Быстрее империй (СИ) - Фомичев Сергей. Страница 18

В том мире, из которого меня вышибли гоблины, местный форт назвали Викторией. Со временем он стал городом и столицей Британской Колумбии. Англичане ещё не появились в этой части океана, а королева, в честь которой назвали факторию, ещё даже не родилась. Но я, следуя уже заведённой традиции, оставил городу «прежнее» имя, объяснив товарищам, что оно будет символизировать нашу победу.

Страсть к сохранению еще не произнесенных имён и названий могла выглядеть патологией. Возможно я тем самым подсознательно маскировал воздействие на историю. Это и правда походило на суеверие, вроде скрещенных пальцев, но со временем превратилось скорее в интеллектуальную игру. Ведь чтобы вписать чужеродное всем название, нужно было приложить немало творческих усилий.

После полудня мы увидели берег по правому борту, что обозначался на картах будущего, как полуостров Олимпик. Это означало, что мы вошли в пролив и теперь двигались дальше на юго-восток вдоль будущей границы между двумя американскими государствами. Наше продвижение делало эту границу, как и территориальную принадлежность берегов, всё более призрачными.

Понимание этого щекотало нервы нам с Тропининым. Остальные тоже взбодрились, почувствовав приближение высадки. В который раз проверялись сабли, пики, порох на полках мушкетов.

— Ещё почти сотня верст, — напомнил я.

Окунев хмуро кивнул.

В последней сотне вёрст заключалась очередная опасность. Теперь мы не могли отойти на ночь подальше от берега, потому что берега были с обеих сторон. А скорость в три-четыре узла требовала полного дня на преодоление оставшегося пути. И затем ещё предстояло заходить в неизвестную гавань с изломанными очертаниями, и там осуществить высадку на земли, полные дикарей.

И на якорь на ночь не встать. Мы бросали лот, но глубина оказалась слишком большой. Груз даже не касался дна. Правда наш линь насчитывал только тридцать саженей, возможно не хватало какой-то малости, но рисковать якорем шкипер не захотел. Ко всему прочему и вода в проливе оказалась не такой спокойной, как я рассчитывал, разглядывая карту. Возможно горные массивы и закрывали пролив, но западный ветер нагонял в него большие океанские волны, которые сталкивались с приливными и естественными течениями.

— Маякни красной тряпкой, — попросил я. — Возможно, ночью нам лучше держаться поблизости друг от друга.

Даже навал друг на друга казался не таким опасным, как потеря из виду. А ещё оставались индейцы, которые запросто могли устроить разведывательную вылазку. Корабли сблизились уже в сумерках, капитаны прибыли на «Онисим» держать совет.

— Нужно поставить дежурных с мушкетами, зажечь огни, — предложил я. — Мы должны видеть друг друга. Если индейцы нападут, то ночь самое удобное время.

— Нам бы ночь простоять, да день продержаться, — сказал Тропинин и получил очередную порцию неприязненных взглядов.

Окунева больше заботили течения и волны, способные за ночь оттащить нас к берегу и выбросить на камни. Он даже спустил за борт лодку на тот случай, если срочно придется буксировать кораблик.

— Всем слушать море! — распорядился Комков.

Ночь прошла беспокойно. Люди меняли друг друга, но и те, что уходили спать засыпали не сразу. Подозрительные звуки доносились со всех сторон, их забивало шумом волн, искажало ветром. Нельзя было разобрать, захрапел ли зверобой на соседнем корабле, или это трещит под топором оснастка, или готовый выстрелить лук.

К счастью всё обошлось. Едва рассвело мы двинулись дальше. Уже через час корабли обогнули очередной мыс и вошли в более спокойные воды. Теперь вдоль линии берега мы двигались на северо-восток. Смена направления послужила верной приметой. Мы могли бы следовать ей, даже если бы Окунев ошибся с широтой. Но он не ошибся. Почти сразу прямо по курсу возник нужный берег. Саанич. Три часа неспешного плавания и мы на месте. Оставив в стороне более примечательный залив Эскимолт, мы направились восточнее, к уходящему вглубь суши лиману, который, судя по карте и моим собственным воспоминаниям, представляла собой цепочку из нескольких превосходных гаваней.

