Это всё ты (СИ) - Тодорова Елена. Страница 83

– Куда уж!

– Свят… Ну как ты меня домой отвезешь? Не пей… Пожалуйста, не пей.

Подергиваю ногой, в остальном не шевелюсь. Игнорируя все, что вскипает за грудиной, так с закрытыми глазами и сижу.

– На такси поедем, – отмахивается Усманов.

Судя по звукам, срывает акциз с бутылки и откручивает крышку, которая, гулко подскакивая, сразу же куда-то улетает. Еще через пару секунд слышу, как льется жидкость. Долго льется. Словно наполняет он не стопку, а, как минимум, чашку.

– Свят… – выдыхает Ю бессильно.

И сразу же после этого до меня доносятся жадные глотки. Звонкий стук пустой тары о барную стойку, натужный вдох.

– Ты вообще собираешься меня целовать? Мы почти полтора месяца не виделись, – шепчет с леденящим мою адскую душу надрывом. – Иди ко мне, Ангел.

– Нет… Свят, нет… Подожди, подожди…

И тут я, мать вашу, не выдерживаю. Срываюсь с места и, пересекая квартиру, словно ебаный метеорит, вцепляюсь Усманову в плечи, чтобы резко оттащить его от зажатой в угол Ю.

– Какого хрена? – рычит он, пошатываясь.

Приобняв за плечи, удерживаю друга на ногах, хотя конкретно в тот момент охота удавить.

– Ты разве не слышишь, что она говорит? – выдыхаю сипло, будто сорванным голосом. А ведь ни разу тон не повысил. Но чувство, словно внутри все раздроблено, пиздец какое ощутимое. – Оставь Ю… Юнию… – поправляю себя, скрипя зубами, чтобы лишний раз не триггерить. – Ты не в себе.

Ему определенно есть что сказать. Смотрит на меня исподлобья не меньше минуты, а затем, яростно вырываясь, возвращается к бутылке. Пока наполняет чашку до краев, приглушенно, но явно истерично ржет.

Мать вашу…

Это не тот Свят, которого мы знаем. В ахуе от происходящего даже я, а что уж говорить о Ю… Упершись в нее взглядом, мысленно прошу не терять сознание.

– Бывает. Пройдет, – толкаю едва слышно, чтобы разобрала только она. – Не бойся, – незаметно сжимаю холодную ладонь. – Я здесь.

После этого шагаю к Святу.

– Хватит тебе. Не пей больше.

Но он опрокидывает в глотку все содержимое чашки. И снова валит в сторону Ю. Перехватываю поперек груди и как можно мягче отталкиваю.

– Ты, блядь, не слышишь, как она кричит? – констатирую по факту, потому что мне этот ее визг не только нутро рвет, но и все нервные клетки сжигает. – Ты пугаешь ее.

Усманов отшатывается. Обхватывая голову руками, отворачивается. Издавая какие-то сдавленные тревожные звуки, едва ли не рвет на себе волосы.

А потом…

Хватает со стойки чашку и, швырнув ее со злостью в стену, разбивает ту перед нами вдребезги. Ю взвизгивает и вцепляется обеими руками мне в предплечье. Усманов же прожигает нас таким бешеным взглядом, что я, на хрен, теряюсь.

– У вас что-то было? – выпаливает вперемешку с какими-то странными захлебывающимися звуками.

Мне не стоит смотреть на Ю. Но я смотрю. И вижу на ее лице не просто шок. Кажется, для нее этот вопрос – худшее, что она когда-либо слышала.

Уводя взгляд, с трудом сглатываю. Но горло приходится прочистить еще не раз, прежде чем обнаруживается охрипший голос.

– Прости, брат, – проговариваю, глядя прямо в сверкающие мраком глаза Свята. Мне реально, мать вашу, больно за друга. Настолько, что кажется, будто в месте солнечного сплетения образовалась агрессивная аномально-прогрессирующая жгучая опухоль. Но я должен нанести этот удар. – Юния больше не твоя. Теперь она моя девочка.

Усманов, очевидно, ожидал чего-то другого. Раз спросил, вряд ли был уверен, что ответ будет отрицательным. Вероятнее всего, рассчитывал, что мы развеем мучившие его сомнения. В потрясении он цепенеет. Смотрит на Ю максимально расширенными глазами и даже не моргает.

– Это правда? – выговаривает сдавленно, обращаясь к ней.

И в этот момент уже у меня сердце замирает. Юния втягивает со свистом воздух, с хрипом выдыхает. А я не живу. Не живу, пока жду ее ответа.

