Здесь все рядом - Дашевская Анна Викторовна "Martann". Страница 5
Поправка: я считала, что у нас с мамой вообще нет никаких родственников. Вот была бабушка, она умерла. Вот был когда-то мой отец, он нас бросил и исчез. Всё, finita, поезд дальше не идёт. А оказывается, есть Розалия, были её родители… Может, и ещё кто-то есть?
Что же, можно подвести промежуточный итог. Бабушкино поручение я не выполнила, так сказать, по техническим причинам. Будет случай – съезжу ещё раз, не будет – ну, извините. Молебен я заказала, денег на ещё несколько служб оставила, отец Василий сказал, что этого довольно.
Зато у меня теперь есть тётушка, и это очень радует.
Мы с Розалией Львовной распрощались самым милым образом, обменялись электронными адресами и договорились созваниваться и списываться.
Следующий вопрос: что рассказывать маме? Она – существо нежное, бабушка её оберегала от всех дуновений, так что мама моя не в курсе, как платить за квартиру, записываться к врачу, включать стиральную машину или нанимать домработницу, если имеющаяся решит уволиться. С другой стороны, никаких ужасов со мной не происходило, а маме пора вылезать из уютной раковины и посмотреть на окружающий мир. Так что – принято, расскажу всё и в подробностях!
Приняв это судьбоносное решение, я уселась поудобнее на жёсткую лавку поезда и включила электронную книгу. За время дороги от Твери до Москвы как раз дочитаю детектив!
Домой я ввалилась уже в начале десятого вечера, изрядно уставшая и проголодавшаяся. Было темно и тихо, на что я не сразу обратила внимание.
– Мам! Ма-ам! Я приехала!
Тишина.
– Мам, ты спишь, что ли?
Тишина.
Заинтересовавшись, я скинула кроссовки, влезла в тапочки и пошла проверять: спит? сидит в наушниках и смотрит кино? Болтает по телефону? Все варианты было не слишком реальными, но мало ли… Пробежав по квартире, я вернулась к входной двери озадаченная: дома никого не было.
Сейчас – я глянула на часы – без двадцати десять.
Мама никогда на моей памяти не бывала вне дома в такое время одна, без меня или бабушки. И что, скажите, произошло за два дня, пока меня не было? Пора волноваться?
Развить эту идею мне не пришлось: в замке повернулся ключ, и моя дорогая пропажа впорхнула в квартиру, весёлая, разрумянившаяся, пахнущая духами. С букетом в руках!
Увидев меня, мама вздрогнула, вся словно сжалась, и с лица её пропала живость, будто и не было.
– Добрый вечер, дорогая, – сказала она, растянув губы в улыбке. – А я думала. Ты ещё на пару дней останешься… там.
У-у-у, кажется, в наследство от бабушки нам остались не только загадочные распоряжения, но ещё и куча комплексов. Как же это я раньше не замечала, насколько мама задавлена этой властностью, жёстким распорядком, правилами, от которых нельзя отступить ни на шаг?
Или не хотела замечать? Мне-то эти правила жить не особо мешали…
– Привет, ма! Какая у тебя красота! – я наклонилась, чтобы понюхать цветы, и с сожалением выпрямилась. – Нет, не пахнут… Но всё равно очень красивые.
Букет и в самом деле был подобран с большим вкусом и весь словно светился осенним солнцем: мелкие оранжевые розы, жёлтые герберы, рудбекии…
Положив букет на столик, мама медленно вошла в гостиную и села в кресло. Как была – в уличных туфлях, с сумочкой, которую она сжимала в руках, словно заслоняясь ею… от меня? Я продолжила болтать, словно ничего не замечала.
– Надо вазу пошире подобрать, чтобы им было удобно стоять. Хотя ладно, потом. Есть хочу до ужаса! Ты ужинать будешь?
Не дожидаясь ответа, я прошла на кухню, раскрыла холодильник и замерла, уставившись на полки.
– Цветная капуста… не то. Котлеты… тоже не то. Бутерброды… да ну их. О! Пельмени! Мам, ты будешь пельмени?
В гостиной продолжали выразительно молчать. Я поставила кастрюлю с водой – есть и правда хотелось! – и отправилась сражаться с драконом.
– Не поняла, ты пельмени будешь есть?
– Нет, спасибо, – еле слышно ответила мама.
– Точно?
– Спасибо, не хочется. Я устала, пойду спать. Спокойной ночи.
