В Милуоки в стикбол не играют - Коулмен Рид Фаррел. Страница 20

Мерфи взял не свой служебный пистолет, а,приподняв штанину, продемонстрировал короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра. Широко улыбаясь, он вынул его из кобуры, закрепленной на лодыжке, взвел курок и приставил дуло к виску Гонсалеса. Ослабив кляп, Мерфи подождал, пока он вывалится изо рта Гонсалеса. Дилер судорожно глотнул воздух.

– Agua. – Он закашлялся. – Воды.

– У меня есть что сунуть тебе в рот. – Ухватив Гонсалеса за толстый хвост черных волос, Мерфи запрокинул ему голову и переместил дуло от виска заключенного ему в рот. И начал отсчет: – Пять… четыре… три… два… один.

– Ладно, ладно, – сдался Гонсалес, по лицу которого градом катился пот.

Мерфи немного вытащил дуло, только чтобы Гонсалесу было легче говорить.

– Давай, мексиканка.

– Деньги в двенадцатом шкафчике-раздевалке, в задней комнате у Натана.

– Туфту гонишь, pendejo [15]?

– Я не в том положении, чтобы гнать туфту.

Мерфи снова улыбнулся:

– Думаю, ты прав.

И когда Гонсалес облегченно заулыбался, Мерфи снова сунул револьвер дилеру в рот и хладнокровно вышиб ему мозги. Затем вытер револьвер, развязал мертвецу руки и прижал пальцы правой руки Гонсалеса к рукоятке маленького орудия убийства.

Использование второго, незарегистрированного, револьвера для того, чтобы выдать непредумышленное или спланированное убийство за самоубийство, относилось к числу трюков, освященных временем. Ни в одном руководстве или учебнике вы не найдете описания приема со вторым пистолетом, но это одна из тех вещей, которые копы старой школы узнавали еще в стенах академии.

Мерфи уничтожил все свои отпечатки в доме, а веревку, кляп и газету забрал с собой. Вообще-то он не волновался, что его могут привлечь к суду, – при его-то связях в офисе окружного прокурора. Через денек-другой Мерфи сделает анонимный звонок из автомата. К этому времени никто не свяжет его со смертью Гонсалеса.

Мне стало плохо. Макклу, можно сказать, продиктовал мне эту часть книги. Тогда она показалась мне такой настоящей, что я практически не подправлял ее. Теперь я понял, что на это были свои причины, и почувствовал, как у меня закружилась голова.

– Вам нехорошо? – Библиотекарша потрясла меня за плечо. – Вы плохо выглядите.

Не ответив, я встал и, спотыкаясь, поднялся на половину лестничного марша. Когда я обернулся, то заметил, что библиотекарша рассматривает мою фотографию на задней стороне суперобложки. Я улыбнулся. Улыбка получилась неискренней.

Побродив по заснеженному Риверсборо, я наткнулся на кафе, куда несколько дней назад заходили мы с Кирой. Теперь казалось, что это было так давно. Я пил кофе и смеялся над собой, но рядом не было никого, кто мог бы услышать этот смех. Официант толкался где-то в глубине зала, и в этот час не было ни барабанов, ни плохой поэзии. Чтобы развлечься, я читал надписи, вырезанные на столе.

– Простите, – прервал мое чтение мелодичный голос, – я просто подумал, нельзя ли составить вам компанию? Не люблю пить дневной чай в одиночестве, а вы так похожи на одного моего друга.

– Правда? – откликнулся я, поднимая взгляд на темное, приятное лицо мужчины неопределенного возраста. Волосы у него были блестящие и черные, как и глаза. Я подумал, что он, наверное, индиец или пакистанец, может, араб. – Конечно, присаживайтесь. Как зовут вашего друга?

– О, – улыбнулся он и сел, – это не важно. Я потерял его, и даже если я назову имя, это его не вернет.

– Как я вас понимаю!

– Вы тоже кого-то потеряли? – осведомился он.

– Надеюсь, нет. Я все еще его ищу.

– Так и надо. Продолжайте искать. Кто ищет, может найти много разного, неожиданного.

– Некоторые неожиданности могут убить человека.

– Может, и так, – согласился мой сотрапезник. – Но могут и обогатить его.

– Я не запомнил вашего имени. – Я протянул руку. – Дилан Клейн.

Он пожал мне руку, бросив взгляд на часы:

– Боже мой, сколько уже времени. Я должен откланяться.

– А как же чай? – крикнул я ему вслед.

– Чай? Я не пью этот напиток. Продолжайте искать. Может, вы заодно найдете и моего друга. Хорошего вам дня. – Он поспешно вышел на улицу.

