Дом сна - Коу Джонатан. Страница 16

Триста тридцать слов. Что дальше, подумал Терри. Кратко изложить сюжет? Но никакого сюжета нет. Обсудить игру актеров? Но актеры не играют, а совершают телодвижения. Оценить качество диалогов? Но диалоги – в точности, как в предыдущих фильмах. По правде говоря, фильм едва царапнул сознание Терри. Как только привезли утреннюю почту, Терри взял кассету и отправился в наблюдательную комнату, примыкающую к спальне номер три. Лорна показала ему, как управлять видеомагнитофоном. Выходные данные на кассете извещали, что фильм длится девяносто семь минут, но так много времени Терри не понадобилось. Он внимательно прочел начальные титры, насладился первой сценой (продолжительная перестрелка, привлекшая нескольких пациентов, которые пришли выяснить, что за шум), затем перемотал кассету вперед, пропустив первую пояснительную сцену, а также все диалоги, длившиеся более тридцати секунд; попутно Терри поздравил себя с тем, что смотрит фильм именно так, как и рассчитывали его создатели, изначально целившие на видеорынок.

Было бы большой натяжкой, – писал Терри, переместив стул в тень (солнце, отражавшееся от мерцающего океана, слепило экран ноутбука), – утверждать, будто «Два сапога пара» – 4 безупречен. Хулители Кингсли, чьи некомпетентные суждения, надеюсь, ничего для него не значат, любят утверждать, что его фильмы напоминают видеоклипы, растянутые на девяносто минут. В действительности, это высший комплимент, который он не вполне заслужил. В фильме есть несколько провалов, изредка проявляется склонность к затягиванию: я замерил длительность нескольких кадров, взятых наугад, и с удивлением отметил, что многие длятся более шести секунд. Но спустя пятнадцать минут после просмотра фильма критику все еще не на что жаловаться: я высоко оцениваю непочтительность фильма, его радостное презрение к зрителям, заразную ненависть к политической или какой-либо другой корректности, его хулиганскую энергию. Энергию, которая, кстати (если вернуться в нашим дуэлянтам на званом обеде), в наши дни является единственно доступной для кинематографистов. Безумная, маниакальная энергия быка в конце схватки, смертельно раненного, но все равно бросающегося вперед, ведомого лишь болью, яростью и бессмысленной волей к жизни. Таково состояние – смертельное, но безумное, «задыхающееся, но все-таки еще живое» [9] – американского кинематографа в эти закатные дни двадцатого столетия. И Кингсли – его мастер.

На монитор легла тень, и Терри поднял голову. Доктор Дадден, бесшумно появившись на террасе, терпеливо ждал, когда Терри прервется.

– Пару слов, мистер Уорт. Только пару слов. Я вовсе не хочу отрывать вас от дел.

– Ничего страшного, – сказал Терри, щурясь от солнечного света.

– Смею ли я надеяться… смеем ли мы надеяться, смеем ли мы все надеяться, что это черновой набросок, первые пробные шаги вашей статьи?

– Моей статьи?

– О том, чем мы здесь занимаемся.

– А-а. – Терри об этом даже не думал. Более того, он еще не решил, настолько ли интересна эта клиника, чтобы посвятить ей отдельную статью. – Нет, на эту тему я пока размышляю.

– А… Все еще составляете план. – Доктор Дадден выдавил принужденную улыбку, в которой профессиональная неискренность соперничала с отчаянным желанием снискать расположение. – Когда вы к ней приступите… разумеется, я далек от того, чтобы диктовать вам или даже пытаться хоть как-то влиять… но когда вы все-таки приступить к статье, я очень надеюсь, что небольшое… отклонение от безупречности в вашей комнате не умерит и никоим образом…

– Отклонение от безупречности? – переспросил Терри.

– Я, разумеет, говорю о том злосчастном… э-э… граффити, на которое вы столь любезно, столь предусмотрительно…

– Ах вот вы о чем. – Терри столь же льстиво улыбнулся. – Понимаете, я могу писать только о том, что вижу, воспринимаю вещи такими, как они выглядят, поэтому, так сказать…

– Хм. – Доктор Дадден бледно улыбнулся в ответ. – Как мне кажется, мы друг друга понимаем. – Терри не подтвердил и не опроверг это утверждение, и доктор повернулся, чтобы уйти, но замешкался и выдавил:

– Кстати, у нас хорошая новость.

