Нотами под кожу (СИ) - "Anzholik". Страница 30

— Выйти можно?

— Маркелов уже вышел, вот когда вернется, тогда выйдешь, — недовольная тем, что ее перебили, отвечает старуха.

— А мне сейчас надо.

— Поговори мне тут, будешь вообще перемену ждать.

Как же меня бесят эти школьные замашки… Громко отодвинув стул на железных ножках, встаю и иду из аудитории. И что она мне сделает? Поправив джинсы, которые сползли чуть ли не на середину задницы, доставая сигареты, захожу в туалет, где спокойно себе дымит Тихон, привалившись к стене.

— Тут что, вообще не гоняют за курево?

— Гоняют первокурсников, и то редко. Я почти выговор схлопотал, у нас преподша была пенсионного возраста. Деспотичная, страшная баба, — хмыкает, выпуская дым колечками.

— Зажигалку дай.

Запрыгиваю на подоконник и ловлю жигу, подкуриваю и сую ту себе в карман. Не обеднеет. С ухмылкой смотрю на его жест пальцами, мол, верни, сука, и, помахав отрицательно головой, откидываюсь на окно спиной. Холодно, знаете ли, заднице, но всяко лучше, чем стоять.

— Гера, это очень дорогая вещь. И более того — подарок.

— И?

— Блять, давай сюда ее. И цепочку заодно.

— С хуя ли? — со смешком спрашиваю, крутя сигарету в пальцах. Нравится дразнить его. Видеть, как он реагирует на мелочи с моей стороны.

— Это. Мои. Вещи.

— Подписаны? — издеваюсь, с мнимым интересом рассматриваю сразу браслет, а после достаю зажигалку и кручу в руке.

— В кого ж ты дрянь-то такая?

— В себя, — сбрасываю пепел на пол, сверлю взглядом недовольного блондина, чувствую ведь пятой точкой, что нарвусь, если буду действовать в том же духе. Но в глазах моих истинное удовольствие, дерзость, вызов. Хочется растоптать его спокойствие и бросить им ему же в лицо. Сорвать эту полуравнодушную маску с лица, потянуть за хвост его, чтобы откинулась голова и выступил кадык сильнее под загорелой кожей шеи. Бесит меня то, как он ведет себя. Я не понимаю его, а это ощущение всеми фибрами души ненавижу. Для меня все должно быть просто, по полочкам разложенное, поясненное, имеющее обоснование, причину.

Отклеивается от стены, идет ко мне. Шаг за шагом, медленно преодолевает эти считанные метры. Останавливается напротив и протягивает руку раскрытой ладонью. Отдать? Тебе? Сейчас? Не в жизнь.

— А что мне за это будет? — спрашиваю, выпустив в его сторону дым с губ. Провоцирую.

— Наглец… — смеется, подойдя вплотную и грубо разведя мои бедра, вклинивается между них. Та еще поза, я вам скажу. Одна лишь она уже возбуждает неслабо. Сжимаю его бока ногами, ибо подоконник выше уровня его бедер. Притягиваю еще ближе и снова выдыхаю горький дым, но теперь ему прямо в лицо. Злись… Морщится, но не отстраняется, тянется поцеловать, а я отворачиваюсь в последний момент, и его губы, мазнув по подбородку, утыкаются в шею. Я не против самого действия, я бы и сам его поцеловал, как вчера, например, но… мне нравится дразнить.

— Играешься, значит. Смысл?

— Не знаю, нравится, — пожимаю плечами, отвечая вполголоса у его губ. Как же заводит. Просто невероятно, прошибает от макушки до пяток. Скручивает все нутро от удовольствия. Препирания — как прелюдия перед сексом. Возбуждает порой сильнее, чем сам секс.

— Скоро звонок, — ведет рукой от колена до бедра, и чем выше поднимается, тем сильнее сжимает. От его руки тепло распространяется, вверх стремясь, заставляет напрячься еще сильнее и без того вставший член. И я второй день подряд кляну себя последними словами, что допускаю подобное, провоцирую, жду в какой-то мере, хочу, но он прав, скоро звонок, мы в гребаном туалете ебаного университета. А рука не останавливается, она стремится еще выше, по ширинке скользит, как по оголенным нервам. Чуть сжимает, притормозив, теперь мой секрет раскрыт… Но не задерживается надолго, ныряет в карман кожанки моей, вылавливает зажигалку и пропадает. Меня наебали, как сосунка. Возбужденного, глупого, идиотского сосунка. Даже добавить нечего.

