Какое надувательство! - Коу Джонатан. Страница 112

Грэм отключился почти сразу же, поэтому не видел, как пуля сшибла с яблока черенок и вошла в стену над головой Люсилы, не видел, как та рухнула на колени и ее вывернуло на полированный паркет. Откуда-то издалека доносились громкая музыка и голоса, кто-то хлопал его по спине и вливал в рот кофе, но полностью в себя он пришел, только сидя на унитазе, зажав голову в руках и спустив брюки до самых лодыжек. Воздух вокруг загустел от вони его собственного поноса, и крохотная уборная без окон механически реверберировала только одним словом, неживым и бестонным.

Джоан. Джоан. Джоан.

Грэм завоевал уважение Марка Уиншоу. Оно проявилось в виде двадцатимесячного молчания, за которым последовало приглашение на новогоднюю вечеринку в мэйферский особняк

Грэм прикинул, что раньше одиннадцати уходить неприлично. Марку он сказал, что должен этим же вечером вернуться домой в Бирмингем, чтобы встретить Новый год с женой и восьмимесячной дочерью.

— Но я же еще не представил вас Хельге, — запротестовал Марк. — Перед уходом вы должны обязательно переброситься с нею хоть парой слов. Ваша машина где-то рядом?

Машина была рядом. Марк взял у него ключи и отдал служителю, распорядившись подогнать машину к парадному подъезду немедленно. Грэм тем временем был вынужден обмениваться любезностями с молодой миссис Уиншоу, — на удивление, та оказалась обескураживающе прелестна. Ему не хотелось, чтобы она ему нравилась: Грэм знал, что она дочь богатого промышленника, печально известного своими нацистскими симпатиями. Однако ее бледная красота и странное кокетство не позволяли относиться к ней иначе даже в такую краткую встречу.

Через несколько минут, рухнув на водительское сиденье, Грэм с облегчением перевел дух. Он был весь в поту. После чего его оглушили ударом по затылку.

Его отвезли в гараж, где-то в Клэпеме. Водитель вытащил его из машины, не выключая двигателя, и положил на бетон под самой выхлопной трубой. Четыре или пять раз он пнул Грэма в лицо, а один раз — в живот. Затем снял с него штаны, забрал видеокамеру и попрыгал по его ногам. А после этого вышел из гаража и запер за собой ворота.

Пинок в живот был ошибкой — шок привел Грэма в какое-то полусознательное состояние. Однако несколько минут он был неспособен пошевелиться: хотя тело набиралось сил, кислород в мозгу быстро истощался. В конечном итоге, очень медленно, ему удалось втащить себя внутрь и усадить за руль. Он дал задний ход, прямо в ворота гаража. Те не поддались, и он пошел на таран снова. Тщетно, но на большее он был не способен.

Однако грохот привлек внимание подвыпившей компании, гулякам удалось взломать ворота и вытащить машину на улицу. Один побежал искать телефон-автомат.

Грэм лежал на мостовой, вокруг столпились незнакомые люди.

Вот он в машине «скорой помощи». Вспыхивает и гаснет мигалка, на лице — кислородная маска.

Вот он в больнице. Очень холодно.

Донесся перезвон Большого Бена.

Я взял мензурки с апельсиновым соком и отнес в кабинетик. Фиона пила медленно и благодарно; я оставил ей половину своего. Она заметила, что я чем-то расстроен, и спросила, в чем дело.

— Только что привезли какого-то парня. Без сознания и вообще довольно плох. Меня это как-то пришибло.

Фиона сказала:

— Прости меня. Ужасно так начинать новый год.

Я сказал:

— Не говори глупостей.

Она слабела прямо на глазах. Допив сок, откинулась на спину и разговаривать уже не пыталась — пока не появилась медсестра.

— У нас есть прогресс, — радостно сообщила она. — Санитарка пытается найти вам кровать, и, как только у нее это получится, вас перевезут в палату, а доктор Бишоп даст вам антибиотики. Наш дежурный врач доктор Гиллам сейчас очень занята, поэтому посмотрит вас только утром.

На прогресс все это походило не слишком.

— Но кровать ищут уже больше получаса. В чем проблема?

— Нам сейчас всего не хватает, — ответила сестра. — До Рождества закрыли несколько хирургических палат, и дальше все посыпалось, как в домино. Многих хирургических пациентов пришлось перевести в терапевтическое отделение. У нас есть график свободных кроватей, но его нужно постоянно обновлять. Мы правда думали, что есть одна незанятая, послали санитарку проверить, а на кровати уже кто-то лежит. Все равно, вам недолго ждать осталось.

— Прекрасно, — произнес я мрачно.

— Однако есть проблема.

— Вот как?

Повисла пауза. Было заметно, что медсестре неудобно об этом говорить.

— Ну, в общем, дело в том, что нам нужен этот кабинет. И я боюсь, вас придется отсюда переместить.

— Переместить нас? Но вы же сами сказали, что нас некуда перемещать.

Оказалось, есть куда. Они вывезли каталку Фионы в коридор, принесли мне стул, чтобы я мог сидеть рядом, и снова оставили нас в покое. На поиски кровати ушло еще полтора часа. В этот промежуток времени врачей нам больше не попадалось: и постоянный стажер, и неуловимая доктор Гиллам были очень заняты, насколько я понимал, новым больным — человеком, которого я наполовину узнал: похоже, его удалось вернуть к жизни. Когда за Фионой пришли санитарки, было уже почти два часа; Фиона выглядела беспомощной и испуганной. Я крепко сжал ей руку и поцеловал в губы. Очень холодные. А потом стоял и смотрел, как ее увозят прочь по длинному коридору.

Медсестры настаивали, чтобы я поехал домой и немного отдохнул, но я оказался способен выполнить только первую часть инструкции. Физически я был на грани полного изнеможения, поскольку всю дорогу от больницы шел пешком и добрался до дому где-то около четырех утра. Но спать хотелось меньше всего на свете: я знал, что в трех или четырех милях от меня в темной палате Фионе тоже не спится: пустым взглядом она упирается в потолок. Почему же ее так долго не могли положить? После того как я нашел Фиону на коленях у гардероба, понадобилось больше пяти часов, чтобы определить ее в больницу; за это время состояние явно ухудшилось. Но в халатности медперсонал, насколько я видел, обвинять нельзя: вся атмосфера в больнице была проникнута каким-то неистовым напряжением — «делаем все, что можем». Почему же так долго?