Уже мертва - Райх Кэти. Страница 12

Гэбби уже ждала меня. Я заметила, направляясь к крыльцу, как колыхнулась кружевная занавеска в одном из ее окон. Спустя несколько мгновений открылась парадная дверь. Гэбби вышла, заперла дверь, потом энергично схватилась за ручку и потянула за нее, проверив, сработал ли замок. И зашагала вниз по железной лестнице — ее длинная юбка, развеваясь, напомнила мне парус идущего по ветру судна.

Приближение Гэбби определить легко: она обожает все, что бренчит и блестит. В тот вечер ее лодыжку охватывало кольцо из маленьких колокольчиков. При каждом шаге колокольчики звенели. В аспирантскую бытность наряд, в котором она вышла, я окрестила бы «новый хиппи». Ей нравится выряжаться во что-нибудь экстраординарное.

— Как дела?

— Нормально, — ответила я.

Я солгала. Но мне до ужаса не хотелось разговаривать сегодня ни об убийствах, ни о Клоделе, ни о провалившейся поездке в Квебек, ни о своем неудачном замужестве — короче говоря, ни о чем, что в последнее время не давало мне покоя.

— А ты как поживаешь?

— Bien.

Гэбби покачала головой, дреды запрыгали. Все как в старые добрые времена. Хотя не совсем все. Я сразу угадала, что Гэбби в таком же настроении, как и я. Ей тоже хотелось разговаривать на несерьезные темы и не затрагивать больных вопросов. Мне сделалось немного не по себе, однако я решила продолжить безмолвно и по обоюдному согласию начатую игру.

— Итак, где мы сегодня ужинаем? — спросила я.

— А у тебя есть какие-нибудь особые пожелания?

Я задумалась. В подобные моменты я представляю, что передо мной на тарелке какая-то еда. Мой мозг определенно предпочитает зрительные образы. Сегодня явно требовалось что-нибудь красное и трудноперевариваемое.

— Я бы съела чего-нибудь итальянского.

— Отлично. — Гэбби прикинула в уме, куда нам пойти. — Как насчет «Вивальди»? Там есть столики и на улице.

— Отлично. Мне это чудесное парковочное место терять не придется. — Я указала подбородком на свою машину.

Мы повернули за угол и пошли через сквер под сенью широколистных деревьев. На скамейках, перекусывая, болтая и разглядывая прохожих, тут и там сидели старики. Какая-то женщина в шапочке для душа кормила голубей хлебом из пакетика, добродушно ворча на них, как на разбаловавшихся детей. По одной из дорожек расхаживали двое полицейских. Руки обоих сцеплены сзади в «замок». Периодически они останавливались, чтобы сделать кому-нибудь шутливое замечание или ответить на чей-то вопрос.

Мы миновали бетонный бельведер, расположенный к западу от сквера. Я окинула взглядом слово «Веспасиан» над его дверью и в который раз задумалась, почему имя римского императора высечено именно в этом месте.

Выйдя из парка, мы пересекли улицу Лаваль и пошли вдоль ряда высоких бетонных колонн, обозначавших вход на улицу Принца Артура. За все это время ни я, ни Гэбби не произнесли ни слова. Странно. Гэбби редко молчит, чаще всего ее переполняют идеи и планы. Я решила, что сегодня она просто угадала мое настроение.

Однако, начав искоса наблюдать за подругой, поняла, что ошибаюсь. Гэбби на ходу пристально вглядывалась в лица попадавшихся навстречу людей и кусала ноготь большого пальца. Я видела, что она нервничает.

В этот теплый влажный вечер народу на улице Принца Артура было видимо-невидимо. Снующие взад и вперед люди окружали нас со всех сторон. Окна и двери ресторанов были распахнуты, столики рядом с ними беспорядочно громоздились, словно кто-то вынес их, а составить ровно забыл. Под яркими разноцветными зонтиками сидели, разговаривая и смеясь, мужчины в легких рубашках и женщины с обнаженными плечами. Многие стояли в очереди, ожидая возможности сесть на освободившееся место. Приблизившись к «Вивальди», заняла очередь и я, а Гэбби отправилась на угол купить пива.

Когда нас наконец-то посадили за столик, Гэбби заказала феттучине, а я пиккату со спагетти. От чисто красного блюда я отказалась, увидев плавающий в стакане с перье, который мне принесли сразу же, кусочек желтого лимона.

