Взрыв - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович. Страница 3

— Звоню Лонгу, — сказал Уолтон, увидев, что Кирман хочет подняться с кресла. — Это мой врач, и он не откажется…

— Джо, — оборвал Кирман, — ты не понимаешь… Если ты сейчас кого-то позовешь, у тебя могут быть неприятности. Я не принадлежу себе, ясно?

Собственная ложь казалась Кирману наивной, но иного способа убедить Уолтона он не видел.

— Не могу смотреть на тебя в таком состоянии, — пробормотал Уолтон.

— И не смотри, — сказал Кирман. — Дай мне немного придти в себя, и я уеду.

— А если меня спросят о тебе?

— Видишь ли… Те, на кого я работаю, знают каждый мой шаг, а другим знать не обязательно. Если будут спрашивать, то не те, кому положено знать. Пусть сами и разбираются.

Уолтон дернул плечом.

— Странную игру ты ведешь, — протянул он, — или с тобой ведут.

Отрабатывались сразу несколько версий, в том числе и не основные — время поджимало. Главной версией оставалось похищение. С точки зрения Олдсборна, руководителя нью-йоркского отделения ЦРУ, это была единственная приемлемая версия. Кирман при смерти, значит, не способен контролировать свои поступки. Вряд ли он может выдержать хотя бы минимальный нажим, психологический или психотропный. Идеальный объект.

Версия о бегстве выглядела значительно менее вероятной. Олдсборн и вовсе не стал бы ее разрабатывать, если бы эту версию не навязало ему непосредственное начальство в Лэнгли. Бежать Кирман мог лишь в состоянии внезапного помешательства, вызванного действием препаратов, которые ему вводили для снятия болей. Отработка этой версии не могла отнять много времени по той простой причине, что уйти самостоятельно Кирман мог не дальше, чем до соседнего квартала. Потом он наверняка упал бы, и его подобрал бы первый же полицейский патруль.

Запершись в кабинете, Олдсборн отключил все телефоны, кроме тех, что связывали его непосредственно с группами поиска. На дисплеях постоянно менялись числа и контуры городских кварталов. Выжимку из получаемой информации — простые нажатия клавиш отбирали из сообщений необходимые строки и спрессовывали их в абзацы сводок — Олдсборн тут же адресовал в Вашингтон, руководителю контрразведки Сьюарду, который все еще находился в Овальном кабинете президента, но просил держать его в курсе дела.

Первая группа «работала» клинику: опрашивала персонал, осматривала помещения. Оттуда поступило несколько сообщений, нуждавшихся в проверке, чем занимались еще две группы.

Персонал уверяет, что через главный подъезд Кирман не выходил. Во всяком случае — сам. Его могли только вынести — за время от 16. 00 до 18. 00 часов через главный подъезд пронесли несколько контейнеров с упакованным для отправки в ремонт оборудованием патологоанатомической лаборатории. Проверить этот вариант оказалось просто — фургон с оборудованием как раз разгружался у мастерской.

Тщательный опрос персонала еще не закончился, но было уже ясно, что для похищения оставались другие пути, исследовать которые было потруднее. Выход на хозяйственный двор клиники. В воротах электронный замок, и, как показал осмотр, за два контрольных часа никто не подавал сигнала на включение. Впрочем, на всякую электронику может найтись другая электроника…

Был еще один выход прямо на Йорк авеню — через кухню. На кухне в это время готовили ужин — все заняты, никому ни до кого нет дела, но каждый, конечно, хоть краем глаза видит на полметра вокруг. Ни носилок, ни мешков, ни контейнеров за это время к двери не проносили. Люди проходили — и на улицу, и с улицы. Разносчики, кое-кто из персонала, наверняка и посетители. Мог Кирман выйти? Мог. Никто из персонала кухни не знал его в лицо.

Группа Чезвилта — одного из самых перспективных сотрудников — отрабатывала окрестности клиники. Это было самое сложное: Кирман исчез в те предвечерние часы, когда на улицах скапливается столько машин, что порой на проезжей части не остается и квадратного фута свободного пространства. На тротуарах тоже толчея, люди идут с работы, в рестораны, бары, кино — да мало ли куда могут направляться жители Нью-Йорка, переключившись с дневных забот на вечерние? Олдсборн не возлагал особых надежд на то, что Чезвилту удастся что-то обнаружить: улица в такое время — это наверняка потерянный след.

