Дом огней - Карризи Донато. Страница 3

Тихо и темно.

Когда он снова открыл глаза, было трудно дышать. Будто кто-то силой затолкал ему в горло горсть перегноя. В слепящем солнечном свете он узнал лица свечечек, которые его окружали. Ребята склонились над ним, опершись о коленки: разглядывали, как жабу, попавшую под автомобиль и распластанную по асфальту, но не решались подойти ближе и, главное, заговорить. Это молчание привело его в ужас.

– Аримо, – тоненько пропищал Пьетро, просто чтобы услышать их голоса.

Мальчики с облегчением разулыбались, и тогда он понял, что еще жив. Потом сдвинул голову ровно настолько, чтобы увидеть отца, который стоял на коленях рядом с ним, на гравии. Бледный от страха, он тяжело дышал, будто пробежал десять километров без остановки, и весь взмок. Его скрещенные ладони все еще давили Пьетро на грудь, ритмично и безостановочно, словно поршень.

Заметив, что сын пришел в себя, он остановился. Выбился из сил.

Что стряслось? Пьетро с трудом припомнил падение. Потом волна боли захлестнула его, тело будто рассыпалось на куски. Во рту ощущался металлический привкус крови, голову точно сдавило железным обручем, и Пьетро не мог пошевелить правой ногой.

Но теплый летний воздух снова наполнил его легкие.

Хотя взрослые – и в семье, и по соседству – говорили об инциденте как о чем-то, его касающемся, Пьетро всегда казалось, будто их речи относятся к кому-то другому. Он не мог вообразить собственную смерть, может быть, потому, что был еще ребенком.

Его сердце остановилось где-то на полминуты.

Но рядом с неумолимым приговором – провести остаток прекрасных летних дней в шезлонге с загипсованной ногой – мысль о том, что все обошлось, отнюдь не утешала. Видеть, как развлекаются приятели, было дополнительной, совершенно невыносимой пыткой.

Вначале друзей томило любопытство, и, делая вид, будто приходят расписаться на гипсе, они донимали Пьетро вопросами: что он почувствовал в те секунды, посетил ли потусторонний мир, встретил ли там Иисуса, Мадонну, дьявола или хотя бы каких-нибудь призраков.

Чтобы их не разочаровать, Пьетро сперва пытался отвечать уклончиво. Но потом пришлось признать, что во тьме, куда он провалился, не было ровным счетом ничего.

Таким образом, интерес к нему угас, и друзья занялись более легковесными делами, к примеру принялись наслаждаться летом, этим волшебным даром, какой Господь Бог от щедрот своих преподносит ребятишкам.

Но, судя по всему, Бог обошел вниманием бедного Пьетро: ведь что ему стоило приговорить мальчика к неподвижности в те месяцы, когда нужно ходить в школу.

Время от времени кузен Ишио отбивался от компании и снисходил до партии в карты или в «Cluedo» [1], но не по желанию, а скорее из сочувствия. Пьетро осточертели эти подачки, кроме того, нога под гипсом страшно чесалась и было унизительно просить Аделе провожать его в туалет.

Чтобы как-то скрасить сыну дни болезни, отец, который каждый день ездил во Флоренцию по работе и возвращался обратно, привез ему из дому игровую приставку. Но даже Супер-Марио и Луиджи, верные спутники зимних вечеров, не могли придать ему бодрости. За пару недель с Пьетро сошел весь загар и он стал таким же бледным, как в январе.

– Ну, как ты сегодня? – каждый день интересовался отец.

– Лучше, – отвечал Пьетро, сам не зная, так ли это.

Хотя отец по-прежнему был суховат, его отношение к сыну изменилось. Помимо дежурного вопроса, задаваемого каждый день, он начал как-то странно посматривать на Пьетро.

Многого в отце Пьетро не понимал. Синьор Б. всегда вел себя с сыном уклончиво. Зато рядом с другими людьми преображался. Становился веселым, дружелюбным. Особенно с детьми. Он был детским психологом, и его маленькие пациенты обращались к нему «синьор Б.».