Ожидая заказ, мы с Гэбби завели разговор, но довольно неохотно и, по сути, ни о чем, а вскоре опять замолчали. Молчание это было отнюдь не привычной паузой в болтовне близких, привыкших друг к другу подруг. Мы обе чувствовали себя неловко.

Я отлично знаю Гэбби. В тот день она держалась напряженно. Ее взгляд избегал встречи с моим и по-прежнему беспокойно изучал окружавших нас людей. Она слишком часто брала со столика и подносила к губам бокал с кьянти. В свете вечернего солнца вино горело ярко-красным пламенем, словно закат в Каролине. Гэбби явно что-то тяготило.

Я прекрасно знала это состояние: когда тебя что-то сильно тревожит, ты жаждешь заглушить свою тревогу алкоголем. В свое время я часто прибегала к его помощи. Лед в моем перье медленно таял. Я долго наблюдала за лимонным кругляшом, плавающим между уменьшавшимися прозрачными кубиками.

— Гэбби, в чем дело?

— Ты о чем? — Подруга вздрогнула.

Она коротко и нервно рассмеялась и откинула с лица дред. Глаза ее приняли бесстрастное выражение.

Я заговорила на отстраненную тему, решив, что, если у Гэбби возникнет желание, она сама позднее поделится со мной своими проблемами.

— От кого-нибудь с северо-запада есть вести?

Мы встретились с ней в семидесятых, когда учились в аспирантуре. Я была замужем и завидовала Гэбби и остальным свободным от семейных уз друзьям и подругам. Мне так не хватало сближающих вечеринок до самого утра, коллективных походов прямо с пирушек на философские заседания. Я была их ровесницей, но жила как будто в другом мире. Только с Гэбби мы стали близкими подругами. Понятия не имею почему. Ведь мы с ней настолько разные, насколько вообще могут различаться две женщины. Возможно, дело было в том, что Гэбби нравился Пит. По крайней мере, она делала вид, что нравился.

Воображение перенесло меня в прошлое. Я ясно увидела Пита: по-военному жесткого, в окружении обкуренных травой, напившихся дешевого пива хиппи. Мои аспирантские вечеринки приводили его в страшную неловкость, он ненавидел их, но делал вид, что просто презирал. Из всех моих однокашников только Гэбби удалось найти с ним общий язык.

Теперь я поддерживаю отношения лишь с несколькими из товарищей по учебе. Они живут в разных уголках Штатов, большинство работают в университетах и музеях. А Гэбби все эти годы общалась со многими, возможно, потому, что никто не хотел терять с ней связь.

— Иногда мне звонит Джо. Он преподает где-то в Айове. Или в Айдахо.

Географию Гэбби всегда знала плоховато.

— Правда? — спросила я, желая поддержать разговор.

— Берн продает недвижимость в Лас-Вегасе. Пару месяцев назад он приезжал в Монреаль на какую-то конференцию. С антропологией никак не связан и вполне счастлив.

Гэбби сделала глоток вина.

— А волосы у него все такие же.

Она рассмеялась, теперь вполне искренне. То ли вино, то ли моя компания постепенно расслабляли ее.

— Ах да! Недавно я получила электронное письмо еще и от Дженни. Подумывает вернуться к научным исследованиям. Ты знаешь, что она вышла за какого-то придурка и бросила классную работу в Рутджерсе? — Обычно Гэбби не так отчетливо выговаривает слова. — Теперь наша Дженни — адъюнкт или что-то в этом роде и ждет, что ей предложат заниматься чем-нибудь этаким.

Она опять глотнула вина.

— Если, конечно, благоверный ей позволит. А как у тебя дела с Питом?

Вопрос застал меня врасплох. До этого я изо всех сил старалась избегать упоминаний о своем замужестве. У меня было ощущение, что если я облеку в слова свои мысли о нем, то буду вынуждена взглянуть в глаза правде, а я чувствовала, что еще не готова к этому.

— Он в порядке. Иногда мы разговариваем по телефону.

— Люди порой меняются.

— Верно.

Принесли салаты, и в течение нескольких минут мы занимались добавлением в них перца и других специй. Когда я подняла голову, то заметила, что Гэбби сидит неподвижно, держа вилку над тарелкой. Она опять от меня отстранилась, но на сей раз для изучения не окружающих людей, а собственного внутреннего мира.