– Да?

– Судя по вашей ЭЭГ, вчера произошел небольшой прорыв.

– В каком смысле?

– Вы вошли в первую стадию сна. На двенадцать минут, примерно в три часа ночи.

– Это случилось впервые.

– С тех пор как вы находитесь под моим наблюдением, да. Как я сказал: небольшой прорыв. Естественно, я не могу поставить это себе в заслугу. Пока я еще не приступал к вашему лечению. – Дадден подождал (напрасно) восторга со стороны Терри, затем добавил:

– Я подумал, вы захотите об этом узнать.

Доктор Дадден скрылся в доме. Терри перечитал последние строки рецензии и внезапно ему захотелось только одного: закончить статью как можно скорее. Этот разговор о прорыве почему-то встревожил его – он вдруг обнаружил, что ему трудно сосредоточиться, трудно достичь той вовлеченности, что вдохновляла его весь последний абзац. Снедаемый нетерпением и скукой, Терри решил не напрягаться и завершить статью явным штампом, рассчитывая, что читатель воспримет его как шуточную демонстрацию главной идеи рецензии.

Не могу не выставить фильму наивысшие оценки, – написал он. – Это смехота, это буйство, это освежающий порыв спертого воздуха. Короче говоря: удовольствие для всей семьи.

Затем он вставил пустую страницу и напечатал счет.

ЗА: Рецензию на «Два сапога пара» – 4

590 слова @ 1 фунт за слово = 590 фунтов 0 пенсов

Плюс НДС 17, 5% = 103 фунтов 25 пенсов

Итого = 693 фунтов 25 пенсов

От цифр Терри отвлек шум открывшегося где-то вверху окна. Он повернулся, вытянул шею и понял, что знает это окно. В той комнате он собирался снова побывать, как только представится шанс – в длинной низкой мансарде на четвертом этаже, где он некогда жил и откуда имелся выход прямо на крышу. Кто-то распахнул окно, но Терри не видел, кто. Через секунду из окна то ли что-то вылетело, то ли выбросилось. В первый момент Терри подумал, что это чайка, затем – голубь: белое порхающее пятно на фоне идеальной полуденной голубизны неба. Но если и птица, то она разучилась летать: после недолгого скольжения в воздушных потоках начала падать пологой, сжимающейся спиралью. Когда предмет подлетел ближе, Терри узнал бумажный самолетик – тот на секунду завис у него над головой, потом резко ушел вбок и полетел в сторону моря; описав идеальный полукруг, самолетик снова нацелился на Терри, прямо ему в грудь; наконец, потеряв скорость, нырнул вниз и, проехавшись по клавиатуре, словно то была посадочная полоса, изящно замер у Терри на коленях.

Окно захлопнулось. Терри встал, держа в руке самолетик, прикрыл глаза от солнца и попытался разглядеть фигуру за бликующим стеклом. Но было слишком поздно.

Он разгладил лист бумаги и прочел криво написанное послание: СПРОСИ ЕГО О СТИВЕНЕ УЭББЕ.

5

Долгие ночные беседы с Сарой произвели на Роберта глубочайшее впечатление. С нежностью вспоминая о том, с каким участием она его слушала, о ее тихом грассирующем голосе, когда она рассказывала ему о сокровенном, Роберт неизменно впадал в романтическую кому, из которой, казалось, ему уже не выйти. В ожидании Сары он слонялся по кухне, прятался в коридоре у двери ее комнаты, заглядывал по вечерам в телевизионную, то и дело совершал прогулки вдоль обрыва – в час, когда, по его предположениям, у нее заканчивались занятия; при этом он старательно репетировал радость негаданной встречи. Он покупал ей подарки и почти сразу же выкидывал, считая негодными и недостойными ее; он ежечасно причесывался и брился по два раза на дню (в том числе и ноги, хотя их он брил не ради Сары). Но большую часть дня Роберт просто сидел у себя в комнате в полном безделье и невидяще смотрел на стену; его разум превратился в киноэкран, на котором крутили самые мучительные сцены – вот он гладит ее волосы, вот впервые робко берет ее за руку, вот проводит губами по безупречному изгибу ее уха, вот целует нежный пушок у нее на шее. Много дней Роберт убеждал себя, что во время следующей встречи любовь внезапно и стихийно прорвется неудержимым излиянием чувств.