Без мозгов - Иванова-Неверова Оксана. Страница 17

Юрик лежал с закрытыми глазами, из носа у него торчала кислородная трубка. Поверх красного шерстяного одеяла, подвернутого простынёй, покоились ладонями вверх Юркины руки, худые и синие. К каждой тянулась наполненная раствором трубочка капельницы. На фоне проступивших вен иглы, зафиксированные пластырем на коже, показались мне огромными. А Юрик – в белой палате на белой подушке – совсем маленьким.

Иглы. В обе вены. Иглы, иглы, металл в поражённом организме… Рубанова кричала, как погибающий вепрь. Конь демонстративно смеялся. А Юрик?

– Юра. – Я тихонько тронул его ладонь.

Юрик даже глаза не открыл. Он сглотнул и глухо застонал во сне. Если я извлеку иглы, это облегчит его страдания? Я в испуге отдёрнул пальцы: что, если иглы ни при чём? Какое право я имею лишать Юрика лекарства?!

Пресловутая краденая банка была при мне. Темноту я мог обеспечить одеялом. Сознание у Юрика явно было нарушено. Всё, как с Рубановой. Кроме самого главного: не было Коня. И я, в отличие от него, понятия не имел, каким образом запустить обратный процесс.

В коридоре раздались быстрые шаги. Я зачем-то присел и спрятался за кроватью. Меня не должны выставить, только не сейчас.

– Кровь привезли в шестую, – сообщил женский голос.

– Отлично, самое время, – отозвался мужской.

Кровь, время… Что-то знакомое стучалось у меня в голове. Что-то связанное с Людмилой Михайловной. Что она говорила такого важного? Банку надо вернуть, говорила она. Пока есть время. Ну, вот банка, вот Юрик. Я вернул, дальше что?! Не разбивать же её. Судя по Рубановой-зомби ничем хорошим это не закончится. Чем это грозит Юрику, который уже и так еле дышит? Грозит… Людмила Михайловна сказала, что мне ничего не грозит, потому что…

Я вытащил из кармана рюкзака перочинный ножик. Маленький, но острый. Его приобретение в своё время вызвало у матери морально-воспитательный припадок, но отец меня отстоял.

Не раздумывая, я полоснул ножом по большому пальцу своей левой руки. Я выбрал палец, поскольку никогда не решился бы разрезать бело-синему Юрику ладонь или запястье.

Мы с Огурцом придумали побрататься ещё когда пешком под стол ходили. Мама Юрика поймала нас с ножом, и отсыпала обоим по самое не балуй. Так что мы на время затихарились, а потом идея потеряла магическую окраску. Мы и так знали, что будем стоять друг за друга во всех битвах, включая онлайн, но… Я остро чувствовал, что пришло время совершить настоящий обряд.

Вот так по-дурацки, без раскаления ножа, без ритуальных клятв и без торжественной обстановки я прибратал себя к Юрику в палате реанимации. Фаланга к фаланге. Наверное, я очень сильно давил ему на палец и активировал какую-нибудь важную в китайской медицине точку, потому что Юрик открыл глаза.

– Юр, Юр… – От радости у меня всё в голове смешалось, – Юр, слышь? Ох, Юр…

Он сделал свободной от моего зажима рукой такое движение, как будто хотел сбросить ползущего по ней паука.

– Убери… это… – просипел он и дёрнулся, но как-то вяло. Сил у него, видно, совсем не было.

Я подумал, что мне влетит. Влетит зверски. Но теперь я стал Юрику кровным братом, вроде как носителем части его души. И эта часть души во мне очень сильно болела. Руками и головой. Я будто по вай-фаю к Юрику подключился. Хотя, на самом деле, это было, скорее, проводное соединение: едва я разомкнул наши пальцы, боль отступила, головокружение схлынуло и… Я понял, что знаю нечто новое.

Внутри меня кто-то умирал. И вместе с ним умирал я, потому что мы как-то друг от друга зависели.

Это Юрик, догадался я. Это Юрик умирает. Из-за того, что кто-то умирает внутри него. Я это просто уловил через кровь. Я поскорее возобновил соединение, разрез к разрезу, и мне снова стало плохо. И страшно. Откуда-то пришла уверенность: мы все умрём. Мы ничего не можем сделать. Только…

Я потряс головой, пытаясь отделить себя от ощущений Юрика. Ведь до прихода к нему я не умирал. И сейчас тоже не умираю, это – как там в мамином сериале? – перенос эмоций. Это они ничего не могут сделать – Юрик и нечто внутри него. А я… Могу! Мо-гу!

