Безымянная Колючка (СИ) - Субботина Айя. Страница 8

Мне очень больно – и снаружи, и внутри. И если после всего, что я успела о себе рассказать, вы до сих пор думаете, что я беспокоюсь из-за шрама – вы все еще меня не знаете.

Плевать я хотела на шрам. Он доставляет лишь физическую боль, но и только. Я и так не красотка и никогда не видела себя покорительницей мужских сердец. Можете считать меня заносчивой дрянью, но я слишком умна, чтобы прожигать жизнь за столь бесполезным занятием.

У меня болит печенка. И почки. И, чтоб его все в пекло, больше всего болит уязвленная гордость. Будь у меня чуточку больше уверенности – я бы заставила поганца ответить за каждую унцию унижения, за каждый удар и каждое обвинение. Но такие, как я, слишком бедны для такого дорого удовольствия, поэтому придется довольствоваться тем, что есть. Как бы там ни было, голова все еще на месте и даже боль не уменьшила ее мыслительных способностей.

Что я имею на данный момент? Сначала меня обвинили в покушении на императора, а позже в том, что я собиралась прирезать одну из девчонок эрд’Аргаван. Кроме того, о моем падении либо ничего не знают, либо делают вид, что не знают. И еще, чуть не забыла самое важное – старик обмолвился о чьих-то указаниях сохранить мне жизнь и куда-то доставить. Не слишком много, но достаточно, чтобы сделать выводы.

Самое неприятное – покушение. Судя по тому, что я провалялась без памяти три дня, могу предположить, что основные виновники уже схвачены и наказаны. У Первых-из-Первых богатый опыт в раскрытии заговоров, иначе они не правили бы третью сотню лет подряд. Им удалось сохранить власть даже в Смутные времена, последовавшие за падением Взошедших. Следовательно, если мой будущий родственничек так охотно обвиняет меня в причастности, я, по какому-то злому стечению обстоятельств, попадаю в список заговорщиков. Вариант, что он мог сам меня оболгать, отметаю сразу. Тот факт, что заговорщица долгое время проживает под опекой его семьи, ставит под удар всех ард’Аргаван. Да и чего ради убирать меня с доски? Все отпрыски Старшей крови большие любители устроить кровавую резню, но даже они, если дело заходит о таком пустяке, как разрыв помолвки, предпочитать действовать цивилизованными способами.

Мое падение и обвинения в попытке убийства его дочери, очевидно, вытекают из первого. Старик узнал о покушении, а тут как раз меня нашли, да еще и с ножом. Могу ошибаться, но похоже, мое падение случилось примерно тогда же, когда скарт узнал о покушении на императора. В том, что за мной пришел убийца, я ни капли не сомневаюсь. И, скорее всего, мне следует забыть о поколоченных Бугаём ребрах и поблагодарить старикашка за то, что запер в башне. Очень может быть, что от второй попытки покушения меня спасли именно эти стены.

Остается вопрос: кому и зачем меня убивать? Я не умею держать язык за зубами, всегда говорю, что думаю и обычно не стесняюсь в выражениях, потому и нажила себе какое-то количество врагов. Хоть и не особенно большое, учитывая, что я, банально, почти нигде не была. Но разве вы бы стали убивать потому, что кто-то сказал вам в глаза, что вы жирная, у вас воняет изо рта, и ваш муж предпочитает вам общество пухлых румяных пареньков? Максимум, выдрали бы клок волос или напакостили каким-нибудь проклятием.

Нет, тут определенно что-то другое. А учитывая сопутствующие обстоятельства и мое полное неверие в совпадения, вывод напрашивается сам собой, и он, увы, нерадостный.

Глава пятая

Старый пень возвращается в сопровождении двух человек, в голосе одного из которых я узнаю Ленарда – семейного лекаря эрд’Аргаван. Еще один человек. Взошедшие, дайте мне терпения выдержать этот запах.

К счастью, Ленард страдает хроническим недугом и постоянно кашляет, потому щедро обмазывается мазями собственного производства. Воняют они прескверно, но сейчас я как никогда рада этой вони. Она хоть немного, но перебивала густой запах его крови.

