Историк - Костова Элизабет. Страница 112

Быстрым движением она будто смахнула тысячу бледно-зеленых цветков.

Я взял ее руку, перевернул ладонью вверх, всмотрелся в тонкие линии. Я надеялся, что они предсказывают долгую жизнь и счастье, вместе со мной.

— Что ты думаешь об этом письме Стойчева?

— Возможно, удача наконец повернулась к нам лицом, — задумчиво отозвалась она. — Поначалу я решила, что это просто очередной кусочек исторической головоломки и нам он ничего не даст. Но с той минуты, когда Стойчев угадал, что наше письмо могло оказаться опасным, я начала надеяться.

— И я тоже, — признался я. — Но может быть, он просто имел в виду, что этот материал остается политически неудобным, как и многие другие вопросы, которыми он занимается, потому что относится к истории церкви?

— Понимаю, — вздохнула Элен. — Возможно, он только это и хотел сказать.

— И поэтому он не захотел говорить о письме при Ранове.

— Пожалуй… Придется подождать до завтра, чтобы узнать, что он имел в виду. — Элен переплела свои пальцы с моими. — Тебя мучает каждый день промедления, да?

Я медленно склонил голову.

— Если бы ты знала Росси… — Тут я осекся.

Она смотрела мне прямо в глаза, поправляя выбившуюся из прически прядь. Жест был таким печальным, что ее слова прозвучали особенно весомо:

— Я понемногу узнаю его, через тебя.

В эту минуту к нам приблизилась официантка в белой блузке и спросила о чем-то. Элен обернулась ко мне.

— Что будем пить?

Официантка с любопытством рассматривала нас — созданий, говорящих на непонятном языке.

— А что ты сумеешь заказать? — поддразнил я Элен.

— Чай, — проговорила она, указывая на себя и на меня. — Чай, моля.

— Быстро же ты учишься, — похвалил я, когда официантка отошла.

Она пожала плечами.

— Я учила русский. Болгарский очень похож.

Когда девушка принесла наш чай, Элен мрачно принялась помешивать его.

— Я так рада хоть ненадолго отделаться от Ранова, что просто не хочу думать, что завтра снова придется его увидеть. Не понимаю, как можно всерьез заниматься поисками, когда он стоит за плечами.

— Мне было бы легче, если бы удалось узнать, в чем он нас подозревает, — сознался я. — Странное дело, он мне постоянно кого-то напоминает, но стоит попытаться припомнить, кого именно, нападает какая-то амнезия.

Я взглянул на серьезное милое лицо Элен, и в этот момент мысль моя нащупала что-то, трепетавшее на краю сознания. И таинственный двойник Ранова был тут ни при чем. «Что-то» было связано с милым лицом Элен в сумерках, с чашкой, которую я поднес к губам, с редким словом, подвернувшимся мне на язык. Эта мысль всплывала и раньше, но теперь она вдруг прорвалась в сознание.

— Амнезия, — повторил я, — Элен, амнезия.

— Что? — Она недоуменно нахмурилась.

— Письма Росси! — едва не выкрикнул я и подхватил портфель, чуть не опрокинув чашки. — Его письмо, его поездка в Грецию!

Мне потребовалось несколько минут, чтобы разыскать в бумагах проклятые строчки и прочесть вслух Элен, глядя в ее округлявшиеся потемневшие глаза.

— Помнишь, он пишет о возвращении в Грецию, на Крит, после того, как в Стамбуле у него отобрали карты и как удача отвернулась от него и все пошло плохо? — Я бросил перед ней листок. — Вот, слушай: «В критских тавернах старики куда охотнее потчевали меня своими двунадесятью вампирскими байками, нежели отвечали на вопросы, где можно найти похожий на этот черепок или в каких местах их деды ныряли за добычей к останкам древних кораблекрушений. Однажды вечером какой-то незнакомец угостил меня местным напитком под остроумным названием „амнезия“ после чего я проболел целый день».

— О, господи, — прошептала Элен.

— Незнакомец угостил меня напитком под названием «амнезия», — перефразировал я, стараясь не кричать. — Кто, по-твоему, был этот чертов незнакомец? Так вот почему Росси забыл…

— Он забыл… — Я видел, что Элен загипнотизирована этим словом. — Он забыл Румынию…

— Что вообще там побывал. В письмах к Хеджесу он говорит, что собирается вернуться в Грецию из Румынии, чтобы раздобыть денег и участвовать в археологических раскопках…

— И он забыл мою мать, — почти неслышно закончила Элен.