– Да, Святик… Прости меня, пожалуйста! Я не хотела, чтобы получилось так…

Едва я осознаю, что мое сердце снова, хоть и с перебоями, но тарахтит в груди, из глаз Усманова проливаются слезы.

– Я тебя всю жизнь берег… – выплевывает он надтреснутым, дико дрожащим голосом.

Даже меня этот болезненный укор задевает. А уж Ю… Слышу, как она, захлебываясь воздухом, разражается слезами. Машинально обнимаю ее и прижимаю к боку, не сводя напряженного взгляда со Свята. Глаза режет, словно песка кто насыпал, но все, что я могу, это тупо чаще моргать и натужно дышать.

– Ю не виновата, – хриплю. – Это все я.

Усманов разворачивается и стремительно покидает собственную квартиру, оставляя нас с Ю вдвоем.

– Боже мой… Я-я-ян… Ян! Нам нужно догнать его! Он ведь не в себе… Вдруг что-то случится! Быстрее, Ян!

Мы, конечно, идем искать. Но, видимо, теряем время, пока одеваемся. Оббегаем район, Свята нигде не видно.

– Куда он мог пойти в таком состоянии? – истерит в тревоге Юния. – Может, на пляж?

– Едем на пляж.

Не обнаружив Усманова на нашем привычном месте, стараюсь не поддаваться панике.

– Зай, давай, отвезу тебя домой и продолжу сам искать, – говорю Ю как можно спокойнее. – Поверь, будет лучше нам сейчас наедине поговорить.

– Ты что? Я же дома свихнусь!

– Ю… – выдыхаю я, не зная, какие слова подобрать. Беру ее за руку, прижимаю дрожащие пальцы к губам, согреваю дыханием. – Серьезно, зай, – проговариваю мягко. – Хреново ему, понимаешь? Тебя видеть… Поражено не только его сердце, но и его гордость. Если ты со мной придешь, это растопчет его полностью. Не обижайся только. Это мужские загоны. Ему нужно переболеть.

– Хорошо… – шепчет Ю. – Только ты держи меня в курсе, пожалуйста. Как только найдешь Свята, напиши. Хоть плюсик отправь, Ян!

– Конечно, зай.

Мы не говорим о том, что я вскрыл в обход ее решения. Не обсуждаем то, какими могут быть последствия. Не произносим ни слова до самого дома. На это, блядь, просто нет ресурса. Все силы уходят на то, чтобы накручивать себя ментально. Озвучивать что-нибудь из того, что формирует мозг, страшно.

– Пока, Ян, – выдыхает Ю, когда высаживаю ее у подъезда.

Мне хочется ее поцеловать, но я понимаю, что сейчас это было бы кощунством.

– До встречи, зай.

53

«Юния больше не твоя… Теперь она моя девочка…»

Раздробленные бешеным пульсом слова больше часа гремят под стиснутым стальными кольцами черепом, но их смысл моя растерзанная нервная система принимать отказывается.

Происходит что-то странное, пугающе аномальное и адски мучительное.

Мгновение я понимаю, что потерял Юнию. Последствия этого осознания в виде сигналов боли разлетаются электрическими импульсами по всему организму. Активация ноцицепторов [15]. Освобождение определенных гормонов и веществ, которые заставляют мои кровеносные сосуды расшириться, а сердце – зайтись диким ходом. Боль очагами по всему телу. Настолько сильная, что буквально через секунду я со слезами, мычанием и стонами умалишенного ухожу в глухую оборону, отказываясь принимать суть случившегося.

Пропетляв в одуряющей лихорадке пару кварталов, останавливаюсь, когда чувствую тошноту. Тяжело дыша, упираюсь руками в кирпичную стену здания и наклоняюсь. Вязкая слюна, которой я позволяю вытечь изо рта, напоминает кровь. Нетрудно понять, откуда взялась – в борьбе со своим буйством незаметно искусал губы и щеки, даже язык. Кровь для меня мощный триггер. Я ненавижу один ее запах. А уж вкус… Меня рвет. Рвет бурно и бесконечно. С горечью не то что нутро выплевываю. Кажется, что тело душа покидает.

Но, увы, даже после этого опустошение и равнодушие ко всему, сука, миру являются непродолжительными. Физически ослабеваю, однако не настолько, чтобы отключиться. Отяжелевший от пота шерстяной свитер липнет к торсу и пробивается колючими ворсинками сквозь восприимчивую ко всем, блядь, раздражителям кожу. Обтерев снегом лицо, двигаю дальше. Дрожу и шатаюсь, но иду, потому как сохранять неподвижность невыносимо.