Наследство Найтингейлов - Коултер Кэтрин. Страница 63

Норт испытывал непреодолимое отвращение к себе. Как он вообще посмел прочесть хотя бы несколько строк из гнусного дневника, подсунутого Триджиглом накануне свадьбы! Его писал безумец, лишенный разума и человечности, и каждое слово в нем пропитано черной желчью. Любой нормальный человек должен избегать этой писанины, как чумы.

А все началось с прадеда. Конечно, все эти измены жен Найтингейлов существовали лишь в воображении мужей и, скорее всего, просто гнусные измышления лишенных разума стариков. Он осторожно поцеловал Кэролайн в пушистую макушку, стиснул жену покрепче и едва не подпрыгнул от неожиданности, услышав ее голос:

— Почему ты не спишь? Что-то случилось?

— Наверное, все потому, что я в ужасном состоянии. Ты не выполнила своего супружеского долга по отношению ко мне, Кэролайн. Прошло уже добрых шесть часов. И мне совсем плохо. Я, возможно, всю ночь глаз не сомкну, потому что ты оставила меня в беде.

Неужели этот поток полушутливых признаний действительно сорвался с его губ? Почему он не отделался коротким резким ответом, не посоветовал жене не обращать на него внимания? Откуда такое странное желание утешить и развеселить? Временами Норт переставал понимать себя, это новое, разительно изменившееся существо, предпочитающее остроумную игру слов, улыбающееся слишком часто и даже смеющееся куда больше, чем необходимо.

И тут он забыл о мраке и ревности, недоверии и меланхолии. Забыл обо всем, кроме теплых холмиков, прижимавшихся к его груди, узкой ладони, гладившей шею, плечи и руки. Наконец их пальцы переплелись. И тут Кэролайн оказалась между его раздвинутых ног, нагнулась над ним, и Норт благословил небо за то, что в спальню проникал тусклый лунный свет и он смог разглядеть улыбку на лице жены, но тут же закрыл глаза и застонал, потому что она ласкала его живот, и руки ее скользили все ниже…

— Прости меня, Норт, за то, что так плохо поступила с тобой.

Он почувствовал тепло ее дыхания и вздрогнул от силы и остроты собственных ощущений. Куда подевалась меланхолия, хотя бы ее полузабытый привкус? Норт на мгновение пожалел о мрачном холоде одиночества, попытался отыскать насмешливо-язвительный ответ, но голову уже туманило знакомое исступление, а в душе внезапно открылось необозримое пространство, о существовании которого Норт до сих пор не подозревал, пространство, заполненное Кэролайн, его чувствами к ней и ощущениями, которые она вызывала в нем. А когда пальцы Кэролайн сомкнулись вокруг его плоти, он вообще перестал тревожиться о чем бы то ни было и едва смог выдавить:

— Кэролайн, твои губы, прижмись ко мне губами… — И когда она начала ласкать его губами и языком, Норту показалось, что он сейчас умрет от головокружительного наслаждения. Но потом, заключив ее в объятия, окутывая теплом своего тела, влажным жаром рта, осознал, что дарит ей такое же ослепительное блаженство, потому что Кэролайн глухо вскрикнула и выгнулась, на мгновение застыв. Норт улыбнулся и прижал ее к себе в эти мгновения сумасшедшего полета.

— Ах, Кэролайн! — вздохнул он, целуя ее живот, гладя чуть влажные завитки внизу живота, — простой человек вроде меня не заслуживает такого счастья.

На что Кэролайн ответила:

— Ты единственный простой человек, которого я хочу.

* * *

Кэролайн до сих пор не побывала во всех уголках своего нового дома и, поскольку ни у кого не нашлось к ней неотложных дел, наслаждалась редко выпадающими минутами покоя. Накинув шерстяную шаль поверх муслинового платья и надев теплые башмаки, она решила отправиться в экспедицию. На дворе стояла осень, настоящая осень, и до дня Всех Святых осталось совсем недолго. По утрам в воздухе разливался густой туман, солнце почти не грело, а с моря доносился резкий просоленный запах, особенно в те дни, когда дул сильный ветер, а небо затягивали темные тяжелые облака. Но Кэролайн здесь нравилось.

