Дочь викария - Коултер Кэтрин. Страница 59

— А теперь я умру, — решила она, такая уставшая, что не было сил шевельнуться, — но умру счастливой.

Томас что-то промычал.

— Я тебя измотала.

Томас ответил стоном, но она могла бы поклясться, что его губы растянулись в улыбке, прежде чем он поцеловал ее волосы и снова рухнул, как подрубленный дуб.

— Ты дашь мне еще шанс, Томас?

— Ты удивительно умеешь выбрать подходящий момент, — пробормотал он и заснул, распростершись на ковре, голый, улыбающийся, довольный.

Мозг Мегги снова начал функционировать, только когда она поняла, что вздрагивает от холода. Приподнявшись на локтях, она взглянула на суровое лицо мужа… теперь уже не такое суровое, как прежде, и окликнула:

— Томас, как мне уложить тебя в кровать?

Он сонно заворчал, потом открыл один глаз и лениво глянул в ее смутно видимое лицо.

— Если мне удастся сосредоточиться, пожалуй, я мог бы встать.

— А что я буду делать, — спросила она, легонько лаская его плечо, целуя лицо сладостными, упоительными поцелуями-укусами, — когда ты состаришься и мы, как сейчас, окажемся на ковре?

— Завернешь меня в ковер и оставишь до утра.

Мегги все смеялась, пока он нес ее в Белую комнату. Потом чмокнула его в плечо и прошептала:

— А ты позволишь мне поцеловать твой живот, как целуешь мой?

Томас, шумно выдохнув, промчался сквозь смежную дверь, едва не ушибив Мегги головой о стену. Он искренне веселился… пока ее волосы не обрушились ему на живот и она не коснулась его губами. Томас чуть не слетел с кровати, убежденный, что на свете не может быть ничего лучше. Еще бы! Он чуть не испустил дух от блаженства! Господи Боже, ее нежный ротик!

Последняя его мысль, перед тем как впасть в безмятежный сон, тоже была безмятежной: эта женщина, дочь викария, обязательно полюбит его. Он умен и настойчив. И полон решимости.

Но на следующее угро ему было не до смеха.

Глава 30

— Ты, идиот чертов, пробыл дома всего две недели и уже успел натворить такое?!

Уильяму было не по себе, совсем не по себе, а тут еще и чересчур суровый братец с голосом мрачным, как те мучения, которые сейчас испытывал он сам. Каждое резкое слово, более холодное, чем зимнее утро в Ирландии, камнем летело в уши. Уильяму хотелось сжаться, зажмуриться, спрятаться с головой в одеяло, заткнуть уши, чтобы не взорвалась голова, и забыть обо всем.

— Здесь был Тедди Макграфф, — объявил Томас, — потрясая кулаками и с лицом, таким красным, что я всерьез опасался апоплексического удара. Впрочем, жаль, что он не ворвался в твою спальню и не свернул тебе шею, болван ты этакий.

— Пусть бы свернул! — воскликнул Уильям. — Я хочу умереть!

— Пропади ты пропадом! И еще называешься мужчиной! Вставай и поступи как подобает!

Томас сдернул брата с кровати, потащил к туалетному столику, где стоял кувшин с водой. Там он засучил рукава и вылил воду на голову Уильяма, Тот взвыл, стал вырываться, но Томас попросту разжал руки и дал ему соскользнуть на пол, а потом позвал камердинера.

— Выжми маленького хорька, Дики, а когда нальешь достаточно кофе ему в глотку, приведи в контору. Да, и не выпускай его из виду, он вполне способен улизнуть и спрятаться.

— Пойдемте, мастер Уильям, — позвал камердинер подозрительно добрым голосом. — Нехорошо вы поступили, и теперь придется расплачиваться.

Уильям застонал. Томас растерянно качал головой, не имея ни малейшего представления, как уладить очередную неприятность. В коридоре он едва не налетел на Мегги, которая радостно приплясывала, напевая арпеджио из очередной сонаты. Томас схватил ее за руку и удержал. Мегги растерянно взвизгнула, взглянула на него, покраснела — именно этот румянец насторожил его — и одарила самодовольной улыбкой. Томас понял, понял мгновенно, всеми внутренностями, понял отчетливо, о чем она сейчас думает. Видел, как она стоит перед ним на коленях, лаская ртом. И ее волосы, щекочущие живот… О Боже. Он этого не вынесет. Его вновь затрясло.