Она и в самом деле поднялась и с размеренностью автомата переобулась, аккуратно повесила сумочку на предназначенный для этого крючок и вошла в ванную.
Дракон от боя отказался, даже из пещеры не вылез.
Ладно, завтра тоже будет день. Кстати, что там у нас? Ах, пятница? Отлично! Начну с банковской ячейки, а дальше посмотрим.
Предъявив паспорт, я следом за девушкой в форменном пиджаке прошла по коридорчику вглубь помещения банка. Мы миновали дверь без опознавательных знаков и вошли в комнату, три стены которой были от пола до потолка закрыты шкафами с рядами номеров на многочисленных дверцах; посередине стоял большой канцелярский стол без тумбочек и прочих излишеств. Дополняли аскетическую обстановку два стула. Девушка мило улыбнулась и вышла, закрыв за собой дверь. Я нашла ячейку с номером сорок два и воткнула в скважину ключ, который лежал в конверте вместе с запиской. Металлическая дверца раскрылась; внутри была довольно большая деревянная коробка, коричневый конверт формата А4 и в глубине – три толстых и очень потрёпанных тетради. Вынув коробку, я поставила её на стол и выдвинула крышку.
– Яйцо в утке, утка в зайце… – пробормотала, глядя на нечто, завёрнутое в пожелтевшую от времени мягкую ткань. – А если тебя развернуть, там будет ещё одна коробочка?
Не стану врать: на миг промелькнула дурацкая мысль, что в этом ящичке бабушка прятала какие-нибудь обалденные ценности; вот я приподниму уголок ткани, а там… Отогнав эту мысль, глубоко вздохнула и решительно раскрыла свёрток.
– …! – я шлёпнулась на стул и потрясла головой, надеясь поставить на место мозги. – Это точно моя ячейка?
Да, номер сорок два… Ну, бабуля, от тебя я такого не ожидала!
Да уж, предполагать можно было что угодно, но действительность, как водится, ожидания перешагнула с лёгкостью, даже и не заметив. На белом когда-то бархате лежала маленькая балалайка. Совсем маленькая, пикколо – сантиметров сорок длиной [2].
Внутри крафт-конверта оказалась тоненькая книжечка в мягкой обложке, формата А4, с надписью на обложке: «Школа для балалайки. Составил П.К. Селиверстов при участии Мастера игры на балалайке В.В.Андреева». И дата издания – 1887 год…
Осторожно я раскрыла книжечку: на форзаце была размашистая надпись когда-то, наверное, синими, а теперь коричневыми чернилами. Дар кому-то от кого-то, вчитываться в витиеватый старинный почерк я не стала.
Вот так, Тата. Твоё наследство, бери и владей.
Может, я бы и позволила себе попереживать подольше, но в дверь постучали, и женский голос поинтересовался, скоро ли я закончу занимать хранилище. Ладно, раз так, надо торопиться. Я сфотографировала оба предмета со всех сторон, отдельно засняла надпись на форзаце и рисунок на деке. Приоткрыла верхнюю тетрадь: бабушкин почерк, дата чуть ли не сорок лет назад… Дневники? Ладно, это потом. Сложила тетради обратно в ячейку, вернула книжечку в крафтовый конверт, осторожно завернула балалайку в бархатное полотнище и убрала в коробку. Заперла ячейку и вышла, надев на лицо выражение абсолютного равнодушия.
Выйдя из банка, я свернула в ближайший двор, плюхнулась на лавочку и задумалась. В принципе, надо сказать большое спасибо, что частью наследства оказалось нечто, связанное с музыкой. Если бы в ячейке хранились какие-нибудь чертежи или расчёты, мне бы пришлось куда сложнее!
Надо распечатать фотографии и показать кому-нибудь, кто в этом разбирается…
Кому?
В нашей детской музыкальной школе в отделе народных инструментов балалаечников нет, только баян, аккордеон и гитара. Но можно попробовать подойти к заведующей, Наталье Васильевне, и поспрашивать.
Дальше, почти напротив моего дома – музей Глинки. То есть, он теперь не имени Глинки, а национальный музей музыки, но это неважно, проконсультироваться можно и нужно и у них. Ну и, наконец, стоит зайти к моей учительнице, Ольге Валентиновне. Ей, конечно, далеко за восемьдесят, но она в здравом уме и твёрдой памяти, дай бог мне в её возрасте так…