Поединок в «Приюте отшельника» - Буало-Нарсежак Пьер Том. Страница 24

— Отличная мысль, — соглашается Ламбертен.

— Это будет непросто, сейчас лето, время отпусков, — покачал головой Приёр. — Но несколько недель, максимум два месяца, у нас есть.

Они идут по влажной траве, вдыхая ароматы напоенного солнцем дня, и Жюли быстро производит мысленный подсчет. Два месяца… Она тоже может продержаться два месяца, но лучше принять срочные меры.

— Держите меня в курсе, — учтивым тоном просит Ламбертен.

«Он наверняка забудет о Глории, как только поднимется на борт катера…» — думает Жюли.

Эта древняя старуха прожила очень счастливую жизнь — в отличие от политических эмигрантов и умирающих от голода африканских детей.

Жюли возвращается к сестре.

— Прелестный человек, — говорит Глория. — Умеет слушать. Но ошибается, считая меня неврастеничкой.

— По-моему, никто и словом не обмолвился о неврастении. Доктор Ламбертен нашел тебя слегка нервной, возбужденной, но все войдет в норму, как только ты привыкнешь к новому соседству. Он советует принять приглашение — докажешь всем, что ты выше всех и всяческих пересудов. Недостаточно отпраздновать день рождения, чтобы стать столетним юбиляром. Природа оказывает эту честь, когда видит старую даму вроде тебя, молодую душой, шикарную, отлично сохранившуюся во всех отношениях. Так сказал доктор Ламбертен, прощаясь со мной. Джина тоже хорошо держится, но ей не избавиться от вульгарности кокотки, как говорил папа, помнишь? А еще он бы наверняка назвал ее потрепанной, облезлой, муленружевской.

На лицо Глории вернулись краски, она разулыбалась счастливым воспоминаниям.

— Надену белый фланелевый костюм, — мечтательно произносит она и вдруг прикрывает лицо ладонями, поддавшись приступу паники. — Нет, Жюли, мне не хватит сил. Здесь я в безопасности, меня окружают вещи, которые я люблю, а там…

— Мы тоже там будем — Кейт, Симона, я… С тобой ничего не случится.

— Правда?

— Ты сделаешь ей подарок — что-нибудь небольшое, изящное. Поищи среди своих украшений, тех, что надоели. Это произведет впечатление… Лучше подобрать броскую вещицу, Джина ведь неаполитанка… Побудешь недолго, и мы вернем тебя домой в целости и сохранности.

— Да, — соглашается Глория, — как можно скорее. «Отметимся» и удалимся.

На следующий день Глория устроила ревизию своих «сокровищ». Помимо парадных украшений у нее была куча клипс, колец, серег и прочих пустячков, которые она забавы ради покупала во время турне и гастролей. Они не без труда уселись на ковер, разложили содержимое между собой наподобие камушков на пляже и начали перебирать их, веселясь, как в детстве.

— Вообрази Джину вот в этих серьгах с подвесками, она тут же станет похожа на цыганку-гадалку! — воскликнула Глория.

Жюли фыркнула и выудила кольцо с огромным сиреневым камнем.

— А в этом кольце — на мать-настоятельницу.

Глория расхохоталась и взяла в руки камею изменчивого синего цвета. Ее глаза подернулись влагой.

— Севилья… Его звали Хосе Рибера. Он был красавец.

Она сморгнула слезы, хлопнула себя по лбу и сказала:

— Ей подойдет красный цвет, посмотри среди колец. Вот маленький рубин.

— Он слишком дорогой, — запротестовала Жюли.

— Ну и ладно. Она посмела меня пригласить, а я покажу ей, «кто в доме хозяин».

Усталая Жюли отправилась обедать, а забывшая свои страхи Глория погрузилась в размышления о том, как ей одеться, чтобы «добить» Джину. Жюли отослала к ней Клариссу. Проблема, неосторожно поднятая наивным доктором Приёром, очень ее волновала. Она решила поделиться сомнениями с мадам Жансон-Блеш. Да, церемонию можно оттянуть до 1 ноября, но газеты опубликуют списки, и кто-нибудь обязательно предупредит Глорию, если… если не будет установлен «режим молчания». В конце концов, у обитателей «Приюта» много других дел помимо Глории. Люди так непостоянны! Праздник перенесут, и разговоры стихнут сами собой. Итак, договорились. Ни слова.

