Кайа. История про одолженную жизнь (том Пятый, часть Первая) (СИ) - Александр Коробочка. Страница 4

— Хорошо. Это хорошо… — прикрыв глаза и выдохнув, ответила Женя.

С французским языком дела у меня обстоят так себе. Откровенно говоря, плохо обстоят, ибо сейчас основное внимание в программе моего обучения уделено немецкому, однако, несколько слов я все же разобрал. Хотя, честно говоря, чтобы понять значение сказанного, язык знать и не обязательно вовсе, ибо физиономия «профессора» была явно красноречивее его слов.

Очевидно, что медики ничего подозрительного не обнаружили, о чем «профессор» и поспешил доложить матушке.

Я ощутил, как мои вновь зачесавшиеся ладошки стали сухими, словно бы у диабетика…

А затем перед глазами вновь всплыл образ обезумевшей матушки с мертвым младенчиком, моим сводным братцем, на окровавленных руках…

Не-е-ет! Не просто же так именно сегодня мне приснился этот сон! Похоже, мне вообще не снятся сны «просто так»…

Хотя, с другой стороны, возможно, что я просто все сильнее «трогаюсь умом», если разнообразный бред из своих сновидений принимаю за явь, но…

«Память о возможном».

Как бы то ни было, уверен, что если сейчас промолчу, то жуткий сон и в самом деле станет явью, а этого мне допустить никак нельзя, иначе…

Зажмурившись и помяв ладошки, я…

*говорит по-русски*

— Матушка! Ничего не нормально! И ничего не хорошо! Пожалуйста, пускай эти люди… — я кивнул в сторону кучковавшегося медперсонала, который в этот момент уже начал дербанить «R2-D2», приводя его в «походное» состояние, — все еще разок проверят! Самую невероятную возможность! В конце концов, им за это платят и, уверена, немало! Мой брат прямо сейчас находится в смертельной опасности, я точно это знаю!

В моем голосе было много экспрессии, но мало истеричности, и это не позволило запросто отмахнуться от моих слов. Я откровенно хорошо сыграл, а потому…

Услышав мои слова, приемная родительница прищурилась, и, как в подобных ситуациях пишут в художественной литературе, взгляд ее стал колючим. Очень…

Готов поставить рубль на то, что по завершении всего действа мне придется-таки ответить на «парочку вопросов», причем сослаться на то, что «не смогу объяснить этого рационально» у меня вряд ли получится.

— Барышня, ваше волнение вполне понятно, но будьте уверены, с вашей матушкой все в порядке… — на языке неизвестного здесь Пушкина, попытался было успокоить меня «профессор», на чьих устах появилась вежливая улыбка человека, утомленного услышанными глупостями, но…

— И правда, я вполне неплохо себя чувствую, но… — перебила его матушка и, облизнув губы, закончила фразу. — Ради успокоения моей дорогой дочери, проверьте, пожалуйста, эти…эти самые невероятные возможности.

— Разумеется… — ответил «профессор», явно не обрадованный тем, что его слова поставлены под сомнение, да еще кем…

Уверен, моя медицинская карта ему известна.

Как бы там ни было, но у маман повторно взяли биологические образцы, а затем вновь включили «R2-D2» в розетку, фигурально выражаясь.

Около часа спустя.

И на сей раз эта процедура оказалась гораздо длительнее и ожидание стало уже тягостным для большинства участников действа, однако…

Выражение физиономии медтехника, той самой, которая в первый раз делала доклад «профессору», из расслабленного внезапно стало весьма серьезным, и она, перекинувшись несколькими быстрыми фразами со вторым оператором «R2-D2», заспешила к «профессору».

И это мне очень не понравилось, ибо до сего момента во мне еще теплилась надежда на то, что мой дурной сон — это только дурной сон и не более. И максимум из того, что произойдет — я получу «по шапке» за попусту поднятый переполох.

