Историк - Костова Элизабет. Страница 60

Барли устроился на развалинах и взглянул на меня.

— Вижу, что ваша милость в ярости, — задиристо начал он. — Конечно, ты не против, когда я тебя спасаю, но как я смел не позаботиться о твоих удобствах!

От такого нахальства я на миг лишилась дара речи.

— Да как ты смеешь? — наконец выговорила я и гордо зашагала прочь, спотыкаясь о камни.

Барли мгновенно вскочил и догнал меня.

— Ты что, хотела остаться в поезде? — спросил он чуть более мирно.

— Конечно, нет! — буркнула я через плечо. — Но ты не хуже меня знаешь, что отец уже наверняка добрался до Сен-Матье.

— Зато Дракула, или кто он там, еще не добрался.

— Он теперь обгоняет нас на целый день, — огрызнулась я, глядя вдаль через поля.

Над вершинами тополей виднелась деревенская церковь: все было мирно, словно на старой картине — не хватало только коров или козочек.

— Прежде всего, — начал Барли невыносимо наставительным тоном, — мы не знаем, кто там был в поезде. Может, и не сам старый негодяй, а кто-то из его слуг. Судя по тому, что пишет твой отец, у него немало подручных, верно?

— Тогда еще хуже, — сказала я. — Если там был кто-то из подручных, значит, сам он может быть уже в Сен-Матье.

— Или… — начал Барли и осекся.

Я знала, что он хотел сказать: «Или здесь, рядом с нами».

— Мы ясно показали ему, куда направляемся, — сказала я, чтобы избавить его от труда договаривать.

— А теперь кто говорит гадости?

Подойдя, Барли довольно неловко обхватил меня за плечи, и только тогда до меня дошло, что он говорит так, будто до конца поверил рассказу отца. Слезы, скопившиеся под веками, наконец прорвались и покатились по щекам.

— Ну-ну, — сказал Барли.

Я уткнулась лицом в его плечо, теплое от солнца и пота. Потом отстранилась, и мы молча пошли обедать.

«До самого пансиона Элен ничего больше не пожелала сказать, и я занимал себя тем, что разглядывал лица прохожих, ища признаков враждебного внимания и временами оглядываясь через плечо в поисках слежки. Пока мы добрались до своих комнат, я успел изнемочь от чувства беспомощности. Где теперь искать Росси? Чем нам поможет список книг, если многие из них даже не существуют?

— Идем ко мне в комнату, — бесцеремонно распорядилась Элен. — Надо поговорить.

В другое время меня позабавило бы ее невнимание к правилам этикета, но лицо ее было так сурово, что я молча гадал только, что у нее на уме. Ее взгляд не допускал и мысли о флирте. Постель в ее комнате оказалась гладко застелена, а немногочисленные предметы ее туалета надежно скрыты от постороннего взгляда. Элен уселась на подоконник и указала мне на кресло.

— Слушай, — начала она, стягивая перчатки и снимая шляпку, — мне кое-что пришло в голову. Похоже, мы уперлись в тупик.

Я угрюмо кивнул.

— Последние полчаса я только об этом и думаю. Но может быть, Тургут что-нибудь сумеет разузнать.

Она покачала головой:

— Мы ищем черного кота в черной комнате.

— Черную кошку в темной комнате, — уныло поправил я.

— В темной, — согласилась Элен, — и мне пришло в голову, что мы упускаем важный источник информации.

Я уставился на нее:

— Какой же это?

— Мою мать, — ровным тоном проговорила Элен. — Ты не зря расспрашивал меня о ней еще в Штатах. Я весь день о ней думала. Она познакомилась с профессором Росси намного раньше вас, а ведь я никогда не расспрашивала ее о нем с тех пор, как она призналась, кто мой отец. Не знаю почему, если не считать, что ей больно было говорить о нем. И еще… — Она вздохнула. — Мать у меня — простая женщина. Я не думала, что она сумеет многое добавить к тому, что я узнала из работ Росси. Даже когда она в прошлом году заговорила о том, что Росси верил в существование Дракулы, я не слишком удивилась, зная, как она суеверна. Но теперь я задумалась, не знает ли она чего-нибудь, полезного для нас.

При первых же ее словах я воспрянул к новой надежде.

— Но как же с ней поговорить? Ты сказала, у нее нет телефона?

— Нет.

— Тогда… как же?

Элен перехватила перчатки в одну руку и хлопнула ими о колено.

— Надо повидаться с ней. Она живет в деревушке неподалеку от Бухареста.

