Украденная ложь (ЛП) - Джей Монти. Страница 20

Лира прыгает к жуку на полу, ее маленькие руки ловко подхватывают его на ладонь, пока он ползет по полу на своих шести лапках. Ее фонарик светит на экзоскелет, цвета насекомого почти переливаются насыщенной зеленью и блестящей синевой.

— Драгоценный жук⁹, люди использовали их панцири для украшений во время религиозных церемоний. Теперь они стали предметом коллекционирования из-за своего цвета.

Лира смотрит на симпатичного жука, ее глаза загораются от удивления и любопытства. Она берет прозрачную банку и засовывает его внутрь, после чего плотно закрывает крышку.

— А что насчет тебя? Твоя мама умерла? Твой отец? Братья и сестры? Я заметила, что ты не часто говоришь о себе. Ты ведь не тайный советник-резидент? — шутит Лира, ее шутливый голос заставляет меня улыбаться.

Меня никогда никто не спрашивал об этом. Всю мою жизнь никто не брал на себя смелость спрашивать меня о том, кто я, о моей жизни. Я мешкаю, пытаясь решить, хочу ли я рассказать всю правду о своих родителях, о том, что делал мой отец и в кого он меня превратил. Или я хочу солгать, потому что Лира никогда об этом не узнает.

Она будет знать только то, что я ей скажу.

Я могу превратить себя в кого угодно.

— Моя мама все еще живет в Техасе, а отец в тюрьме штата с тех пор, как мне исполнилось тринадцать, — вздыхаю я. — Я росла в одном и том же разбитом трейлере с самого рождения, и я единственный ребенок. Честно говоря, обо мне мало что можно сказать.

— Твой отец сидит за что-то плохое? Например, убийство?

Я качаю головой:

— Нет. Он был карьерным вором. Карманник, грабежи, все такое. Однажды он решил, что сможет ограбить банк. И ошибся.

— Ты скучаешь по нему?

— Да, каждый день. Я знаю, что быть преступником плохо, воровать плохо, но все, что он когда-либо делал, он делал для меня и моей мамы. Отец просто работал с тем, что у него было. Хотя я научилась у него нескольким трюкам, — говорю я с ухмылкой.

Выбор быть честной с Лирой был не таким уж трудным. Я не хочу, чтобы фундамент нашей дружбы был построен на лжи. В долгосрочной перспективе это не приносит никому пользы. К тому же, я знаю, что могу доверять ей, что она не осудит меня за то, что я ей скажу.

— Мне что, придется запереть свою вишневую колу и темный шоколад, чтобы ты не могла их украсть ночью? — говорит она с соответствующей ухмылкой.

Я смеюсь.

— Твой тайник в безопасности, слово скаута, — я поднимаю три пальца и кладу руку на сердце.

Идут минуты, я наблюдаю, как Лира рыщет вокруг в поисках интересных существ, которых большинство раздавило бы шлепанцем. Я даже держу в руках жука, который, по словам Лиры, меня не укусит, и это довольно круто. Чем дольше здесь нахожусь, тем менее жутким становится это место, как только свыкаешься с тем фактом, что тебя окружают мертвые тела, это не так уж плохо.

Это что-то вроде уединенного убежища, и поэтому мы решаем сделать его местом сбора Общества Одиночек. Тайный орден из двух человек и только двух. Ну, я думаю, пока у нас не появится больше друзей, если это когда-нибудь случится.

Все идет хорошо, пока воздух не прорезает резкий звук чьего-то крика. Он рикошетом отскакивает от стен, от чего у меня дрожат ноги, а сердце сжимается от паники. Я непроизвольно подпрыгиваю, вглядываясь в ступеньки, откуда доносится звук. Это крик о помощи, и самое страшное, что он где-то не далеко.

Он совсем рядом.

Прямо у дверей мавзолея.

Говорят, никогда не знаешь, как сработает твой инстинкт борьбы или бегства. Легко сидеть за киноэкраном и кричать девочке: «Не ходи в чулан!».

Но это не так просто, когда ты — девушка, запертая на жутком подземном кладбище, и единственный выход — встретиться лицом к лицу с тем, что снаружи заставляет беспомощного человека кричать.

— Ты… — начинаю я.

— Да, — заканчивает Лира, быстро кивая головой. Ее лицо такое же бледное, как и мое.