Я на мгновение поморщился из-за определенно предстоящего мне неприятного разговора, ибо после моих слов: «я точно это знаю!», относительно опасности, грозящей братцу, вопросов ко мне, судя по происходящему, станет намного больше…

Матушке происходящее очевидно нравилось еще меньше, ибо она, побледнев как мел, закусила губу — жест ей совершенно нехарактерный. Однако продолжалось это совсем недолго и она, прикрыв глаза, вернула на лик свое обычное выражение спокойной уверенности.

«Профессор», как и в предыдущий раз, отошел с медтехником к столу, внимательно выслушал свою подчиненную и некоторое время «повтыкал» в дисплей, определенно придя к некоему выводу, заставившему изрядно побледнеть уже его самого, а затем, вернув ВЭМ и отдав женщине некие распоряжения, подошел к дивану.

*говорят по-французски*

— Мадам Филатова, если у вас имеются дела, я настоятельно рекомендую отложить их на потом, вам показана немедленная госпитализация!

— Значит ли это, что дела обстоят не лучшим образом? Что с моим сыном? — требовательно спросила Женя, а затем, «переключившись» на русский, обратилась уже ко мне, усевшемуся на диван рядом с ней. — Кайа, золотце, отойди чуть подальше и прикрой-ка свои ушки!

Санкт-Петербург, родильный госпиталь Пресвятой Девы Марии, токсикологическое отделение, 22:15.

Большая часть представителей нашей Семьи, а, учитывая близкие похороны юного царевича, Филатовых съехалось в Петербург, как я слышал, уже немалое число, до сих пор не соизволила лично приехать, дабы проведать матушку. А ведь они уже все в курсе! Ибо названивали мне на видеофон с одним лишь вопросом: «жив ли наследник?».

И в голосах большинства из них, полных лживой участливости, явно слышалась надежда на мое короткое: «нет»…

И о самочувствии самой моей приемной матери также не поинтересовался практически никто из них. Мне все это стало настолько омерзительно, что я даже перестал отвечать на вызовы и сообщения, просто выключив видеофон.

Впрочем, есть и исключения. Например, в лице той моей тетки, которая в Петербург приехала вместе с нами, бывшей на недавнем Рождественском приеме у Блумфельтдов моей дуэньей. И закрывшей меня своим телом от охранников великого князя, во время дуэли.

И, хотя в этом не было никакой нужды, она самоназначилась на роль матушкиной сиделки. Но та, впрочем, сумела выдержать ее присутствие не более часа, ибо у нас (обеих…) от тетушкиных причитаний разболелась голова. В общем, приемная родительница со всей учтивостью выпроводила ее, сославшись на то, что сейчас ей хочется побыть наедине с собой. Ну и со своей приемной дочерью.

Тетка, будучи женщиной неглупой, все поняла как надо. Пожелав «дорогой сестре» поскорее оправиться и пригрозив навещать ее по несколько раз на дню, а также наказав мне «не беспокоить по пустякам мать», оперативно покинула больничную палату. Ведь главное для себя и своей «ячейки общества» она сделала, совершив окончательную ставку на моих приемных родителей и продемонстрировав им свою верность. В феодальном значении этого слова, ибо общественная формация здесь – это безумная смесь феодализма, капитализма и черт знает каких еще «-измов».

И этот ее выбор, безусловно, запомнится. Или припомнится, если приемные родители по тем или иным причинам проиграют внутрисемейную войну.

Вот так вот и выглядит жизнь здесь в большой и дружной Семье, при куче живых и здоровых родственников… — подумал я, держа руку матушки, которая с отстраненным видом глядела в окно, на ночное небо, и слушая негромкий шум устройства, перегоняющего через себя и очищающего ее кровь.

И тут же мысленно поправил самого себя.

Пока еще живых и здоровых. И пока еще родственников, ибо в том, что ни матушка, ни папаша (когда и если он оправится от последствий ранения) не простят им подобного поведения, у меня нет никаких сомнений. И это не потому, что приемные родители такие уж кровожадные люди, хотя и поэтому тоже, просто правила существования в этом сословии диктуют свои условия, и милосердие здесь воспринимается за слабость, а слабых…