Проклятие Тары. Артефакт-детектив - Монт Алекс. Страница 3

— Значит, клиент нацелился на золотую копию богини того безымянного мастера. Губа не дура! — взволнованно воскликнула женщина. — Но что за ирония судьбы! Ученик первого монгольского Богдо-хана изваял эту статую, а при последнем она бесследно исчезла. И очень скоро после этого события хутухта [6] умирает. Любопытная штука получается. Своим исчезновением из Монголии Тара предрекла конец монгольским Богдо-ханам. Они лишились ее защиты. Ведь после смерти последнего хутухты новых Богдо-ханов не избирали! Вернее, выбирали, но не официально. Они не имели власти и жили в изгнании. Кстати, а тебе удалось напасть на след богини в Москве? — оставив исторические экскурсы, вернулась к теме Марина. — Хеллер предполагает…

— Да бог с ним, с твоим Хеллером! — начал закипать детектив. — Я и без него теперь знаю, что реквизированное в октябре 1921 года в одном из храмов Гандана золото, возможно это и было святилище Тары, вывезли в Верхнеудинск [7], а потом в Москву.

— Не факт, что в Верхнеудинск. Столица ДВР к тому времени переехала в Читу, так что золото могли доставить и туда.

— Согласен, но это частности, — Чаров закурил. — Не исключено, что правительство Ленина обменяло на него продовольствие с целью предотвратить голодный бунт и сохранить власть в стране. Но пока это лишь догадки. Лучше скажи, сможем ли мы отыскать реальные доказательства, что ценности из монастыря, а главное — золотая статуя Тары, попали в Россию?

— Если мой дорогой поможет, мы обязательно найдем их, — усаживаясь к детективу на колени, с томной вкрадчивостью ответила женщина, и их губы сомкнулись…

Глава 2. Разорение дацана

Старший писарь Иссерсон, прикомандированный к 27-й конно-стрелковой дивизии Народно-революционной армии Дальневосточной республики, страдал от холода и дурных известий. Накинув на худые ссутуленные плечи сильно поношенную шинель, он угрюмо молчал, искоса наблюдая, как бойцы оседлывают коней. Настроение писарю испортил командующий. Вместо долгожданного возвращения после изнурительного похода по приграничным землям Русского Забайкалья на отдых в Верхнеудинск начдив товарищ Дягур приказал сопровождать эскадроны дивизии, выдвигавшиеся в направлении монгольской Урги, по ту сторону границы. Из обрывочных разговоров в штабе Самуил понял, что дело предстоит необычное. Начдив получил секретное указание военмина Блюхера незаметно подойти к ургинскому монастырю Гандан и произвести зачистку на предмет выявления засевших в дацане шпионов Унгерна. Иссерсон боялся барона как черт ладана, и известие, что тот закончил свои дни в одиночной камере Новониколаевской тюрьмы, не успокаивало Самуила. Весть о его казни, раньше других дошедшая до ушей ушлого писаря, не принесла мира его растревоженной душе. Разрозненные отряды конных казаков как фантомы летали по степи, люто мстя красным за своего командира.

«Не все ли равно, — сетовал на судьбу Самуил, трясясь в поскрипывавшей телеге и глядя с тоской на удалявшийся в утренней дымке лагерь, — попаду я в руки подручных барона или дикарей азиатов, как ни верти, конец един — пустят в расход, и точка! Да и какого рожна нас туда гнать, когда зачисткой монастыря могут заняться вошедшие в Ургу части экспедиционного корпуса комкора Гайлита?» — ворчал про себя информированный писарь, напряженно вглядываясь в темноту леса. Тем временем дорога, бывшая просека, прорубленная в тайге каторжанами еще в прошлом веке, петляла меж покрытых кустарником каменистых склонов и, обходя завалы из могучей, необъятной в обхвате лиственницы, упрямо катилась к югу. Тайга постепенно редела, горы расступались, переходя в отложистые, долго тянувшиеся холмы. Задул резкий обжигающий ветер, и убегающая за горизонт буро-серая степь застыла в своем первозданном великолепии. Это была Монголия.

Отправляясь в поход, Самуил и представить себе не мог, что зачисткой монастыря Блюхер прикрывал истинную задачу дивизии.

— Когда войдешь в город, — наставлял он Дягура, — обложишь Гандан, дабы мышь не проползла!

— Ган…? — переспросил военмина смешавшийся начдив.

— Гандан, мать его! — со знанием дела авторитетно пояснил Блюхер.