Глория считала часы. Все было готово — одежда, украшения, подарок… Жюли исподтишка наблюдала за сестрой, опасаясь, что может дрогнуть первой. Ей пришлось принять возбуждающее, чтобы отправиться на виллу «Подсолнухи». Жюли немного задержалась, чтобы не присутствовать при торжественном «выходе» Глории. Она опасалась, что, услышав восхищенные возгласы, не сумеет скрыть брезгливо-презрительную усмешку. Джина наверняка не ожидала ничего подобного. В доме было полно гостей, все ахали, восторгались аквариумом, а Глория бросила небрежным тоном, что он «маловат». Стены буфетной были завешаны афишами и фотографиями с автографами знаменитостей.

— Вы были знакомы с Эрролом Флинном? [33]

— Очень близко. Очаровательный парень, хоть и пьяница.

— А с братьями Маркс? [34]

— Конечно. В обычной жизни они остроумием не блистали.

Гости медленно дефилировали по комнатам, как по музею, а нанятые официанты разносили шампанское и мороженое. Джина держала Глорию под руку, и та чувствовала себя униженной до глубины души. Все ее друзья и знакомые былых времен блекли на фоне кинозвезд. Лондонский симфонический оркестр, Оркестр Колонна, [35] великий Габриэль Пьерне, [36] Вильгельм Фуртвенглер… [37] Идиоты, замирающие от восторга перед мрачной физиономией Эриха фон Штрогейма [38]и мужественным лицом Гэри Купера, наверняка даже имен и названий таких не слышали! Выдержка ни разу ей не изменила, она изображала интерес, кивала и время от времени подавала реплику:

— Очень интересно… Исключительно оригинально…

Монтано, наблюдательная, как игрок в покер, караулила пульс соперницы, надеясь, что та разнервничается, а это будет означать, что она победила, но тут ее позвал один из официантов.

— Прошу меня извинить, дорогая Глория, я вас ненадолго оставлю.

Она подвела гостью к Юберу Хольцу, и Глория, воспользовавшись моментом, бросила небрежным тоном — достаточно громко, чтобы быть услышанной окружающими:

— Обстановка напоминает мне бистро, где на стенах висят мутные зеркала с заткнутыми за рамы фотографиями боксеров, подписанные Тони или Пополем.

Она выпила бокал шампанского и перешла в гостиную, собираясь откланяться, но перед этим вручила хозяйке бархатный футляр. Джина побледнела. Украшение! Глория принимает себя за королеву, решившую одарить придворную даму! Актриса изобразила смущение и воскликнула:

— Право же, не стоило, дорогая Глория…

Она открыла коробочку, в которой лежала рубиновая подвеска на тонкой золотой цепочке, и замерла, ошеломленная красотой и щедростью жеста. Наступила благоговейная тишина, и все мгновенно отошло на второй план — афиши, аквариум и кричащая роскошь обстановки. Гости зааплодировали — даже те, кого Глория никогда не приглашала к себе, составившие «двор» Монтано. Глория улыбалась, победно и чарующе, и наблюдавшая за ней Жюли поняла, что она мысленно торжествует победу. Но Джина умела держать удар, она лучезарно улыбнулась, произнесла слова благодарности, с вызовом глядя черными глазами в голубые глаза соперницы. Они обменялись поцелуем — о, сколько в нем было яда! — и хозяйка проводила гостью до порога. Великий момент, о котором еще долго будут говорить в «Приюте отшельника».

Глава 11

— Какая опрометчивость! — воскликнул доктор Приёр. — Напрасно мы послушались моего коллегу. Мадам Бернстайн ни в коем случае не следовало посещать вечеринку мадам Монтано. Помогите мне приподнять ее.

Жюли с доктором усадили больную в подушках. Глория дышала тяжело, со всхлипами, но пыталась покачать головой, давая понять, что ей уже лучше.

— В вашем возрасте, — с укором произнес доктор, — никто не может похвалиться хорошим самочувствием. Вы де́ржитесь, не более того. Как свеча, которая говорит ровно, только если стоит не на сквозняке. Вы не хотите меня слушать. Если у нее сдаст сердце, пеняйте на себя. Повторяю: никаких волнений. Это и вас касается, мадемуазель Майёль, вы тоже выглядите неблестяще. Нужно вас осмотреть.