Очень странно, подумал я, чертовски странно, но почему дневной кофе должен отличаться от всей моей остальной жизни? Когда официант подошел долить кофе, я описал своего философствующего друга и спросил, не знает ли он его имени.

– Похож на Раджива Гупту, – без колебаний заявил официант. – Он работает в книжном магазине кампуса. Приятный парень.

– Гуппи! – произнес я вслух, но для себя. – У всех есть путеводные нити, но нет ответов.

Детская книга

Я погулял еще немного, второй раз зашел в библиотеку и вернулся в гостиницу, когда луна уже всходила у меня за спиной. Помедлив у двери, я послал воздушный поцелуй-пожелание спокойной ночи своему эскорту в синем фургончике. Я уже почти привык к их присутствию. И правды ради надо сказать, сегодня они держались на расстоянии, не мешая мне, когда я ходил по кампусу Риверсборо, ища Гуппи. Может, они ждали, что я нападу на преподавателя-женщину. На улице я не заметил никого, подходящего под описание, данное мне Макклу, – щеголь-лыжник или федеральный агент. С другой стороны, они старались, чтобы их не видели.

– Дилан! – Ко мне подбежала Кира, обняла. – Боже, как я по тебе соскучилась!

И на секунду я вспыхнул. Сердце заколотилось. Щеки налились теплом. Я почувствовал, что улыбаюсь. Несмотря на все, что я о ней знал, я не мог отрицать, что какая-то часть меня скучает по Кире. И все же не весь. Моя улыбка застыла, кровь отхлынула от лица.

– Все в порядке? – спросила Кира, вглядываясь в меня так, словно пытаясь разглядеть насквозь. – Ты сам не свой.

– Нет, – ответил я. – Со мной все в порядке.

Боже, как же хорошо она играла, голос ее дрогнул:

– Что-то с Заком?

– Нет, не с Заком. Просто сегодня я обнаружил, что друга, которого, как я думал, я знал, на самом деле я не знал вовсе.

И в ту же секунду, как эти слова были произнесены, я пожалел о сказанном. Но, как говаривала моя мать, едва слово покидает твой рот, ты уже ему не хозяин. Это была единственная ее по-настоящему мудрая сентенция. Я говорил о Макклу, разумеется, но Кира могла принять эти слова на свой счет. Если она и поняла это таким образом, то на ее лице это никак не отразилось.

– Мне жаль, – подала она нужную реплику.

Пытаясь убедить Киру, что мои слова не являются предостережением, я потянул ее в вечно пустую гостиную на первом этаже. Убедившись, что мы одни, я крепко поцеловал ее. Одной рукой отводя ее волосы назад, другой рукой я пробрался под пальто, под свитер и потер ее сосок. Он затвердел, и я только подивился, как ей удается делать это тогда, когда ей это нужно. Обвив ногами мою ногу, она стала тереться промежностью о мое бедро. И наконец стиснула мою ногу, сотрясая нас обоих.

А потом, как странно, словно пытаясь убедить меня в своем действительном влечении ко мне, она вытащила мою руку из-под свитера и сунула во влагу своих джинсов. Помедлила несколько секунд, прежде чем обсосать мои пальцы. Я больше не сомневался, почему мне подослали именно ее. Портье сказал, что они платили девочкам по ту сторону границы по полторы сотни. Я готов был держать пари, что она стоила гораздо дороже.

– Я тоже скучал по тебе, – признался я. – И я ничего другого так не хочу, как увести тебя наверх и чтобы ты замучила меня совсем, но… Это будет завтра вечером. Извини. Мне нужно заняться кое-какими делами одному.

Не желая переигрывать, она сказала:

– Я понимаю. Мне очень жаль, что у тебя неприятности

– Переживу.

– Надеюсь. – Она подмигнула. – Будь в своем номере завтра вечером, и, может, я приду.

Я проводил ее в вестибюль. Мой тысячедолларовый друг за стойкой слишком явно не обращал на нас внимание, насвистывая, проверяя и перепроверяя пустые почтовые ячейки. Мне хотелось врезать ему. Наклонившись, чтобы поцеловать Киру, я заметил отражение Джона в стеклянной двери. Я ясно различал грубые черты его лица: мерцающие голубые глаза, кривую улыбку, квадратную челюсть. За прошедшие десять лет его лицо стало знакомо мне, как свое собственное. Почему-то сегодня вечером его отражение в стекле показалось мне другим, но это не Макклу изменился. Джону Макклу предстояло еще лет двадцать пять жить с тем, что он совершил. Я же прожил с этим всего несколько часов.