Мисс Мэри Патрисия давала в своей спальне уроки Эвелин и Элис, Оуэн уехал в Скриледжи Холл, где должен был встретиться с управляющим оловянными рудниками мистером Питри. Мужчины уже успели подружиться: Оуэн считал, что мистер Питри прекрасно разбирается в своем деле, а управляющий искренне симпатизировал молодому человеку. Норт и Флеш Сэвори расспрашивали людей, знавших Нору Пелфорт, пытаясь отыскать хоть ненадежную улику, еле видный след, способный привести их к убийце. Какая жалость, что невиновность Беннета очевидна! Такой отвратительный тип!

Кэролайн заподозрила также, что Норт и Флеш пытались разыскать мальчишку, передавшего горничной Тимми записку, в которой говорилось о свидании Кэролайн с любовником. Сэр Рафаэл Карстейрс присоединился к ним, и Кэролайн не сомневалась, что все трое в конце концов решат отправиться в Гунбелл, где в гостинице миссис Фрили подавали великолепный эль.

Кэролайн поднялась на третий этаж восточного крыла. Там царила какая-то неестественная, потусторонняя тишина, от которой по спине пробегал озноб. Казалось, вот-вот неизвестно откуда появится привидение, злой дух безумца, обитавшего некогда в Маунт Хок. В воздухе плясали мириады пылинок, сверкающих в тонких лучах солнечного света, проникающего сквозь щели в ставнях и дыры в старых занавесях. По всему видно, здесь давно никто не бывал.

Кэролайн, чихнув, открыла дверь в очередную комнату, находившуюся в самом конце длинного коридора. Это оказалась не спальня, а нечто вроде кладовой. Тяжелые деревянные ставни надежно закрывали узкие окна. Кэролайн распахнула их, и комнату залил яркий свет. У стен были сложены очень ветхие деревянные ящики и несколько картин. Кэролайн вытянула одну и отступила. Это был стилизованный портрет женщины, написанный вначале прошлого века. Женщина выглядела очень молодой и красивой — темные волосы и глаза, лукавая ямочка на правой щеке. Позади стоял молодой человек, высокий, с гордой осанкой, без сомнения принадлежащий к роду Найтингейлов; большая рука покоилась на плече женщины.

Кэролайн занялась остальными картинами, поочередно рассматривая каждую. Портреты женщин.., самые ранние относятся к шестнадцатому веку… Одна дама, старше остальных, с очень тонкими губами и слишком маленькими глазками, в широких брыжах и тремя нитками жемчуга на шее, выглядела настоящей гарпией. Не хотела бы Кэролайн иметь подобную свекровь. Всего портретов оказалось около двух дюжин, и, по всей видимости, на них изображены женщины рода Найтингейлов. Скорее всего, их не зря снесли сюда, в заброшенную кладовую, и оставили на поживу пыли и плесени. Но по крайней мере хотя бы не сожгли и не уничтожили.

Кэролайн отыскала изображение дамы с высокой напудренной прической, какие носили в середине и конце прошлого века. Бабушка Норта, вне всякого сомнения. Тоже совсем молода, не старше Кэролайн. Где же его мать? Ее портрета Кэролайн не смогла найти. Но кто же виноват в этом?

И тут она поняла. Конечно, прадед Норта. Он либо велел его выбросить, либо просто отказывался заказать полотно художнику. Ведь именно он ухитрился отравить душу деда Норта своими бесконечными обличениями женщин-изменниц, которых следует держать в заточении, на положении рабынь. Прадед Норта вбил себе в голову, что король Марк похоронен именно здесь, в Маунт Хок, а не в Бретони и не в Фаун. И, учитывая его ненависть ко всему слабом полу, скорее всего, он велел снять и спрятать портреты всех дам рода Найтингейлов.

Кэролайн даже недоумевала: почему Марк, а не король Артур, которому тоже изменила жена, прекрасная Джиневра? В конце концов и в том и в другом случае всему виной женское вероломство.

Кэролайн, тряхнув головой, попыталась отогнать грустные мысли. Предки Норта наверняка были сумасшедшими, в своем безумии не слышали голоса разума. Она снова повернулась к портретам: почти все требовали реставрации, если не считать двух, самых поздних.

Кэролайн вытерла руки о юбку. Глаза ее воинственно блеснули. Пусть они вечно горят в аду, эти давно умершие мужчины Найтингейлов! Она сумела подхватить оба портрета, отнести в свою спальню и, не успев отдышаться, дернула за ленту сонетки. И только потом сплясала веселую джигу, посылая в воздух клубы пыли, осевшей на грязном платье. Норт изумленно смотрел на жену, измазанную с головы до ног так, что даже на щеках виднелись подозрительные пятна, а руки вообще посерели от пыли. Зато она улыбалась. Улыбалась ему.