Война двух королев (ЛП) - Арментраут Дженнифер Л.. Страница 2

Но это было не единственное, что изменилось в этот раз. Кроме "Крейвена", я видел только "Подручных". Я не знаю, что об этом думать. Я полагала, что все будет как в прошлый раз. Слишком частые визиты Кровавой Короны и их приспешников, где они проводили время, издеваясь, причиняя боль, кормя и делая все, что им вздумается.

Конечно, моя последняя попытка попасть в плен началась совсем не так. Сначала Кровавая Королева пыталась открыть мне глаза, склонить меня на свою сторону. Обратить меня против моей семьи и моего королевства. Когда это не сработало, началось настоящее веселье.

Так вот что случилось с Маликом? Неужели он отказался подыгрывать, и они сломали его, как они были так близки к тому, чтобы сделать это со мной? Я сухо сглотнул. Я не знаю. Я не виделся со своим братом, но они, должно быть, что-то с ним сделали. Он был у них гораздо дольше, и я знаю, на что они способны. Я знал, что такое отчаяние и безнадежность. Каково это - дышать и чувствовать вкус осознания того, что ты ничего не можешь контролировать. Нет чувства собственного достоинства. Даже если они никогда не подняли на него руку, такое содержание, в плену и в изоляции, через некоторое время овладевает разумом. А это время было короче, чем можно было бы предположить. Заставляло думать. Верить во что-то.

Вытянув ногу, как можно выше, я взглянул на свои руки, лежащие на коленях. В темноте я почти не видел мерцания золотого вихря на левой ладони.

Поппи.

Я сомкнул пальцы над отпечатком, крепко сжав ладонь, словно мог каким-то образом вызвать в памяти что-то, кроме звука ее криков. Стереть образ ее прекрасного лица, искаженного от боли. Я не хотел видеть это. Я хотел видеть ее такой, какой она была на корабле: раскрасневшееся лицо, потрясающие зеленые глаза с тусклым серебристым отблеском за зрачками, пылающие нетерпением и желанием. Я хотел воспоминаний о щеках, розовых от вожделения или раздражения, причем последнее обычно случалось, когда она тихо - или очень громко - обсуждала, будет ли удар ножом считаться неуместным. Я хотел видеть, как ее пышные губы раздвигаются, а кожа сияет, когда она касается моей плоти и исцеляет меня так, как она никогда не узнает и не поймет. Мои глаза снова закрылись. И, черт возьми, все, что я видел, это кровь, просачивающуюся из ее ушей, ее носа, ее тело, извивающееся в моих руках.

Боги, я собирался разорвать эту суку Королеву на куски, когда освобожусь.

И я это сделаю.

Так или иначе, я освобожусь и сделаю так, чтобы она почувствовала все, что когда-либо причинила Поппи. В десятикратном размере.

Мои глаза открылись при слабом звуке шагов. Мышцы на шее напряглись, когда я медленно вытянул ногу. Это было ненормально. С того момента, когда Подручные в последний раз проводили кровопускание, могло пройти всего несколько часов. Если только я уже не стал терять счет времени.

В груди нарастало беспокойство, когда я сосредоточился на звуке шагов. Их было много, но один был тяжелее. Сапоги. У меня отвисла челюсть, когда я поднял взгляд на вход.

Первой вошла служанка, почти сливаясь с темнотой. Она ничего не сказала, когда ее юбки скользнули мимо упавшего Крейвена. С ударом стали о кремень пламя зажгло фитиль свечи на стене, где догорала другая. Пока первая зажгла еще несколько свечей, вошли еще четыре служанки; черты лица женщин были скрыты за крыльями, покрытыми черной краской.

Я задавался тем же вопросом, что и каждый раз, когда видел их. Что за хрень с этой краской на лице?

Я спрашивал об этом дюжину раз. И так и не получил ответа.

Они стояли по обе стороны арки, к ним присоединилась первая, и я нутром понимал, кто идет. Мой взгляд остановился на проеме между ними. До меня донесся аромат розы и ванили. Ярость, горячая и непрекращающаяся, хлынула в мою грудь.

Затем вошла она, явившись полной противоположностью своим подручным.

Белая. Монстр была одета в облегающее платье чистого, почти прозрачного белого цвета, которое почти не оставляло места для воображения. Отвращение скривило мои губы. Если не считать рыжевато-коричневых волос и узкой талии, она совсем не походила на Поппи.

По крайней мере, я постоянно говорил себе именно это.

В чертах лица не было и намека на сходство - в разрезе глаз, прямой линии пронзенного рубином носа, полном, выразительном рте.