Дягур вызывал у военмина симпатию, поэтому тот говорил с ним откровенно и без обиняков. Знание людей и богатый боевой опыт младшего унтер-офицера [8] императорской армии, георгиевского кавалера [9] и героя Гражданской войны безошибочно подсказывали Блюхеру, что дельный командир и отважный рубака Дягур справится со щекотливым заданием. То, что тот необразован и не очень далек, не слишком заботило его. «Коли ты не военспец, откель быть грамотным?» — рассуждал военный министр Дальневосточной республики и будущий советский маршал, имевший за плечами год церковно-приходской школы.

— Возьмешь в поход писаря Иссерсона, я его знаю, он малый не промах, чай что — подскажет, — не делая пауз, продолжал инструктаж военмин. — Допросишь тамошних монахов, как найти ламу Зам… Зам… Замдзина Боло, — с трудом выговорил записанное в блокнот диковинное для себя имя Блюхер.

— Кого-кого? — кашлянул Дягур.

— Замдзина Боло, мать его распротак! Он настоятель того храма, где Унгерн спрятал золото, — в нетерпении повторил военмин, с отчаянным шелестом теребя бумагу. — Короче, — понизив голос и заговорщицки подмигивая, продолжал он, — по данным перебежчиков-монголов из разгромленной дивизии Унгерна, барон схоронил в дацане много ценностей и разных, как бы тебе объяснить, — в поисках подходящего слова он умолк на мгновение, — ну, проще говоря, всяких буржуйских цацек, — наконец вышел из положения Блюхер. — Вожди мирового пролетариата учат — «экспроприируй экспроприаторов». По-нашему, по-мужицки — грабь награбленное, — он задрал указательный палец и с пафосом произнес: — Взятое у народа должно быть возвращено народу. — Затем, выдержав паузу, с важностью изрек: — А теперь, слушай мой приказ. Тряханешь этого ламу… — он развернул брошенный на стол листок из блокнота и произнес имя настоятеля. — А коли этот Замдзин Боло взъерепенится и ценностей добровольно отдавать не пожелает, ты… — Блюхер кинул выразительный взгляд на Дягура, с красноречивой доходчивостью поглаживая выступавшую из-под белоснежного воротничка до синевы выбритую шею, — в общем, без золота не возвращайся! Задачу уяснил? — шмыгнув носом, грозно просипел он.

— Так точно, уяснил, товарищ военмин, — бодро отрапортовал Дягур. — Разрешите вопрос?

— Валяй, спрашивай, — ободряюще махнул рукой Блюхер.

— А ежели в том храме не окажется золота?

— А тогда, — глаза министра заледенели, — перетрясешь весь, мать его, Гандан и вывезешь золото, какое только найдешь!

Чувствуя, что Дягур его понимает, Блюхер вышел из-за стола и, подойдя вплотную к начдиву, едва слышно бросил:

— А чье это золото? Расстрелянной контры Унгерна, белогвардейской гадины Колчака, недобитка атамана Семенова или еще кого, не нам судить, — повернув голову в сторону портретов Ленина и Троцкого, подытожил он свою мысль.

У военмина были веские основания торопиться. Вчера поступило шифрованное донесение из Урги, что новый командующий монгольской армией, этот политический аферюга, двадцативосьмилетний молодчик Сухэ неожиданно засобирался в Москву и уже покинул Монголию. «Жаловаться на меня вздумал, недомерок паршивый, сволочь узкоглазая», — дал волю вспыхнувшей злобе Блюхер. Он отлично помнил, что еще в Кяхте, на границе Русского Забайкалья и Монголии, где формировалось марионеточное монгольское правительство, азиатам пообещали отдать все трофеи, кои будут захвачены у Унгерна. Военные трофеи монголам возвратили, чин чинарем, а вот с золотом барона случился конфуз. Его попросту не нашли. Обыскивать дацан и тем самым навлекать на себя гнев благочестивых буддистов ни занявшие Ургу красные, ни будущий отец-основатель степного государства товарищ Сухэ не посмели [10]. К тому же достоверной информацией об истинном нахождении ценностей стороны не располагали. Ничего не дали и допросы начальника Азиатской дивизии. Унгерн наотрез отказался говорить. Не помог и приезд в Новониколаевск знатока гипноза и крупного специалиста по ведению допросов Сагилевича. При воспоминании о докторе лицо военмина приобрело раздражено-брезгливое выражение, чувство обиды вновь овладело им.