В Милуоки в стикбол не играют - Коулмен Рид Фаррел. Страница 12

– Совершенно верно.

Охранники исчезли в туннелях.

– Присаживайтесь, мистер Клейн. Декан Далленбах сейчас вас примет. Могу я предложить вам чашку кофе или чая, пока вы ждете?

– Кофе, пожалуйста. С молоком, без сахара.

На столе у нее зажужжал интерком.

– Можете войти, сэр. Декан ждет вас. Я принесу ваш кофе вместе с чаем для декана Далленбаха.

Далленбах оказался моложе, чем я ожидал, лет пятидесяти. С головы до ног он подозрительно напоминал члена корпорации. Его синий костюм-тройка от братьев Брукс был модного покроя, никаких выпуклостей, портивших его высокую, гибкую фигуру. Прямо Берт Ланкастер без идеальной улыбки последнего.

– Садитесь, мистер Клейн, – пригласил он. Голос его звучал приветливо. – Вы причинили нам довольно много неприятностей, вам не кажется: ударили профессора Зантера и приставали к студенту по фамилии… Роберт Берн?

– Ему больше подошло бы имя Джон Берч [11].

– Мы здесь не о политике говорим, мистер Клейн.

Секретарь подала наши напитки, булочки и треугольные сандвичи с огурцами, корочки с хлеба были срезаны безупречно. Я ел и пил, пока он читал мне лекцию о надлежащем декоруме и политике кампуса. Тон его был достаточно дружеским, а зеленые в крапинку глаза светились гордостью, когда он кратко осветил историю школы и достижения ее воспитанников.

– Вы меня убедили, – сказал я, дожевывая последний сандвич. – Я вернусь и получу здесь диплом.

Он пришел в ужас.

– Шучу, – подмигнул я.

Он явно испытал облегчение.

– Возвращаясь к нашему вопросу. Что вы можете сказать о ваших действиях в отношении профессора Зантера и мистера Берча?

– Немногое, – признался я. – Может, профессор Зантер не так понял крепкое похлопывание по спине.

– Возможно, к этому недопониманию привело то, что вы назвали его, цитирую: «трусливым сукиным сыном». Как вы думаете?

– Пожалуй, теперь я это понимаю, – сказал я.

– А что насчет вашего нападения на мистера Берча?

– Этот маленький доносчик брызнул на меня перцем без всякого повода с моей стороны.

– Прошу прощения за недоверие, мистер Клейн, но то, что вы ворвались в комнату к студенту, без сомнения, является достаточным поводом.

– И я это сделал?

Он встал из-за стола.

– Послушайте, мистер Клейн, я понимаю вашу ситуацию. Я знаю о вашем племяннике и тоже чрезвычайно обеспокоен безопасностью Зака. Я от всей души желаю помочь вам и вашему брату в ваших усилиях обнаружить местопребывание вашего племянника. Но я не могу позволить вам в ходе этого будоражить данное заведение. И не потерплю в дальнейшем угроз или применения силы в отношении факультета, студентов, персонала или администрации. Это ясно?

– Да, – смиренно ответил я. – И я прошу прощения за все неприятности, которые, возможно, причинил.

– Мы понимаем, мистер Клейн.

– Не могли бы вы мне сказать, – поинтересовался я, – посещали когда-нибудь мой племянник и Валенсия Джонс один и тот же класс?

Впервые с момента моего появления в его кабинете лицо Далленбаха приняло выражение холодности. Затем, пока он возился с клавишами компьютерной клавиатуры, выражение холодности на его лице сменилось неприкрытой злобой.

– Нет, сэр, они никогда не посещали один класс. – Он повернул ко мне монитор.

– Спасибо. Отчего здесь все проявляют такую чувствительность, когда речь заходит о Валенсии Джонс?

– Колледж Риверсборо – это не Гарвард, не Беркли и не Бруклинский колледж, – язвительно заметил он. – Нас финансируют частные лица, и мы располагаем небольшим, но надежным фондом. Мы не можем позволить себе крупного скандала. Благодаря бдительности и везению, нам удавалось спасти Риверсборо от петли наркотической культуры.

– До этих пор.