— Забыл, — эхом отозвался я, и передо мной вдруг возникло видение ее матери, стоящей в дверях, провожая нас взглядом. — Он хотел вернуться. А потом вдруг все забыл. И поэтому — поэтому он говорил мне, что не всегда ясно вспоминает свои поиски.

Лицо Элен стало совсем белым, она стиснула зубы, сощурила глаза, в которых блестели слезы.

— Я его ненавижу, — тихо сказала она, и я уверен, она говорила не об отце».

ГЛАВА 58

«На следующий день ровно в полвторого мы стояли перед воротами Стойчева. Элен, демонстративно не замечая Ранова, сжала мне руку, но даже Ранов был сегодня в праздничном настроении: хмурился меньше обычного и нарядился не в черный, а в коричневый костюм. Из-за забора слышались разговоры и смех, пахло костром и аппетитной едой. Я тоже радовался бы жизни, если бы не мысли о Росси. Я чувствовал что сегодня, именно сегодня, должно случиться то, что поможет мне найти его. В предчувствии этого события я решил от всей души повеселиться на празднике в честь Кирилла и Мефодия.

Во дворе под шпалерами собралась компания. Среди мужчин и женщин порхала Ирина: подкладывала кушанья на тарелки, подливала в бокалы могущественный янтарный эликсир. Завидев нас, она устремилась вперед с распростертыми объятиями, словно встречала старых друзей. Мне и Ранову она пожала руки, Элен поцеловала в щеку.

— Я так счастлива, что вы пришли. Спасибо! — воскликнула она и добавила: — Дядя не мог уснуть и ничего не ел после вашего ухода. Надеюсь, вы уговорите его поесть.

Она надула нежные губки.

— Не волнуйтесь, — утешила ее Элен, — конечно, мы его уговорим.

Стойчев принимал гостей под яблоней. Кто-то составил здесь в круг деревянные кресла, и он занял самое большое, а вокруг расселись люди помоложе.

— А, здравствуйте! — воскликнул он, с трудом поднимаясь на ноги.

Гости поспешно вскочили, чтобы помочь ему и приветствовать нас.

— Добро пожаловать, друзья мои. Пожалуйста, познакомьтесь с другими моими друзьями. — Слабым взмахом руки он указал на окружавшие нас лица. — Некоторые учились у меня до войны и по доброте заходят навестить старика.

Многие из этих людей могли считаться молодыми только с высоты его лет — вряд ли кому-нибудь здесь было меньше пятидесяти. Они, улыбаясь, пожимали нам руки, а один даже изысканно склонился к руке Элен. Мне нравились их живые темные глаза и спокойные улыбки с блеском золотых зубов.

Сзади подошла Ирина. По-видимому, она опять приглашала всех к столу, потому что через минуту поток гостей вынес нас к столикам под шпалерами. Столы здесь воистину ломились, источая вкуснейшие запахи, исходившие от барашка, целиком зажаренного над огнем, разведенным в саду. В глиняных мисках на столах стояли картофельный, помидорный и огуречный салаты, творог, ломти золотистого хлеба и те же плоские сырные пирожки, которыми нас угощали в Стамбуле. Было тут и тушеное мясо, и холодная простокваша, и печеные баклажаны с луком. Ирина не давала нам покоя, пока не нагрузила наши тарелки так, что мы едва держали их, а потом проводила в садик, неся следом бокалы с ракией.

Тем временем студенты Стойчева явно соревновались, кто принесет учителю больше еды. Наконец они до краев наполнили его бокал, и профессор медленно поднялся на ноги. По всему дворику послышались призывы к тишине, после чего он произнес короткую речь, в которой кроме имен Кирилла и Мефодия я уловил и наши с Элен имена. Собравшиеся ответили громкими криками: «Стойчев! За здравето на профессор Стойчев! Наздраве!» Вокруг прогремело "Ура! " Сияющие лица были обращены к Стойчеву: каждый старался улыбнуться ему, подняв бокал, и кое у кого на глазах были слезы. Мне вспомнился Росси, скромно слушавший речи и приветствия, которыми мы отмечали двадцатую годовщину его работы в университете, и я отвернулся, чувствуя комок в горле. При этом я заметил, что Ранов со стаканом в руке потихоньку продвигается к шпалерам.