Холодные тени - Криптонов Василий. Страница 10

Люди.

Кругом люди. Какое-то невероятное количество людей. Хотя, если задуматься, это объяснимо. Выходной день, хорошая погода – в такие дни человеческий планктон отчего-то считает себя обязанным покинуть дом. Прирастить собой людскую плантацию – и без того кажущуюся бескрайней.

Толпы народа – везде. На улицах, в парках, в ресторанах и торговых центрах. Люди улыбаются. Многие – вполне искренне. Им приятно то, что происходит вокруг. Их не пугает шумная толпа. Не раздражают громкая музыка, зазывалы с рекламными листовками, беготня и крики детей. Им не хочется нестись отсюда со всех ног. Не хочется закрыть глаза и уши, остаться наедине с собой…

– Тим? Ты в порядке? – Штефан остановился, заглянул ему в лицо. – Мне кажется, ты побледнел.

Штефан был неплохим дядькой. Он искренне старался подружиться с Тимофеем.

Так советовал психолог. Еще один высокообразованный специалист, пытающийся «помочь непростому мальчику».

Специалист, который, несмотря на образование, не сумел осознать элементарную вещь: этому мальчику не нужна помощь. Ему не нужны друзья. Лучшее общество, которое он может представить, – свое собственное. Лучший звук, который воспринимает как ангельское пение, – тишина.

Хотя Штефану надо отдать должное: он довольно быстро понял, что единственный способ подружиться с Тимофеем – это ему не мешать. Старался не препятствовать никаким его занятиям и обращался к пасынку только тогда, когда это было, по его мнению, необходимо. Вот как сейчас.

– Нет, – сказал Тимофей. – Я не в порядке.

– Плохо себя чувствуешь?

– Физически – как обычно. Но мне некомфортно находиться в окружении людей. И ты об этом знаешь.

Штефан вздохнул:

– Да, знаю. У тебя проблемы с социализацией. Но с этим ведь надо бороться, верно?

– Нет.

– То есть?

– То есть я не думаю, что с этим надо бороться.

Штефан помолчал. На лице его последовательно проступила целая гамма эмоций. Тимофей без труда расшифровал все.

«Боже, как же тяжело с этим чокнутым мальчишкой! И зачем только мы потащились в парк? Пока он сидит дома, он хотя бы молчит. Разговаривать с ним не обязательно. С каким удовольствием я отвез бы его домой! Но Елена будет недовольна. Мальчику нужна социализация».

Штефан натянул на лицо добродушную улыбку. Потрепал Тимофея по плечу. Тот постарался не поморщиться – хотя терпеть не мог чужих прикосновений.

Штефан ему все-таки ничего плохого не сделал. Он такой же заложник маминого произвола, как сам Тимофей.

Они пошли дальше.

– Какие аттракционы ты выбираешь?

Они остановились перед огромным стендом с нарисованной на нем схемой парка.

– «Русские горки», а? – Штефан подмигнул. – Ты любишь быструю езду, русский парень?

– Нет. Не люблю. И, кстати, в России этот аттракцион называют «Американские горки».

– Вот как? – удивился Штефан. – Почему?

– Не знаю. Не интересовался.

Тимофей изучал стенд. Если уж отвертеться от посещения аттракционов не получится, нужно выбрать что-то максимально не раздражающее. Такой аттракцион, с которого ему не захочется спрыгнуть на ходу – чтобы перестать слышать вопли, издаваемые соседями.

«Веселый поезд».

«Русские горки».

«Безумная карусель»…

– Вот. – Тимофей ткнул пальцем.

– Колесо обозрения? – спросил Штефан.

– Да. Ты не знаешь, сколько человек сажают в кабинку?

– Если хочешь, я выкуплю все посадочные места, – с готовностью предложил Штефан. – И мы с тобой поедем вдвоем.

– Я могу поехать один. Если не возражаешь.

– Конечно!

У Штефана, похоже, с души упал не камень, а целая горная гряда. Наконец-то он хоть ненадолго избавится от общества Тимофея.

– Может быть, ты хочешь проехать не один круг? – Он заговорщически подмигнул.

– Да. – Тимофей принял игру. – Лучше два. Или даже три.