Для начала я сделал то, что было категорически запрещено: выдернул капельницы. Юрик прикрыл глаза от облегчения. Мы оба понимали, что это ненадолго: придёт доктор, и мучения начнутся заново.

– Юр, – прошептал я, не отпуская его руки. – Я не знаю, как быть. Я не разобрался. Но если ты можешь, просто отделись от этого. Я хочу, чтобы ты отделился. Ты теперь МОЙ брат, а своим братишкам больше не брат! Слышишь?!

Юрик посерел и подтянул одеяло к лицу.

– Я найду Миху, – пообещал я. – Приволоку его сюда. Маму уговорю, она попросит, чтобы нас впустили. Ты только продержись, ладно?

– Не надо, – прошептал Юрик и накрылся с головой.

На секунду мне показалось, что мы потеряли сознание. Вспышка, фиолетовые круги, грохот…

Я сижу на полу у кровати, рядом валяется капельница. Значит, грохот не почудился, я и в самом деле опрокинул треногу, повиснув на трубке.

– Ты что же здесь устроил?! – Голос доктора звучал негромко, но с такой яростью, что у меня не хватило сил встать.

Я отполз с пути разношенных кроссовок и скрючился возле рюкзака. Доктор метнулся к Юрику, сдернул с его лица одеяло, приложил пальцы к шейной артерии и только потом повернулся ко мне.

– Вон отсюда, – велел он, по-прежнему не повышая голоса.

Я соскрёб себя с пола и вцепился в спинку кровати. Не уйду. Я сейчас… придумаю что-нибудь. Буду тянуть время, пока они не увидят, что Юрику стало легче. А потом… я понятия не имею, что потом. Но я не уйду.

– Мне надо… – Я задыхался, – Я хочу… говорить. С Юриной мамой… Ну, рассказать… Дождаться её. И привести… Коня. Здесь нужен Конь, я вам объясню!

Доктор побагровел, а Юрик… Едва заметно – уголками губ – улыбнулся.

– Сева, – голос Юрика звучал слабо, но… радостно. – Сева, не надо никого. Ты сам смог.

– Не… надо… никого, – повторил я медленно, чтобы поверить услышанному. У меня даже руки задрожали от облегчения: – То есть Коня… Не надо.

– Ты совсем уже оборзел?! – Доктор в один шаг навис надо мной, твёрдой рукой хирурга захватил капюшон толстовки, выпирающий под халатом, и выволок меня в холл.

А я не обиделся.

– Знаете, что? – Я развернулся к доктору, как только он ослабил хватку на моём загривке. – Мы смогли. Смогли без Коня! Спасибо вам огромное!

Перед моим лицом закрылись двери. А я снова ничуть не обиделся. Потому что помнил взгляд Юрика перед тем, как меня оторвали от спинки кровати. И глаза у него были… Карие. Нормальные – Юркины глаза.

Глава 17. Не дари мне поцелуй

Я немного постоял в холле, бестолково потаращился вокруг. Я словно вывалился из сна, как медведь после зимней спячки. Реанимация, Юрик… Всё это было в какой-то параллельной реальности. Хорошо, кстати, что доктор в этой реальности не стал устраивать мне взбучку с привлечением родителей. До меня только сейчас дошло, как выглядело со стороны моё желание раздобыть коня для Юрика.

Подумав об этом, я припустил к выходу и только у вертушки вспомнил, что приходил к Рубановой.

Лидочку поместили в платную палату, так что никто даже не спросил у меня, почему я заявился не в часы посещений. Пухлая нянечка провела меня по отделению, всю дорогу улыбаясь так, будто к Рубановой явился самый милый на свете померанский шпиц. Она взбила Лидочке подушку и помогла сесть. По-моему, Рубанова уже отлично справлялась сама, хотя и выглядела изнурённой.

– Я это… Ну… – я собрался с мыслями и вспомнил про апельсины во всех фильмах про больницу. – Ничего тебе не принёс, короче.

Рубанова засмеялась:

– Переживу как-нибудь. Родители мне всего натащили. Представь, им сказали, что у меня психическое перенапряжение. Слишком много учусь.

Вообще-то, я был согласен с докторами. По-моему, Рубанова уже давно учится в режиме истощения. Шутка ли, три языка долбить, да ещё и в остальном маму с папой не разочаровывать. И это происшествие с математикой – по сути попытка передать полномочия. Бедная Рубанова просто хотела решить хоть какую-нибудь задачу чужими силами.