Это не имело никакого значения.

Поппи была совсем не похожа на нее.

Королева Крови. Илеана. Исбет. Более известная как одна скоропостижно скончавшаяся сука.

Она подошла ближе, и я до сих пор не понимаю, как я не догадался, что она не Вознесенная. Эти глаза были темными и бездонными, но не такими непрозрачными, как у вампиров. Ее прикосновение... черт, за эти годы оно слилось с другими. Но хотя оно было холодным, оно не было ледяным и бескровным. С другой стороны, почему я или кто-то еще должен был рассматривать возможность того, что она была кем-то другим, а не той, за кого себя выдавала?

Кто угодно, только не мои родители.

Они должны были знать правду о Кровавой Королеве - о том, кем она была на самом деле. И они не сказали нам. Не предупредили нас.

Едкий, жгучий гнев захлестнул меня. Возможно, это знание и не изменило бы исход дела, но оно повлияло бы на все аспекты нашего отношения к ней. Боги, мы были бы лучше подготовлены, зная, что вековая месть породила особый вид безумия Кровавой Королевы. Это заставило бы нас задуматься. Мы бы поняли, что она действительно способна на все.

Но сейчас с этим ничего нельзя было поделать, не сейчас, когда я прикован к этой чертовой стене, а Поппи была снаружи, справляясь с тем, что эта женщина - ее мать.

У нее есть Киеран, напоминал я себе. Она не одна.

Лже-королева тоже была не одна. За ней вошел высокий мужчина, похожий на ходячую зажженную свечу. Он был просто золотым ублюдком, от волос до крылатой росписи на лице. Его голубые глаза были настолько бледными, что казались почти лишенными всякого цвета. Глаза, как у некоторых Подручных. Еще один Рев, наверняка. Но у одной из подручных, чье горло не осталось разорванным, были карие глаза. Не все Ревы имели светлую радужку.

Он задержался у входа, его оружие было спрятано не так хорошо, как у подручных. Я увидел черный кинжал, пристегнутый к груди, и два меча, прикрепленных к спине, изогнутые рукоятки которых виднелись над бедрами. Да пошел он. Мое внимание переключилось на Кровавую Королеву.

Свечи сверкали на алмазных шпилях в рубиновой короне, когда Исбет взглянула на Крейвена.

"Не знаю, осознаешь ты это или нет, - сказал я небрежно, - но у тебя проблема с вредителями".

Одна темная бровь приподнялась, когда она дважды щелкнула пальцами, окрашенными красной краской. Две подручные двинулись следом, подхватывая то, что осталось от Крейвена. Они вынесли существо, когда взгляд Исбет переместился на меня. "Ты выглядишь как дерьмо".

"Да, но я могу привести себя в порядок. А ты?" Я улыбнулся, заметив, как натянулась кожа вокруг ее рта. "Ты не смоешь эту вонь и не избавишься от нее. Это дерьмо внутри тебя".

Смех Исбет прозвучал как звон стекла, задевая все мои нервы. "О, мой дорогой Кастил, я и забыла, каким очаровательным ты можешь быть. Неудивительно, что моя дочь, похоже, так увлечена тобой".

"Не называй ее так", - прорычал я.

Обе брови поднялись, когда она стала рассматривать кольцо на указательном пальце. Золотое кольцо с розовым бриллиантом. Это золото было блестящим, оно сверкало даже в тусклом свете - сверкало так, как может сверкать только атлантийское золото. "Пожалуйста, не говори мне, что ты сомневаешься в том, что я ее мать. Я знаю, что не являюсь образцом честности, но я говорила только правду, когда дело касалось ее".

"Мне плевать, что ты носила ее в своей утробе девять месяцев и родила ее своими руками". Мои руки сжались в кулаки. "Ты для нее никто".

Исбет стала неестественно неподвижной и тихой. Прошли секунды, а потом она сказала: "Я была ей матерью. Она ничего не помнит об этом, ведь тогда она была совсем крохой, совершенной и прекрасной во всех отношениях. Я спала и просыпалась с ней рядом каждый день, пока не поняла, что больше не могу так рисковать". Края ее платья волочились по луже крови Крейвена, когда она шагнула вперед. "И я была ей матерью, когда она считала меня только своей королевой, ухаживала за ее ранами, когда она была так тяжело ранена. Я бы отдала все, чтобы предотвратить это". Ее голос истончился, и я почти поверил, что она говорит правду. "Я бы сделала все, чтобы она не испытывала ни секунды боли. Чтобы каждый раз, когда она смотрела на себя, у нее не было напоминания об этом кошмаре".