— Один — ноль в мою пользу, — ухмылка и рывок за бедра на себя. Впечатываюсь в него, полусвисая с насиженного места. Его губы на моих, но не озверевшие. Аккуратные. Обсасывает губы, играет с колечком пирсинга и выпускает.

— Один — один, — махаю перед ним рукой с браслетом, отстранившись и оттолкнув, спрыгиваю.

…

Это скоро войдет в привычку. На первой или на второй паре идти в туалет, курить и обжиматься, поддевая друг друга. Он все пытается вернуть браслет, слабо правда пытается, скорее для вида. Обламываем друг друга, действуя как в шахматном порядке, день он, день я. Но напряжение доходит до ручки… Я скоро взвою, я не дрочил столько со школьной парты. Но он не просит мой номер, а я его. Он знает мой адрес, я его — нет. Он может прийти, если захочет, а я не стану звать. Игра. Она мне нравится, но это сводит с ума, медленно, однако верно.

И если все четыре дня кряду мы просто целовались, то сегодня все куда серьезнее пошло…

Не успеваю зайти в туалет, как оказываюсь прижат к стенке. Губы требовательные не в рот мой впиваются, а кожу на шее всасывают. Руки под майку ныряют, горячие. Ребра мои стискивает так, что хруст почти слышен, а меня заводит. Так заводит, что стон комом сглатываю, давлюсь им. Шею вытягиваю, подставляюсь под ласку сам. Ловлю себя на мысли, что такого напора я и ждал, что вот оно, то самое «что доктор прописал», и если он развернет меня сейчас, уткнет лицом в холодную плитку, содрав джинсы, и трахнет, я даже «ради приличия» сопротивляться не стану. Перестав плавиться по-бабьи в его объятиях, начинаю сам руками скользить по фигуре Тихона. Под майку, по позвонкам на спине, царапнув копчик короткими ногтями. Оглохнуть тихим стоном у уха, шумно выдохнуть, когда его зубы мочку прихватывают и сжимают почти до боли. Одновременно поворачиваемся друг к другу и сливаемся в поцелуе. Страстном. Диком. Неистовом. Пошло до ужаса, я так с девушками никогда не целовался. А с ним… как зверье. Резко. Почти грубо. Вылизывая губы, трахая языком. Мало, этого становится слишком мало. Рука сама находит чужую ширинку. Тяну за собачку, пальцами проводя по твердому бугру в штанах. Ловлю губами стон, второй рукой притягиваю за шею еще ближе к себе, впиваюсь пальцами в плечо. Разобравшись с брюками, ныряю рукой в трусы, провожу по всей длине члена рукой, а после обхватываю головку и немедля начинаю дрочить. Всего пара рывков, а уже рык с губ Тихона срывается, глаза ошалевшие, пеленой затянуты. Еще несколько движений вдоль напряженного ствола, бедра блондина навстречу подаются, язык по шее моей скользит, зубы в чувствительную кожу впиваются. Я держу чужой член, и мне это нравится. Разве это правильно? Ответом на мой же вопрос приходит крупная дрожь в наших с ним телах, только его выгибает, и он кончает в мою ладонь, хрипя и целуя. Вытаскиваю чистой рукой салфетку из кармана и сжимаю в руке со спермой. Как в замедленной съемке смотрю: он пускается на колени, подрагивающими пальцами расстегивает мои джинсы, приспускает, оголяет мое достоинство и, не мешкая, вбирает его в рот. Горячо, как в раскаленной лаве, как в самой геенне, у него во рту. Влажный язык скользит по каждой выпирающей от возбуждения венке, по головке, что крайне чувствительна, цепляет кончиком вязкие прозрачные капли смазки. Кусаю кулак, чтобы не застонать в голос. Кладу руку на его затылок, задавая темп, скольжу членом по его небу и вздрагиваю от удовольствия. Напряжение достигает высшей точки, возбуждение слишком сильное, поцелуи дико распалили обоих, да и воздержание у меня с неделю. Не выдерживаю, когда он глубоко в себя вбирает член, от вибрации его сжимающегося горла кончаю, откинув голову и ударяясь затылком об кафель. Плевать… Это так ахуенно, что легкая боль от столкновения головы с твердой поверхностью — мелочи, недостойные моего внимания. Экстаз полнейший охватывает тело, на пару секунд перед глазами слегка темнеет. Потрясно.

Очухаться не успеваю, ибо звенит звонок. Как по закону подлости, пиздец подкрался незаметно и невовремя. Чертыхнувшись, застегиваю ширинку и мою руки, салфетку швыряю в урну.