— Вот как? — Настал мой черед поупражняться в язвительности. — Что ж, проще простого. Прокатимся на поезде с твоим венгерским паспортом и моим — кстати сказать, американским, и заскочим поболтать с вашей матушкой о Дракуле.

Неожиданно для меня Элен улыбнулась.

— Не заводись, Пол. У нас есть поговорка: «Нет ничего невозможного».

Я невольно рассмеялся:

— Ладно-ладно. И у тебя уже есть план? Я заметил, что ты всегда знаешь, что делать.

— Совершенно верно. — Она разгладила на колене перчатки. — Точнее, я надеюсь, что моя тетя знает, что делать.

— Тетя?

Элен смотрела в окно, на облупившуюся штукатурку старых домов. Вечерело, и средиземноморское солнце, которое я успел полюбить, окрасило весь город золотом.

— Тетя с 1948 года работает в министерстве внутренних дел и считается важной персоной. Это она дала мне возможность получить образование. В моей стране без тетушки или дядюшки ничего не добьешься. Она мамина старшая сестра и помогла матери сбежать из Румынии в Венгрию. Сама она перебралась туда задолго до моего рождения. Мы с тетей очень близки, и она выполнит мою просьбу. И у нее есть телефон, так что я собираюсь ей позвонить.

— Думаешь, она сможет пригласить твою мать к телефону, так что ты сможешь с ней поговорить?

Элен застонала:

— Господи, да разве можно говорить по телефону о том, о чем не обязательно знать властям?

— Извини, — коротко сказал я.

— Нет уж. Ехать придется самим. Но тетя все устроит. Тогда с матерью можно будет поговорить лицом к лицу. Кроме того… — ее голос немного смягчился, — они будут рады повидаться со мной. Мы совсем рядом, а ведь они меня два года не видели.

— Ну, — сказал я, — для Росси я готов почти на что угодно, хотя мне в голову не приходило соваться в коммунистическую Венгрию.

— Неужели, — хмыкнула Элен, — а как насчет «соваться», как вы изволили выразиться, в коммунистическую Румынию?

На этот раз я ответил не сразу.

— Понимаю, — помолчав, заговорил я. — Об этом я тоже думал. Если могилы Дракулы не окажется в Стамбуле, где ей еще быть?

На минуту каждый из нас погрузился в свои мысли, и мы были невозможно далеки друг от друга. Потом Элен шевельнулась.

— Спрошу у хозяйки, нельзя ли от нее позвонить, — сказала она. — Тетя должна уже вернуться с работы, а я не хочу откладывать разговор.

— Можно пойти с тобой? — спросил я. — Как-никак, меня это тоже касается.

— Конечно.

Элен надела перчатки, и мы прошли в гостиную хозяйки пансиона. Десять минут ушло на то, чтобы объяснить, чего мы хотим, но несколько турецких лир вместе с обещанием полностью оплатить звонок сильно помогли делу. Элен села на стул перед аппаратом и сосредоточенно набрала длинный многозначный номер. Наконец ее лицо прояснилось:

— Соединили.

Она улыбнулась мне прекрасной открытой улыбкой.

— Тетушка будет очень недовольна, — заметила она и тут же снова насторожилась: — Ева? Это Елена!

Вслушиваясь в ее речь, я догадался, что разговор ведется по-венгерски: румынский все-таки относился к группе романских языков, и я мог бы распознать хоть несколько слов. Но звуки, которые произносила Элен, звучали как копыта несущихся вскачь лошадей: угро-финский галоп, в котором мое ухо не сумело выделить ни единого внятного звука. Я задумался, говорят ли у них в семье на румынском, или они давно ассимилировались и забыли прошлую жизнь вместе с ее языком. Голос Элен взлетал и падал, она то улыбалась, то хмурила брови. Как видно, тетушке Еве на том конце провода было что сказать: иногда Элен подолгу слушала молча, вставляя только отрывистые односложные восклицания.

Она как будто забыла о моем присутствии, но вдруг подняла на меня глаза и, победоносно улыбнувшись, кивнула. Потом улыбнулась в микрофон и повесила трубку. Тут же в комнате возникла консьержка, которую, вероятно, тревожил огромный счет за переговоры, и я поспешил отсчитать ей обещанную плату, добавив немного сверх того и положив деньги в ее протянутую ладонь. Элен уже вышла из комнаты, сделав мне знак идти за ней: такая таинственность казалась мне излишней, но, в конце концов, откуда мне было знать.