– Да, мистер Клейн, до этих пор. И мы не собираемся допустить, чтобы подобное безобразие повторилось когда-либо в ближайшее время. Мы ревностно оберегаем репутацию Риверсборо. И за это я извинений не приношу.

– Я высоко оцениваю это, – подчеркнул я, – но вы должны сознавать, что где-то в городе производится «Изотоп».

– Ни слова больше. Я не принимаю вашего предположения. Это был отдельный случай.

– Вам бы лучше пересмотреть свою позицию в этом вопросе. В камере предварительного заключения я сидел с пареньком, который наширялся так, что съехал с катушек

Это заставило декана Далленбаха замолчать. Я видел, как он пытается сформулировать достойный ответ, но смог сказать только:

– Я займусь этим.

– Да уж следовало бы.

– Вы можете идти, мистер Клейн. Я прослежу, чтобы с вас были сняты все обвинения. Однако, боюсь, я должен просить вас прокладывать маршруты всех своих расследований через этот кабинет. Если в будущем вы пожелаете обратиться к любому сотруднику факультета или студенту, вы должны получить на это письменное разрешение. И если человек откажет вам во встрече, этот ответ будет считаться окончательным и бесповоротным. Апелляции приниматься не будут. Это ясно? – Поскольку вопросом это на самом деле не являлось, я только кивнул. – Великолепно. Приятного вам дня, сэр, и успеха в нахождении вашего племянника. Надеюсь, наша следующая встреча состоится при более приятных обстоятельствах.

Меня выпроваживали. Далленбах вбил клин прямо в сердце моего расследования, но сделал это с улыбкой. Он предупредил меня и хотел, чтобы это было сделано официально. Я не собирался его слушаться. Жизнь Зака была важнее престижа школы. Но мне придется вести себя чуть более сдержанно. Ибо с этого момента, понял я, за мной все время будет кто-то следить.

Неверный вывод

Когда я направлялся в свой номер в «Старой водяной мельнице», дежурный портье остановил меня и вручил несколько листков, переданных по факсу. Он напомнил мне, что сегодня вечером гостиница собирается устроить еженедельную вечеринку с жареной рыбой. Я поблагодарил и сказал, что жареную рыбу мне придется пропустить. Прежде чем расстаться, я попросил его отнести две чашки кофе охранникам с кампуса, которые сидели через дорогу в синем фургончике. Не моргнув глазом портье поинтересовался, не хочу ли я, кроме кофе, передать что-либо на словах?

– Скажите им, что я знаю, какая это тоска – наружное наблюдение. Скажите им, что если они почувствуют зов природы, то путь писают в пустые чашки.

Это здорово отдавало Голливудом, но поскольку я только что оттуда вернулся, то решил, что мне это простительно. Портье же это понравилось. Вряд ли здесь, в краю пикников с жареной рыбой, ему доводилось участвовать в голливудских сценах. Я сунул ему двадцатку в счет кофе и размышлений на будущее. В конце концов, я расходовал деньги Джеффри.

Бросив листки на кровать, я прямиком отправился в душ. Тюремная вонь отходила слой за слоем. Отмываясь, я мысленно прокрутил свою маленькую конференцию с деканом Далленбахом. Он держался сравнительно цивилизованно и проявил больше понимания, чем я мог рассчитывать, но, несмотря на внешнюю браваду, посещение городской тюрьмы и кабинета декана несколько выбило меня из колеи. Не знаю, может, этот городок оказывал на меня такое влияние. Я начал думать, что Риверсборо относится к тем местам, с которыми лучше знакомиться по видовым открыткам. Вероятно, под снегом скрывается множество мерзостей.

Вступительное письмо Ларри гласило:

Ох уж этот Ларри, такой душка. Даже когда он делает добро, тебе все равно хочется выколоть ему глаза. А говоря о чтении между строк, Ларри не шутил. Вторая и третья страницы факса были подборкой заголовков из ежедневных нью-йоркских газет. Вверху второй страницы Фелд от руки написал, что данные заголовки появились в газетах между 14 марта 1972 года и 4 января 1973 года и что они даны в хронологическом порядке. И вот что предстало моему взору: