Дикая звезда - Коултер Кэтрин. Страница 56

— Потому что застал меня в постели со своей женой.

Байрони словно ударили кулаком в живот. Она недоверчиво посмотрела в глаза Бренту.

— Что? — пролепетала она.

Брент рассмеялся.

— Мне было восемнадцать лет, а Лорел двадцать два. Она хотела меня — и получила. Отец появился, разумеется, совершенно неожиданно. — Брент машинально потер пальцем шрам на щеке.

Значит, отец его наказал, подумала Байрони. Десять лет, говорила ей Мэгги, десять лет он был предоставлен самому себе.

— Но тебе же было всего восемнадцать лет! А как он поступил с твоей мачехой? Тоже прогнал?

Брент рассмеялся, размахивая письмом.

— В этом-то и есть вся ирония, дорогая. В восемнадцать лет я был настолько щепетилен, что принял на себя ответственность за происшедшее. Возможно, не надо было этого делать. Для отца так было бы лучше.

В конце концов он, несчастный, понял, что она вышла за него замуж только из-за денег и его положения. Он отдал мне плантацию — Уэйкхерст и сделал меня опекуном Лорел. Иными словами, теперь всеми деньгами распоряжаюсь я. Не представляю, что она при этом чувствует, — А как же с твоим братом, Дрю?

— Отец оставил ему большую сумму денег, а кроме того, что-то ему досталось после смерти матери.

Сейчас Дрю двадцать шесть лет, он художник. Живет холостяком недалеко от главного дома. Когда меня десять лет назад выгнали из дому, Дрю уезжал в Париж учиться живописи. Фактически единственной связью с домом было случайное письмо от брата. Один Бог знает, что он теперь думает обо всем этом.

Брент внезапно умолк, допил бренди и опустился в кресло.

— Байрони, я должен ехать. Без меня адвокаты не смогут ничего оформить.

Байрони в глубоком раздумье кусала нижнюю губу.

— Значит, мы едем, — с готовностью проговорила она.

Брент поднял густую бровь:

— Мы?

— Разумеется. Если, конечно, ты не намерен возвращаться.

— У меня, по-видимому, нет выбора. Однако я хочу продать плантацию. — В голосе его прозвучала неуверенность.

— Целых восемнадцать лет это был твой дом, Брент.

Он вздохнул, взъерошив волосы.

— Да. Я солгал бы, если бы сказал, что не тосковал все эти годы. Это красивый, хороший дом, Байрони, к югу от Начиза, у самой Миссисипи, севернее границы с Луизианой. По-моему, мой дед построил его в 1784 году. Разумеется, под сильным испанским влиянием.

О проклятие!

— Что? Расскажи мне о нем побольше.

— Рабы. Когда я уезжал десять лет назад, в Уэйкхерсте жили больше пятисот негров.

— Боже мой, что же они делают? Это же целая армия!

— Большинство из них работают на хлопковых плантациях, с рассвета до темноты, остальные — ремесленники: кузнецы, лудильщики, каменщики, плотники, ну и, конечно, прислуга в доме — около тридцати бедняков, обслуживающих белых. Няня-негритянка Бас, старая и сморщенная, как чернослив, была мне второй матерью. Неграм в Уэйкхерсте жилось лучше, чем на других плантациях. Они ели два раза в день, имели нечто вроде больницы, и любые наказания ограничивались двенадцатью ударами плетки надсмотрщика, тоже раба, но более образованного. Если бы я остался, то, вероятно, не очень задумывался бы над этим. Видишь ли, это были образ жизни и экономическая необходимость. Но теперь… Я вряд ли смог терпеть это дальше. — Брент рассмеялся. — Теперь я «.масса», а ты, дорогая, «миссис».

— Освободи их, — сказала Байрони без всякого предисловия.

— Освободить? Они же неграмотные, забитые и все из-за белых. Может быть, ты и права. Что же касается милейшей Лорел…

— Я поняла, что милейшая Лорел наделена превосходным вкусом к мужчинам. Однако с ее стороны было не очень разумно соблазнять восемнадцатилетнего юношу.

И сделать таким подозрительным к женщинам.

Таким подозрительным ко мне.

Байрони не терпелось увидеть Лорел. Губы у нее сжались в тонкую линию.

— Ты, вероятно, права, но я и сам был хорош.

Впервые переспал с женщиной, когда мне было четырнадцать лет, а в семнадцать уже был грозой всей округи. Черт возьми, я спал даже с двумя негритянками.

Видишь ли, это делал буквально каждый мужчина, так было принято. Меня называли enfant terrible — несносный ребенок и хихикали за моей спиной. Думаю, до того рокового дня отец гордился мною. Теперь, Байрони, ты знаешь мое прошлое, по крайней мере видишь, как все началось.

Байрони широко улыбнулась:

— По пути в Начиз расскажешь мне подробности твоей жизни за последние десять лет. Не называли ли тебя «несносным мужчиной»?

— Некоторые называли. Но теперь это не имеет значения. Ты уверена, что хочешь поехать со мной, Байрони?

— Ты же обещал мне свадебное путешествие, помнишь?

— А как насчет кнута?

— Кнут — мой постоянный спутник, — подтвердила она. — Я очень сожалею о смерти твоего отца, Брент.

— Я тоже. Не знаю, почему он не написал мне перед смертью. Я обязательно бы съездил домой.

— Подозреваю, дело, вероятно, в гордости.

Брент повернулся и внимательно посмотрел на Байрони.

— Ты сообразительная, Байрони.

— Я же купила кнут!

Вечером следующего дня Хаммонды, одетые для официального визита, прибыли на ужин в дом Сэкстонов. Там уже были Хорас и Агата Ньютоны, а также Сент Моррис и Тони Доусон.

— Прекрасно выглядите, Байрони. — Чонси крепко обняла приятельницу и улыбнулась мужу озорной улыбкой. — Дел восхищен тем, что вы пришли.

Говорит, что забыл, как выглядит нормальная женщина. На кого я сейчас похожа!

— У тебя величественный вид, Чонси, — заметил Брент. — Настоящий клипер под парусами из голубого шелка.

— Не забывайте про кружева, Брент!

— Я сижу рядом с Тони? — обиженно спросил Сент Дела Сэкстона по пути в столовую.

— Простите, старина, но Тони может быть очень приятным собеседником, когда в ударе.

— Чонси родит в следующем месяце. Меня удивляет, зачем вы вообще меня пригласили.

— Она такая громадная, вот я и забыл, — заискивающе проговорил Дел и повернулся к Байрони, сидевшей справа. — Вам идет золотистый шелк, дорогая. Что же касается этого деревенского дурня, — продолжал он, указав движением брови на Брента, — то я просто удивлен, что его не прикончили. Я наслышан о вашей драке.

— Имело место некоторое расхождение во мнениях, — непринужденно заметил Брент. — Ничего бы не произошло, согласись тот парень со мной. По правде говоря, даже не помню, о чем, собственно, шла речь.

— Просто понадобилась хорошая драка ради самоутверждения в мужественности, — вполголоса объяснила Байрони Чонси и Агате.

Агата послала влюбленный взгляд мужу.

— Не так давно и Хорас напивался до чертиков и затевал свару.

— Бедный Сент, — заметила Байрони. — Не понимаю, как вам удается сохранять в неприкосновенности свой мужской образ. Судя по вашим габаритам, вряд ли кому-нибудь придет в голову подраться с вами.

— Добрые миссионеры говорили мне, что Бог все взвешивает на весах. Такой крупный парень, как я, ласков как ягненок. А такие, как Брент, постоянно стремятся самоутвердиться.

— Миссионеры? — переспросил Брент. — Где ты их, черт побери, отыскал?

— О, на маленьком острове Мауи. Он входит в Гавайский архипелаг в Тихом океане. Я был врачом на китобойном судне. Впервые приехав в главный город Мауи Лахаину, я решил пожить там некоторое время. Там идет постоянная борьба между миссионерами и моряками.

— Сент, я ничего об этом не знаю. Расскажи побольше. Со всеми кровавыми подробностями.

— Не сейчас, мой мальчик, потом. Здесь же дамы.

Байрони повернулась к Чонси, но та казалась погруженной в размышления. Отвлекла ее Агата.

— Дорогая, как назовете будущего принца или принцессу?

— Как насчет Борегар Сэкстон? — предложил Тони.

— Или Персиваль? — подхватил Брент. — По имени парня — моего бармена: не забывайте, что он будет наполовину англичанином.

— Действительно, — согласилась Чонси, озорно улыбаясь мужу, — мы не можем прийти к согласию в отношении имени. Дел все артачится и ничего не предлагает.