— Доброе утро, — пробормотал он, впиваясь губами в ее губы, но тут же выпрямился и отступил на два шага. Но стоило ей потянуться к нему, как он предупредил:

— Не нужно, Мегги, я ничего не смогу сделать, по крайней мере следующие два часа. Уильям обесчестил очередную девушку, и та забеременела. Ее отец явился сюда, собираясь отправить его в Ботани-Бей 10.

Усадить в шлюпку и не дать весел. А может, и без шлюпки.

— Ну, Томас, это все. Я убью мерзавца собственными руками.

Он едва ухитрился схватить Мегги, когда та обогнула его и побежала, сама не зная куда. Она тяжело дышала.

— О, милая, нельзя, пойми же, нельзя.

— Еще как можно! Погоди и увидишь!

— Но поскольку я здешний судья и к тому же стану свидетелем преступления, мне придется отправить тебя в дублинскую темницу.

Но Мегги решительно двинулась вперед.

— Каким образом он успел соблазнить еще одну девушку? Он здесь всего две недели.

— Он и до этого приезжал, гнусная скотина, — вздохнул Томас.

— Нет, это уж слишком! Отпусти меня! Я найду пистолет, выстрелю ему в ноги, и заставлю ползти от Пендрагона до Оксфорда. А ты отвернись. Таким образом, свидетелей не будет, и мне не грозит тюрьма.

— Нет, Мегги, держись от Уильяма подальше. Лучше попроси тетю Либби прийти в гостиную. Ей давно пора понять, что представляет собой ее сын и что натворил, вернее, что творил с тех пор, как стал взрослым.

— Тетя Либби не знает обо всех этих девочках? И о том, каков Уильям на самом деле?

Томас покачал головой:

— Откуда? Уильям, разумеется, с ней не откровенничает, можешь поставить на это последний фартинг, а я молчал, потому что не хотел ее огорчать. Но больше так продолжаться не может. Она должна узнать. И если имеет на сына хоть какое-то влияние, пора пустить его в ход.

— Сейчас приведу ее, Томас.

«Что же, — подумала Мегги, глядя, как муж, нагнув голову, удаляется быстрыми шагами, — он хотя бы не думает о Джереми».

Джереми.

Мегги немного помедлила и моргнула. Странно. Впервые с того времени, как они знакомы, она забыла о Джереми. Неужели настолько легкомысленна?

Странно, но хорошо. Она искренне верила, что Джереми — ее мир, и этот мир рухнул, когда он женился на Шарлотте, ну, если и не весь мир, то та часть, где обитали веселье, радость и счастье.

Оказалось, что это не так.

Она нашла Либби в спальне. Та, блаженно жмурясь и что-то мурлыча себе под нос, отправляла в рот один цукат за другим и энергично жевала. Мегги также заметила, что она что-то пишет. Услышав шаги, Либби быстро сунула листок бумаги под стопку книг. Мегги заметила, что на каждом корешке значилось имя лорда Байрона. Интересно, в чем тут дело? Но до чего же неприятная комната! Темная и унылая, как весь Пендрагон, кроме, разумеется, спальни Мэдлин.

— Уверены, тетя Либби, что не хотите видеть вашу комнату более жизнерадостной? — спросила она, оглядываясь. — Возможно, если снять темные шторы, здесь будет больше света? Мы с Томасом скоро едем в Дублин, на мебельный склад. Вы могли бы, если пожелаете, отправиться с нами.

Но Либби, по-прежнему улыбаясь, упорно качала головой.

— Ах, Мегги, какое прекрасное утро! Не хочешь цукатов? Или орехов? Засахаренный миндаль просто восхитителен! Найлз утверждает, что его можно есть сколько угодно, не опасаясь потолстеть. Что же до темных штор, то пусть остаются. Женщина определенного возраста выглядит куда свежее, если безжалостный свет не подчеркивает все ее несовершенства, не согласна?

— Пожалуй, — кивнула Мегги, не сводя глаз с Либби и точно зная, что эту ночь она провела с лордом Киппером. Трудно было ошибиться в значении этого счастливого взгляда, ауры полнейшего довольства, того внутреннего сияния, побуждавшего петь, улыбаться, сложить на коленях руки и не делать ничего, кроме как наслаждаться сладостным течением жизни. Все это она видела на собственном лице, когда утром смотрелась в зеркало. И не будь Уильям таким негодяем, вполне возможно, это выражение сохранилось бы до сих пор.