Грехи отцов - Коултер Кэтрин. Страница 46

– Когда у нас с твоей мамой появлялась возможность встретиться, она обычно приезжала сюда. Вот увидишь, здесь все напоминает о ней, – тихо сказал Томас, и в его голосе было столько боли и сожаления, что Адам поспешно отвернулся и сделал вид, будто рассматривает буйно цветущие розовые кусты по обеим сторонам крыльца.

Он заметил, что в машине, припаркованной в квартале от особняка, сидят два агента. Пусть этот дом и выглядит патриархальным, старомодным жилищем, настоящей обителью тепла и уюта, но скажет ли Томас дочери, что его постоянно охраняют в течение последних двадцати лет?

– Через три часа стемнеет, – заметил Адам, посмотрев на часы. – Нужно сделать кое-какие звонки, потолковать с парнями в Нью-Йорке, еще раз объяснить им все и предупредить, чтобы были начеку. Я чувствую, что Кримаков скоро попытается проникнуть в больницу. Пусть наши люди точно знают, с кем им придется столкнуться. Всегда существует опасность утечек. Детектив Гордон, например. Уж она-то рада поделиться информацией с первым встречным. Если Кримаков не появится через двадцать четыре часа, значит, понял, что его дурачат.

Адам оглянулся на Бекку, не сводившую глаз с дома. Наверное, представляет свою мать, стоящую рядом с отцом, их улыбки, взгляды, смех… Только ее не было рядом. Никогда. Ни разу. Они не собирались здесь всей семьей. Только мать и отец. А ее сюда не брали. И теперь она чувствовала себя обделенной.

– Смой с волос эту идиотскую краску, – попросил Адам Бекку.

– Верно, – согласился с ним Томас. – У тебя волосы совсем светлые, как у Эллисон.

– Мама была еще светлее, – покачала головой Бекка. – Так и быть, Адам, поеду в магазин. Кто со мной?

– Я и еще трое. – Адам был доволен, что лицо Бекки прояснилось и она выглядит чуть веселее.

В семь часов к Томасу ввалились Диллон с Шерлок, Томми Трубка и Хэтч, якобы для того, чтобы выработать стратегию действий. Но сначала решили попробовать пиццу. Адам, правда, сомневался, что стратегия будет действенной, но так хорошо, что все собрались вместе! Кто знает, какая идея может родиться после горячей ароматной пиццы?

Диллон нес на плече младенца в памперсе и крохотной белой маечке. Адам окинул Савича взглядом, пощекотал ножку малышу и громко осведомился:

– Ты отец этого парнишки?

– Не притворяйся удивленным, Адам, – буркнул Са-вич, легонько растирая спину ребенка. – Эй, Шон, ты уже достаточно проснулся, чтобы врезать этому типу по его смазливой физиономии?

Шон сунул в рот кулачок, принялся энергично сосать и гордо выставил круглую попку, чем заработал одобрительную улыбку отца.

– Он почти спит, – шепнула Шерлок, погладив сына по головке, покрытой черным пушком. – Сосет пальцы, когда не хочет, чтобы его тревожили, но при этом знает, что говорят о нем.

– Ну как, Адам? Достойный противник?

– Еще бы, – рассмеялся тот. – Так и вижу, как он поднимает по три конверта каждой рукой. Может, даже осилит марку на каждом.

Он все еще хохотал, когда появился посыльный. Вскоре на столе гостиной лежало десять пицц. Хэтч трудился над самой большой, со стручковым перцем. Выбритая голова поблескивала в свете торшера.

– Вот это да! – восхитился он. – Остро, сил нет! Черт, язык обжег!

– Надеюсь, у тебя вскочит волдырь, – буркнул Адам. – Так тебе и надо. Не будь свиньей. Господи, обожаю оливки с артишоками!

– Нет никакого волдыря, только щиплет немного, – объявил Хэтч, откусывая пиццу снова, и приступил к делу:

– Все отделения ФБР извещены о Кримакове. Парни из нью-йоркского Бюро отвезли машину, из которой выбросили Бекку, экспертам, и те обследуют каждый дюйм самыми современными приборами. Правда, пока ничего не нашли, хотя я, честно говоря, надеялся, что обнаружится хоть какая-то зацепка. Ничего не скажешь, этот Кримаков – настоящий ас! Точен, осторожен и предусмотрел все. Ролло и Дейв, только вчера выехавшие из Риптайда, послали ФБР все отпечатки пальцев, которые смогли раздобыть в доме Линды Картрайт, все волокна, какие удалось собрать. Но заключения мы пока не получили. Насчет того убийства в Итаке, где он украл машину: детективы прочесали все холмы в поисках свидетелей, но без успеха. Полная неудача.