Ленард откупоривает какой-то пузырек, сует его мне под нос. Хвала Взошедшим! Я изображаю убедительный стон, но для дела еще немного валяю комедию. Ленард пару раз поднимает и роняет мою руку. Оба раза, как она падает на пол, я едва сдерживаюсь, чтобы не выругаться. Кончается тем, что Ленард что-то бормочет о моем «тревожном состоянии» - и старому пню приходится отдать Бугаю приказ вернуть меня в постель.

— Боюсь, у эстрани серьезная кровопотеря, - кряхтит старый лекарь, - ее рану…

— Приведи паршивку в чувство, - шипит старик, - я должен поговорить с ней.

Я позволяю лекарю напоить меня горькими смрадными микстурами, но они действительно меня бодрят. Я даже могу самостоятельно сесть, и Ленард занимается моей раной. Судя по его тяжким вздохам, дело весьма скверно.

— Рана очень глубокая, - причитает эскулап, бережно прикладывая к ней пропитанные снадобьями припарки, - прошло слишком много времени. Боюсь, что я не настолько силен в таумическом искусстве исцеления, чтобы поправить дело.

Ну и кому ты это говоришь, болван? Неужели не видно, что скарту плевать на меня с высокой колокольни.

— Пошел вон, - приказывает старик. И для пущей убедительности громыхает тростью по полу.

Лекарю нужна всего пара мгновений, чтобы собрать склянки в потертый саквояж и раствориться без следа. Старик чертит в воздухе знак – и материализует для себя массивное, лишенное всяких красот деревянное кресло. Пристраивает туда свой тощий зад. Бугай, как вышколенная собака, занимает место позади.

— Что ты знаешь о покушении? – повторяет вопрос скарт.

— Лишь то, что слышала от вас, - отвечаю я. Припарки Ленарда сотворили настоящее чудо: мое несчастное изуродованное лицо будто задеревенело, и в голове прояснилось. То, что нужно, чтобы я была во всеоружии - то есть, могла трезво соображать. – Я действительно упала с лестницы, но никакого ножа у меня не было. Понятия не имею откуда он.

Почему я не говорю о покушении? Потому что в случае, если ко мне действительно подослали наемного убийцу, семья старика тоже попадает под удар. Мало ли кого может зацепить отскочившим от меня рикошетом. Самое правильное в таком случае – на всякий случай избавиться от меня до того, как в его дом снова придут убийцы. А старикашка и так едва сдерживается, чтобы не проломить мне череп своей тяжелой палкой.

— Врешь. – Он подается вперед, и Бугай следом, словно привязанный на невидимую веревку. – Не верю, ни единому слову.

— Кто покушался на императора и почему вы считаете себя вправе решать, будто я к этому причастна? – Я говорю спокойно и сдержанно, а что еще остается?

Старик продолжает недовольно кряхтеть. От усилия не сорваться и не привести угрозу в исполнение остервенело скребет подлокотники своего табурета. И, знаете, в гробовой тишине эти ужасные звуки буквально сводят меня с ума. Можно сказать, я держусь из последних сил, и старик прекрасно это понимает.

Не знаю, какие убедительные голоса заставляют его нарушить молчание, но скарт, прочистив горло кашлем, снова открывает рот.

— Три дня назад я получил известие о том, что на императора было организовано покушение. Заговорщикам удалось исполнить задуманное: император Дэрис умер. Старший наследник кронпринц Ашес заколот в собственной постели. С благословения Совета Голосов, вчера на императорство коронован младший наследник Ниберу. Именно он потребовал выдать тебя живой, потому что твои родители и сестра были признаны организаторами заговора. Твои родители во всем сознались, вчера, сразу после коронации нового императора, их предали публичной пытке и казни «позорным шипом». Твоя сестра попыталась сбежать, но угодила в собственную огненную ловушку и сдохла в огне. Собаке – собачья смерть.

Хотите, я удивлю вас еще раз? Из всего перечня крайне неприятных и пугающих своими перспективами новостей, больше всего меня расстроила новость о смерти кронпринца Ашеса. Потому что даже я, бессердечная зараза, оказалась способна на искренние чувства. Даже если они целиком невозможны и совершенно безответны.