"Фантастика 2023-147. Книги 1-28 (СИ) - Большаков Валерий Петрович. Страница 108

Станция хорошо вписалась между двумя утесистыми мысами, её параллелепипеды и купола заняли обширную террасу из постепенно поднимавшихся галечных валов, покрытых пучками кустистого мха. Террасу прорезал ручей, вытекавший из озера Китеж, через него был перекинут трап — «мост Ватерлоо», а неподалеку, на холме, крепко сидела бревенчатая церковь Св. Троицы.

Летняя пора баловала «беллинсгаузенцев» — небеса тутошние почти всегда пасмурны, и вдруг солнышко в безветренную погоду!

На южных склонах холмов лежали снежники. Снег был мокрый, ноздреватый, он таял и подтекал, размывая суглинистый грунт. Ручейки, мутные или прозрачные, ласкали слух самим звуком журчания, таким необычным для Антарктиды, и спадали с обрыва в бухту, где у самой воды громоздились причудливые скалы, а каменистые пляжи были облюбованы пингвинами. Привычных Брауну «аделек» видно не было, всё больше шлялись пингвины бородатые — их ещё называли антарктическими, и ослиные, иначе — папуа. Почему бородатые, ещё можно было понять — у этих птичек, ростом с «аделек», от уха до уха, поперёк белого горла, проходила узенькая полоска чёрных перьев. А вот почему пингвинов папуа, красноносых и краснолапых, прозвали ослиными, неясно. Говорили, что из-за крика, подобного тому, что издают ишаки, однако, когда Тимофей Браун приближался к папуа, те издавали обычное пингвинье карканье, хриплое и не шибко музыкальное. Что к чему?..

— А вони-то… — проворчал Илья, морща нос, — удушливый запах птичьего помёта раздражал его обоняние.

— Поделикатней, Илья, поделикатней, — улыбнулся Сихали. — Всё ж таки пингвин — символ АЗО.

С Нового аэродрома [105] они шли пешком вдоль берега моря. Пингвины, как и везде, не разбегались, завидя людей, а гурьбой, точно маленькие дети, спешили навстречу: одни, неуклюже переваливаясь, торопливо ковыляли, другие, плюхнувшись на рыхлый снег, скользили на пузе, как на санках, отталкиваясь ногами и култышками крыльев. Вставали перед Сихали и каркали на разные голоса. Тимофей начинал наступать на них — передние пятились и наталкивались на задних, те начинали их клевать и бить крыльями. Передние давали сдачи. И пошла потасовка…

В распадках, на островках ещё не растаявшего снега, возлежали тюлени — видать, жарко им было на тёмной гальке. У приливной трещины во льду грелся на солнце морской леопард. Шурик Рыжий с трудом разбудил его, толкая палкой в бок. Хищник лениво поднял голову, посмотрел на приставалу мутным взглядом, зевнул и опять заснул, уронив голову на обточенные морем камни.

— А ну вставай! — цеплялся к нему Рыжий. — Разлёгся тут!

Леопард взревел и сделал несколько неуклюжих подскоков к хулигану, щеря усатую пасть с редкими жёлтыми клыками. Но ярость его истощилась на второй секунде — ластоногий снова выстелился и закрыл глаза.

— Вставай, кому сказал! — не унимался Ершов.

— Не мучай животное, — вступился за фауну Белый.

— Ничего я не мучаю, я ему активный образ жизни прививаю, так что…

С великим трудом Рыжий погнал зверя. Со стоном, делая волнообразные движения всем телом, опираясь на ласты, леопард допрыгал до лунки и головою вниз нырнул под лёд.

— Так-то! — удовлетворённо заметил Шурик. — Укротил.

«Великолепная семёрка» двинулась дальше. «Уф-ф!» — послышался тяжкий вздох сзади. Это «замученный» ластоногий хищник высунул голову и провожал людей скорбным взглядом блестящих чёрных глаз.

Сихали шагал и сам себе удивлялся. Казалось бы, война началась, надо бы бледный вид принимать. Или суровый, чтобы гневно осуждать агрессора и вскипать яростью благородной. А он прогуливается, птичками интересуется…

Три огромных буревестника взлетели, хлопая крыльями под два метра в размахе. Четвёртая птица осталась сидеть среди камней. Около неё лежал пушистый белый птенец. «Наседка» злобно плюнула в Сихали и стала сердито кричать, но с места не сдвинулась. Остальная троица покружилась в воздухе и тоже села на скальные обломки, нагретые солнцем.

Невдалеке над пологим, поросшим мхом холмом кружились два поморника, издавая истошные крики. Углядев людей, они стали пикировать на них, самоотверженно защищая своего пушистого жёлтого отпрыска, ковылявшего по моховищу.