Он выругался на непонятном языке, и Бекка вопросительно изогнула бровь. Хэтч слегка покраснел.

– Немного латышского для разнообразия. Весьма оригинальное выражение, сочное и цветистое, касающееся задней части лошади и всего того, что можно с ней проделать.

Присутствующие взорвались смехом, и на душе Бекки стало тепло. Она смотрела на людей, о существовании которых до последнего времени не подозревала. На людей, ставших ее друзьями. Вероятно, они останутся ее друзьями навсегда.

Бекка улыбнулась, глядя на малыша, мирно спящего в переносной корзинке под голубым одеяльцем. Живой портрет отца, если не считать материнских синих глаз.

Томас тоже смотрел на Шона. Он почти не ел, и Бекка понимала, в чем дело: волнуется за нее, тревожится.

«Мой отец, – думала она, – как странно выговаривать эти слова. Он живой, настоящий». Разумом она понимала это, но никак не могла осознать до конца в тех заветных глубинах сердца, не сохранивших ни памяти, ни знания. Ничего существенного, кроме пары фотографий, снятых давно, когда и он, и мать были молоды, моложе ее теперешней, и историй, рассказанных матерью. Бесчисленных историй.

Но и они – лишь воспоминания из вторых рук. Заимствованные. Она поняла это сейчас. Мать повторяла их без конца в надежде, что Бекка запомнит их и сохранит любовь к отцу, которого считала мертвым.

Но он жив, жив, а мать скрывала это. Только истории, дурацкие истории…

Бекка пыталась убедить себя, что таким образом мать пыталась ее уберечь, но не могла избавиться от ощущения того, что ее каким-то образом предали, и гнев обиды никак не унимался. Почему они молчали, когда ей исполнилось восемнадцать? Двадцать один? Двадцать пять, наконец?! Неужели в их глазах она не была достаточно взрослой? Но она довольно рано стала независимой, начала работать, пользовалась уважением, и все же родители таились от нее. Теперь же слишком поздно. Мама ушла навсегда и до самого конца ни слова не проронила, хотя могла признаться во всем перед тем, как впасть в кому. Бекка никогда не увидит их вместе. Как это печально!

Теперь ей стало ясно, почему мать иногда оставляла ее на три-четыре дня. Несколько раз в год она жила у супружеской четы, старых друзей матери, и играла с их тремя детьми. Бекка так весело проводила там время, что даже не спрашивала, куда и зачем исчезает мать, считая, что та совершала деловые поездки или навещала знакомых.

Бекка поджала губы. Жаль, что тут нет мамы… тогда она могла бы обнять ее и отца и больше не отпускать.

– Я получил последний отчет по Кримакову. Оперативный сотрудник ЦРУ сообщает, что компьютерная сеть в Афинах строго засекречена, но, вполне возможно, все-таки кое-что смогу узнать. Что ж, мой компьютер действительно высветил данные на жителей страны, не имеющих греческого гражданства. А вот списки нелегальных греческих агентов, действующих по всему миру. Сами понимаете, в этот перечень входит немало темных личностей, за которыми власти пытаются следить. К сожалению, как мы уже знаем, основное досье на Кримакова было уничтожено КГБ. Тем не менее все факты, собранные воедино, позволяют прийти к весьма интересным выводам.

Савич вынул из кармана несколько листочков бумаги и стал читать:

– Василий Кримаков прожил в Аджиос-Николаосе шестнадцать лет. В восемьдесят третьем году женился на кри-тянке. В девяносто шестом она утонула. Ее дети от первого брака тоже мертвы. Старший в шестнадцать лет свалился со скалы во время похода в горы. Пятнадцатилетняя девочка врезалась на мотоцикле в дерево. Их общий ребенок, мальчик, которому сейчас восемь лет, сильно обгорел, когда неожиданно вспыхнул мусорный ящик, и сейчас находится в специальном ожоговом центре реабилитации недалеко от швейцарского города Люцерна. Он все еще далек от выздоровления, но по крайней мере жив. Это далеко не все отчеты, их было гораздо больше, и некоторые, вероятно, касались планов греческого правительства по преданию суду Кримакова, но я не сумел их найти. Что вы думаете по этому поводу?