Мы, молча, начинаем гасить масляные лампы, взваливая на плечи свои сумки. Мы все еще не понимаем, как нам выбраться из этой ситуации, когда мы даже не знаем, что ждет нас снаружи.

Я смотрю на нее, у меня потеют руки, когда я сжимаю фонарик.

— Нам нужно пойти посмотреть, что там наверху, а потом мы придумаем, как выбраться, хорошо? — говорю я, лицо Лиры сияет от моего белого света.

Она кивает, выключая свой, отчего в комнате становится намного темнее.

Я прерывисто вздыхаю и отшатываюсь, когда слышу еще один мучительный крик. Как-будто кого-то разрывает на части животное. В моей голове проносятся самые худшие сценарии.

Кого-то заживо съедает пропитанный кровью медведь или волк. Еще хуже, если их мучает человек. Тащит в лес, где никто не может услышать их крики из-за грохота волн и постоянного завывания ветра.

Я сглатываю желчь в горле, выключая фонарик. Даже не могу разглядеть свою руку перед лицом — так темно. Я чувствую, как Лира хватается за мою сумку, крепко прижимаясь ко мне, когда я начинаю пробираться к ступенькам.

Мои руки ощупывают грязную стену, а нога находит первую ступеньку. Мои зубы стиснуты так сильно, что пульсируют, я стараюсь вести себя тихо, боясь, что даже слабый вздох скажет тому, что снаружи, что мы здесь, внизу.

Я постепенно делаю шаг, видя, что металлические ворота все еще открыты, и снаружи светит луна. Я вижу, как яростно раскачиваются деревья, снова чувствую запах океана и знаю, что сейчас мы увидим то, что издает этот шум.

Чем дальше мы поднимаемся по ступеням, тем больше я слышу. Например, низкие крики и приглушенные стоны. Когда мы достигаем вершины и обе выглядываем наружу, чтобы засвидетельствовать это, дыхание в моих легких обрывается.

Внутри меня дрожат нити страха.

Четверо высоких мужчин окружают тело в нескольких ярдах от них. Их присутствие ужасающе. Это зло и мучения.

Я облизываю губы, их сухость наступает внезапно.

— Что они…

Я кладу нежную, но твердую руку на рот Лиры, заставляя ее замолчать рядом со мной. Распахнув глаза, я качаю головой, прикладывая свободную руку к губам и делая гримасу «шшш».

Все они одеты в черное с головы до ног. Их фигуры сливаются с ночью, один из них стоит позади мужчины, стоящего на коленях на земле. С такого расстояния я вижу, насколько ранено его лицо. Его глаза настолько разбиты, что почти не открываются, грязь и кровь покрывают его скулы.

Кислота бурлит у меня в желудке, и я ничего так не хочу, как блевануть. Мы являемся свидетелями преступления. И я не уверена, что я или Лира сможем его остановить.

Я слышу только бормотание, ничего больше. Только приглушенный шепот и звук кулака одного из них, соединяющегося с его костями. Это сводит с ума, насколько силен удар. Отсюда я особенно хорошо слышу, как ломается его челюсть.

Это похоже на игру в ожидание.

Мы должны бежать? Ждать, пока они закончат?

Мы с Лирой сидим здесь. Прижавшись друг к другу внутри мавзолея, напрягая зрение, чтобы смотреть на этот ужас. Они бьют его. Снова и снова. Ни пощады, ни сочувствия. Только безудержная ярость и сила.

Этот человек, которого придется опознавать по зубам, потому что его лицо стало настолько неузнаваемым, стонет. Но он не молит о своей жизни, он просто ее отдает. Когда они делают паузу, возможно, чтобы задать вопрос, и он не отвечает то, что они хотят, раздается еще один удар по лицу.

На этот раз пауза немного дольше, их внимание полностью сосредоточено на нем. Секунду спустя я слышу шипение существ, которые больше всего ассоциируются с дьяволом. Один из них, тот, что пониже ростом, бросает на парня мешок с разноцветными, склизкими змеями. Они извиваются и обвиваются вокруг его тела, и я никогда не слышала такого ужаса, как сейчас.

Это не просто крик страха. Он в ужасе. Это травмирует его на всю жизнь. Воспоминание о том, как змеи двигались по его коже, шипели и впивались в него. Этот звук врывается из его легких и проносится по лесу.

Я хватаю Лиру за руку, бесшумно направляясь от открытых ворот налево от мавзолея. Мы держимся от них на расстоянии, но все равно направляемся в сторону школы.