— Долго ещё топать? — сказал Рыжий недовольно.

— Уже пришли, живодёр! — ответил Белый.

— Как дам сейчас… — не остался в долгу «укротитель морских леопардов».

Тимофей не сообщал о своём неофициальном визите, но встречать его высыпали все «беллинсгаузенцы». В дохах, в каэшках, в меховых штанах и куртках, бородатые, очкастые, они толпились на окраине станции, глухо ропща, хмуро, тревожно взглядывая в небо — не летят ли десантные модули? Не пришла ли пора и им сдаваться в позорный плен?

— Сила-то какая прёт… — воздыхали в толпе.

— Силища…

— Считай, Тихоокеанский флот на нас, Балтийский, Седьмой, Восточный… А тут пара ледоколов всего!

— Ну не говори… Армада!

— Победимая…

— Да чё мы кому сделали-то?

— Нефть мы открыли, понял? Вот они и шлют флот, чтобы отнять и поделить…

Тут толпа задвигалась, зашумела, и вперёд протолкались двое — осанистый поп в чёрной куртке, с золотым крестом, болтавшимся на груди, и крепкая женщина лет тридцати с отчаянными серыми глазами и плотно сжатыми губами.

— Марта Вайсс, начальник станции «Беллинсгаузен», — представилась она, протягивая Брауну узкую ладошку, и Сихали не потянуло галантно приложиться к ней — он пожал изящную конечность.

— Отец Иоанн, — пророкотал поп. — Нелучшее время выпало нам, дабы принять высокого гостя…

— Обойдёмся без церемоний, батюшка, тем более я в отпуске, — усмехнулся Тимофей и пристально оглядел беллинсгаузенцев. — Враг напал на вас, а пострадали и мы. А, не о том я… В общем, так. Речей толкать не буду — времени нет. Скажу одно — ТОЗО не бросит АЗО. Я тут слыхал разговоры о прущей на нас силище. Ничего, как припрётся, так мы её и выпрем! Это не мы войну начали — на нас напали, мы только защищаем себя, свои семьи, а потому правда на нашей стороне. Сейчас все расходятся по домам, а через пятнадцать минут я жду добровольцев. Берите с собой только оружие, боеприпасы, аккумуляторы, аптечки и чего поесть. Уйдём в подлёдные рудники у Трансантарктических гор и уже оттуда начнём свою войну. Будем партизанить! Всё. Время пошло. Жду вас на Новом аэродроме.

С этими словами Сихали развернулся и пошагал, не оборачиваясь, не уговаривая, не доказывая, что путь сопротивления — это единственно достойная, а стало быть, и единственно допустимая стезя.

Ропот в толпе усилился, переходя в галдёж. Шурики тоже повернулись и пошли за генруком, демонстративно закинув на плечи трофейные лучевики.

— Орут-то как… — проворчал Тугарин-Змей. — Чисто пингвины…

— Думаете, антаркты пойдут за вами? — спросил Помаутук.

— Не пойдут, и не надо, — холодно ответил Сихали. — Обойдёмся.

— Пойдут, — сказал Купри. — Трусы и слабаки в АЗО не уживаются, им тут холодно.

— Нет, я не то чтобы сомневаюсь, — стал оправдываться чаплан, — просто… Понимаете, обычно народ и сам встаёт на защиту своей родины, его понукать не надо. Но народ ли антаркты? Мы съехались сюда со всей планеты, и только дети наши ощущают связь с землёю Антарктиды, но они малы…

— Кровь и почва? — усмехнулся Браун.

— Да! — развёл руками Помаутук. — Эту древнюю тягу никто пока не отменял.

— Не в том беда, что дети малы, — озабоченно вздохнул Сегаль. — Силёнок у нас маловато, вот где горе… Слыхали про два ледокола? Ерунда, конечно, у нас этих ледоколов с десяток наберётся… Один только электроход, все остальные — атомоходы. Но не крейсера же…

— Подумаешь! — фыркнул Тимофей. — У нас, по-твоему, лучше? Одна боевая атомарина на всё ТОЗО! Плюс плавбазы, плюс рейсовые субмарины, плюс СПБ… Вот и весь флот!

— И с этими силами вы надеетесь победить? — спросил чаплан недоверчиво.

— Мы не надеемся, пастор, — усмехнулся Сихали. — Мы уверены.

На самом-то деле он не был так уж убеждён в победе, но разве можно показывать свои сомнения в роковые минуты? Вождь, он на то и вождь, чтоб вести вперёд, а не топтаться на месте, размышляя, идти али обождать…