– Договорились!

К аттракциону они почти бежали.

Среди того немногого, что Тимофею нравилось в этой стране, было подчеркнутое невмешательство в дела других людей. На родине контролер непременно задала бы Штефану вопрос, для чего тот выкупил целую кабину, если мальчик всего один.

Здесь спросили лишь, исполнилось ли Тимофею двенадцать лет, и попросили в качестве доказательства предъявить социальную карту.

Когда Тимофей проходил сквозь рамку металлоискателя, та запищала.

– Металлические предметы? – спросила у него полная женщина-контролер. – Ключи, ремень?

Тимофей отрицательно покачал головой. А потом вспомнил. Помедлив, нырнул рукой во внутренний карман куртки и вытащил отвертку.

– О… – Контролер растерялась. Видимо, нечасто тринадцатилетние мальчишки извлекали из карманов подобные вещи. – Такие предметы не разрешается брать с собой на аттракцион. Оставь это здесь. Потом заберешь.

– Можешь отдать мне, – предложил Штефан. – Обещаю вернуть в целости и сохранности. – Он улыбнулся. Знал, что с отверткой Тимофей не расстается.

Позже – и даже много позже, уже став взрослым, – Тимофей не раз задавал себе вопрос: а что бы случилось, если бы он отказался тогда отдавать отвертку? Не стал бы кататься, и они со Штефаном все время, оставшееся до пяти часов, просто бродили по парку?.. Спрашивал – и не находил ответа. Он понятия не имел, как бы все повернулось в этом случае. Как сложилась бы его судьба.

А четырнадцать лет назад произошло то, что произошло. Тимофей отдал отвертку Штефану, прошел через рамку металлоискателя и принялся подниматься по ступенькам к посадочной площадке.

– Это – память, – услышал он за спиной голос Штефана. – Его память о покойном деде. Парень не расстается с этой штукой. Скучает…

Тимофей обернулся. Штефан обращался к женщине-контролеру. Та сочувственно кивала.

Люди охотно верят в ложь – особенно если она красивая и трогательная. Гораздо с большей охотой, чем верят неприглядной правде.

Тимофей сел в кабину. Служащий закрыл за ним дверцы. Кабина тронулась.

Поднималась она со скоростью больной черепахи. Тимофея это более чем устраивало.

Отвертка действительно принадлежала его деду, отцу отца. Но дед умер, когда Тимофей был совсем маленьким. Деда он не помнил и уж точно по нему не скучал.

Он в принципе не скучал – никогда и ни по кому. Он вообще не понимал, как существу, обладающему разумом, может быть скучно. Если бы Тимофея не заставляли против воли заниматься всякой ерундой вроде протирания штанов за школьной партой, он не скучал бы ни единой минуты своей жизни. Нашел бы для себя массу полезных занятий.

А отвертку ему подарил отец. После того «серьезного разговора», перед тем, как уйти из их дома, он подошел к Тимофею. Протянул ему эту штуку и сказал: «Пусть будет у тебя. На память; тебя все-таки в честь деда назвали. А это – из его старого набора, я с собой привез. Дед ведь тоже слесарем был, как и я. Такой же мастер на все руки…»

«И пил так же», – немедленно вмешалась мама.

Через минуту разгорелся новый скандал, отец хлопнул дверью и ушел.

А Тимофей, когда ему наконец удалось остаться в одиночестве, рассмотрел отвертку.

Она выглядела… настоящей. Как выглядели многие вещи, которые произвели давным-давно – в те времена, когда Россия называлась Советским Союзом.

Эти вещи изготавливали в стране, где слова вроде «дизайн» и «эргономика» были известны разве что филологам. Внешний вид товара – было последнее, что беспокоило производителя. В отличие от качества. Предметы, выходящие с производственных конвейеров той волшебной страны и несущие на себе гордый треугольный штамп «ОТК», должны были служить своими хозяевам годами и десятилетиями. Отвертка была одним из таких предметов. Отполированная хозяйскими ладонями деревянная рукоять – потемневшая от времени, но не попытавшаяся дать ни единой трещины. И длинное, сантиметров двадцать, стальное жало.