не надо их сюда, они нас всех убьют!
Жанно рассмеялся:
— Нет, не убьют. Они не драться сюда идут, а на парад. Чтобы мы их увидели. Хотят нам показать, что они победители.
— Но мы и так это знаем, — заметила Элен.
Ее страх стал отступать, раз это всего лишь парад.
— Знаем, конечно, — согласился Жанно, — но они, понимаешь, хотят, чтобы весь мир это увидел. Их император хочет въехать в Париж и сделать вид, будто он и наш император тоже. Показать, что они могут ходить по Парижу как хотят. — Мальчишка снова засмеялся и добавил шепотом: — Если, конечно, у них хватит глупости прийти одним.