Но первое сообщение поступило именно от Чезвилта. Черный мальчишка — чистильщик обуви, расположившийся на Йорк авеню напротив клиники, утверждал, что какой-то мужчина в синем костюме (именно такой исчез из шкафа Кирмана) останавливался неподелеку примерно в половине шестого. Стоял он недолго, и мальчишка запомнил его только потому, что вид у мужчины был ужасный — бледен как смерть, весь какой-то скрюченный, будто ему двинули под дых. Куда пошел мужчина дальше, мальчишка вспомнить не смог, потому что в это время занялся клиентом.

Стало ясно, что Кирмана, скорее всего, не похитили. Впрочем, версию о похищении не стоило еще сбрасывать со счетов. В том состоянии, в каком был Кирман, он не мог оказать решительно никакого сопротивления, и если рядом с ним стояли хотя бы двое, то это вполне могли быть сопровождающие. Олдсборн прекрасно знал методы такого сопровождения, незаметного часто даже для наметанного взгляда. Мальчишка же решительно не помнил, стоял ли кто-нибудь рядом.

На этой стадии поиска Олдсборн немного расслабился. Быстрое совещание (мозговая атака) с руководителями групп показало: общее мнение склоняется к тому, что Кирмана не похищали. Бегство же в состоянии предсмертной ремиссии могло скорее всего закончиться появлением трупа на улице. А трупы секретов не выдают. Конечно, надо искать, но это уже не столь важно. Так Олдсборн и доложил Сьюарду, вернувшемуся в Лэнгли.

18 октября, пятница

Ранним утром из Карсон-Сити по муниципальной дороге номер 50 выехал спортивный «феррари». Солнце только взошло, дорога была пустынна, и Кирман решился выжать из машины (а точнее — из себя) сто миль в час. Ночь была самой тяжелой в его жизни, хотя все же удалось поспать часа два. Уолтон до последнего момента колебался, дать ли ему машину. Кирман и сам колебался бы на его месте. Намеки для секретное задание годились для газет. Перед самым отъездом, когда Кирман уже сидел за рулем, ему вдруг показалось, что, едва он уедет, Уолтон бросится звонить в Нью-Йорк, а потом, естественно, в полицию. Оставалась надежда, что Лиз не окажется дома — в Нью-Йорке скоро девять утра. Во всяком случае, от машины нужно избавиться как можно быстрее. Но сначала — найти место: пока оно существовало только на карте.

Еще на базе Кирман изучил весь район Невады, Юты и даже Калифорнии в поисках надежного угла, где можно было скрыться на двое-трое суток. Больше, по его расчетам, не потребовалось бы. В конце концов все свелось в этим двум-трем суткам — вся его жизнь. Особенно с того момента, когда он, работая у Бишопа в Бостоне над докторской диссертацией, заинтересовался проблемами рака.

До этого Кирман увлекался расшифровкой структуры и функционирования информационных РНК. По просьбе шефа он как-то провел серию опытов по выделению онкогенов из ДНК лабораторных мышей, а заинтересовавшись — и серию других, о которых лишь потом доложил шефу. Наконец Кирману удалось доказать — на это ушли полтора года, промелькнувшие, как один день, — что в некоторых случаях репродуцирование обычного гена с помощью РНК, структура которой изменена, приводит к раковому заболеванию. Защитив диссертацию, Кирман подписал контракт с университетом штата Нью-Йорк. Лабораторией здесь руководил опытный генетик Локвуд, который сначала отнесся к идее Кирмана скептически, но быстро убедился в способности молодого сотрудника выжимать материал из любого эксперимента и перестал вмешиваться в его работу.

Это были счастливые месяцы. Безумные месяцы уходящей юности, когда кажется, что завтра не будет ничего и все нужно сделать именно и только сегодня. Впрочем, Кирман не просиживал в лаборатории ночи напролет. Уходящая юность явила себя в совершенно неожиданной для Кирмана вспышке. Он познакомился с Лиз.