Распугав стайку индейских лодок, словно хищник мальков, наш флагман вошёл в залив, а затем, подождав остальные суда, устремился в сужающийся эстуарий. Встречное течение если и имелось здесь, то мы его не почувствовали, а лёгкий западный ветерок позволял маневрировать на парусах.

— Поворачивай направо, — распорядился я.

Окунев улыбнулся — команда прозвучала так, будто я хорошо знал местность. На самом деле меня вела больше интуиция, чем знание. Урбанистический пейзаж, виденный мной когда-то, воплотится в камне ещё не скоро. И я надеялся, что проектировщик будет другим.

Три других корабля осторожно следовали за нами. Их шкиперы, не доверяя ветру, спустили на воду вёсла. Мореходы и зверобои озирались. Кто-то заметил пару каланов, что спустилась с камня и исчезла в воде. Это вызвало всеобщее воодушевление. Мы прошли небольшим каналом, миновали узкость между двумя мысками, один из которых был пологим, другой возвышался скалой. Здесь гавань раздваивалась.

— Налево, направо? — спросил Окунев.

— Направо, — уверенно заявил я.

Мы ещё раз повернули направо и вошли, наконец, в небольшую бухту, водная поверхность которой мало отличалась от зеркала. Волны Тихого океана сюда не доставали, а ветерок не давал даже мелкой ряби. Внутренняя гавань, как вроде бы назовут её, пока ещё не имела четких линий набережных, береговой защиты из ломаного камня. Часть берега заросла соснами, ольхой, кустарником, часть представляла собой галечные пляжи. Я надеялся, что не перепутал, что именно в этом райском уголке в наше с Тропининым время стояла пафосная гостиница «Императрица» с двухэтажными автобусами перед фасадом и памятником Джеймсу Куку через дрогу. А неподалеку парламент, с куполообразной крышей из окислившейся меди.

Впрочем, ничего этого здесь скорее всего уже не будет. Или будет, но не такое.

— Паруса долой! — крикнул Окунев. — Якоря бросай.

Как по заказу появилось из-за туч солнце и сразу стало заметно отличие обретаемой земли от мрачных северных территорий. Даже роскошная летом Камчатка уступала Ванкуверу по обилию жизни. Люди смотрели на зелёные берега с волнением. Картинка действительно походила на обещанный рай.

Если не считать мелких промысловых набегов, высадка на Ванкувер стала нашей третьей десантной операцией, и кое-какой опыт парни уже накопили. Заранее подготовленные и проинструктированные группы действовали как хорошо отлаженный механизм. А я, с чашечкой кофе в руке, следил за операцией с палубы флагмана. Я давно наелся пионерской романтики и больше не рвался непременно первым ступать на новую землю. Мне надоело самому вникать в каждую мелочь, ворочать с парнями брёвна, вести переговоры и сражаться с туземцами. Наблюдать за действом с капитанского мостика куда как приятней.

Десант возглавил Комков. Передовые отряды высаживались на берег в глубине бухты, словно морские пехотинцы из кинофильмов. Вооружённые парни прыгали с лодок, рассредоточивались и занимали позиции на небольшом лишенном леса пятачке, а лодки возвращались к кораблям за подкреплением.

Хорошо было бы поставить крепости на мысах, чтобы прикрыть вход в эстуарий, защитить внутренние гавани. В особенности подходило для этой цели возвышение на противоположенном берегу. Доминирующая над ландшафтом скала сама по себе была готовым укреплением. Но морские крепости — дело будущего. Сейчас нам не угрожали европейские эскадры, а от разведывательных кораблей лучшей защитой являлась скрытность. И поэтому мы сосредоточили усилия на единственном укреплении, прикрывающем плацдарм на пока ещё дикой территории от местных её обитателей.

Рай не мог быть бесхозным. На нашей тесной планете так не бывает. Разве что в Антарктиде и на небольших островах. Все остальные территории, будь то пески, болота или камни обязательно принадлежали если не государству, то какому-нибудь племени или семейству. А непрошеные гости всегда и везде встречают холодный приём. Правда, пока индейцы не противились высадке. Каноэ, которые мы спугнули при входе в систему внутренних бухт, куда-то исчезли, парламентёры навстречу десанту не вышли, однако, можно было дать на отсечение любую на выбор из наших рук, что какое-то количество глаз наверняка наблюдало за кораблями, за лодками, за людьми, ступающими на берег. Лично я никого не заметил, но кожей чувствовал настороженные взгляды.