Синьор Б. всегда ходил растрепанным. Зимой носил тренч, подобно комиссарам из детективных книжек, а летом – ужасные, потешные сандалии. Карманы его были битком набиты леденцами и карамельками. И с чужими он заливисто хохотал.

После инцидента, который мог стоить ему жизни, Пьетро обнаружил, что отец не только странно посматривает, но и ходит мимо него кругами. И никак не мог понять, что это с ним такое.

После того рокового понедельника, первого в июле, мальчик часто слышал, как отец бродит по коридору рядом с его комнатой. Считая про себя шаги, он понял, что синьор Б. останавливается на пороге. Но так и не осмеливается войти.

Пьетро пытался понять причину странного поведения отца. Может, и синьор Б., подобно друзьям юного Пьетро, хотел спросить, что он испытал за те тридцать секунд, когда лежал мертвый. Может, хотел услышать, что там, за пределом жизни, что-то есть, какая-то надежда для всех. Может, жаждал ответа, чтобы унять несказанную боль, терзавшую его с тех пор, как умерла жена. Трудно жить с таким страданием в душе и прилагать все усилия, чтобы казаться самым веселым человеком на свете, думал Пьетро. И говорил себе, что расскажет ему какую-нибудь байку, только чтобы он наконец примирился с жизнью. Но отец не задавал вопросов.

В последнее воскресенье июля после полудня настала удушающая жара, и взрослые дремали, затворившись в прохладных домах. Только дети оставались на солнцепеке, не позволяя зною поколебать дружеский союз.

Так что с четырнадцати до шестнадцати часов дети владели миром.

Как и все его сверстники, Пьетро не испытывал потребности спать в жаркие часы, но загипсованная нога обрекала его на принудительный покой. Сидя у окна в своей комнате, положив руки на подоконник и опершись о них подбородком, он с безутешным видом следил, как его друзья внизу, в нескольких метрах от него, гоняются друг за другом, силясь друг друга запятнать.

Сразу после инцидента родители всех детей в округе запретили игру в свечечки. Мол, это слишком опасно. Но по прошествии нескольких недель запрет позабылся. И беззаконная забава заняла свое место среди прочих летних развлечений – никто на это не пожаловался, никто не разозлился.

И, о жестокая судьба – сад Джерберов оставался идеальным местом для состязания между восковыми и живыми. После того что случилось с Пьетро, дом окончательно исключили из игры. Но и вне его можно было отлично спрятаться в зарослях бирючины, под скамейками и среди клумб.

Безразличные к мучениям, какие должен был испытывать их несчастный друг, глядя, как они веселятся, семеро оставшихся невредимыми погрузились в игру. Даже Карлетто в кои-то веки ускользнул от матери и от задачек по алгебре. Так что не участвовал один только Пьетро, которого пожирала зависть, смешанная с невыносимой скукой. Утешало только то, что, не участвуя в игре, он со своего поста мог прекрасно наблюдать за всеми ее перипетиями.

Первым восковым человечком выпало стать Данте, который сразу же запятнал Джованноне. Но этому плотному верзиле редко удавалось как следует спрятаться, он буквально подставлялся противнику, а вот Пьетро сверху видел всех участников игры. Теперь двое восковых пересвистывались, силясь догадаться, где прячутся живые.

Пьетро рассудил, что Дебора нашла хорошее укрытие за кучей сухих веток, которые собрал синьор Б., очищая лужайку. Ишио и Карлетто, в свою очередь, тоже неплохо спрятались. Зато Этторе точно запятнают следующим. Пятилетний Дзено, которому, по логике вещей, малый рост давал преимущество, никак не мог решить, куда деваться, и сновал туда-сюда в своей обычной, так бросающейся в глаза фиолетовой футболке Батигола.

Обычно вначале игра проходила довольно спокойно. Потом, в определенный момент, когда восковых становилось больше, чем живых, страсти разгорались, и могло случиться все что угодно.

Так и произошло, когда к команде восковых присоединились Этторе и Карлетто. Дебору обнаружили, она пустилась бежать, но ее окружили. Спасения не было. Разумеется, всякая поимка сопровождалась оглушительным хохотом. Именно раскаты смеха больнее всего ранили увечного Пьетро. Когда наконец и Ишио был пойман, все в изумлении переглянулись.