Жаворонок Теклы (СИ) - Семенова Людмила. Страница 18

— А почему вы сами не едите, Надежда Павловна? Вы что, уже успели поужинать?

— Айвар, да что вы, — почему-то смутилась хозяйка. — Это мужская еда, женщинам мясо не нужно. Чтобы оставаться красивыми, достаточно чего-нибудь легкого и полезного.

Она показала на вазочки с несладким йогуртом, сухофруктами и орешками, которые, как вначале подумал Айвар, стояли только для украшения стола. При этом запеченная телятина, жареный картофель с подливкой и вручную вылепленные пироги с мясом кролика и грибами на «мужской» половине явно заняли много времени и сил у матери семейства.

— Как это женщинам мясо не нужно? — искренне изумился он. — Разве это отдельный биологический вид? Да, мы, конечно, устроены по-разному, но силы-то нужны всем! А при обильных месячных, к примеру, такое мясо вообще необходимо есть, вам это любой врач подтвердит. Пожилым и детям его тоже рекомендуют.

При этих словах Надежда Павловна даже вздрогнула и поспешно сказала с натянуто-кокетливой улыбкой:

— Ну зачем женщине сила, Айвар? На это у нее должен быть муж, а ее прерогатива — красота, мягкость и мудрость. По-моему, вы с Неричкой в этом смысле очень гармонично смотритесь рядом.

Андрей Петрович при этих словах удивленно покосился на жену.

— Просто у моих родителей принято было есть всем вместе, — возразил Айвар. — Мама ведь уставала на работе не меньше отца, и он это понимал. А еще они мне рассказывали, как их сокурсницы отрывались в институтской столовой, не хуже парней, — им вдали от дома все эти котлеты и макароны по-флотски казались райскими деликатесами...

— Но здесь не столовая, Айвар, — вступил наконец Андрей Петрович. — Собственно, что вас так смутило в наших порядках?

— Да как бы сказать... — ответил Айвар после секундного раздумья. — Извините меня, но как африканцу мне просто совесть не позволяет есть перед голодными.

Тут ненадолго наступило неловкое молчание, и Нерина, решив поддержать жениха в глазах старших, положила порцию мяса в тарелку матери, а затем и себе. Надежда Павловна неловко улыбнулась гостю и поинтересовалась, чтобы перевести беседу в приятное русло:

— Скажите, Айвар, а верно дочь рассказала, что вам нравятся стихи Николая Гумилева? К сожалению, я у своих студентов такого интереса не встречала, хотя казалось бы, мода на романтизм понемногу возвращается.

— Да, очень нравятся, я и других русских писателей читал, но его в доме моих родителей особенно любили. Папа мне говорил, что он в своих стихотворениях создал иную, несуществующую Эфиопию, вознес ее до утопии, хоть и жуткой. Без сказок и преданий она состоит из одного тупого, скучного и будничного ужаса.

— Это тоже ваш папа так сказал? — спросил Андрей Петрович.

— Нет, это уже я от себя самого говорю. Они с мамой уехали совсем юными, потом мечтали вернуться на родину, чтобы привести в какой-никакой санитарный порядок хотя бы большие города. О провинции и говорить нечего, там вообще полный мрак, в прямом и переносном смысле. Родители надеялись, что все получится, что со временем нашему народу понравится жить по-людски. А я уже в этом не уверен, и у меня было много недобрых мыслей, но об этом не стоит. Все-таки это мой народ, и как-то по-своему я его люблю.

К счастью, никто не стал поднимать опасный вопрос о том, думает ли сам Айвар когда-нибудь возвращаться в Эфиопию. Прежде он говорил Нерине, что хочет помочь своему народу, но для этого необходимо начать с благоустройства собственной жизни — получить образование, наладить связи с единомышленниками, заслужить репутацию. В идеале Айвар мечтал освоить профессию родителей, медицинскую и санитарно-гигиеническую помощь, и позже, координируясь с другими образованными африканцами, работать в Эфиопии, к примеру, вахтовым образом. Он посоветовался об этом с Нериной, зная, что она хотела посвятить себя международным социологическим вопросам, и она очень заинтересовалась таким шансом состояться не только в браке, но и в профессии. Но пока подобный вариант нового приезда на землю предков был вопросом далекого будущего.

Когда уже совсем завечерело, Даниэль приехал за Айваром (он считал, что даже в Питере в поздний час лучше не ходить поодиночке). Тот не без удовольствия вышел на свежий воздух: от стоящего в комнате приторного запаха духов, по-видимому принадлежащих Надежде Павловне и отдающих сливой, розой и какой-то пряностью, у него уже начинала болеть голова. Это тоже удивляло, ведь в Эфиопии Айвар успел привыкнуть к калейдоскопу всяких ароматов, как сказочно приятных, так и самых отвратительных.

Нерина проводила его до машины и заверила, что все прошло хорошо. «Впрочем, сейчас мне не так уж и важно, что они скажут, — шепнула она, с детской поспешностью поцеловав его в губы. — Скоро ты мне будешь ближе их, так что придется им смириться. А про еду ты все правильно сказал: я сама раньше по этому поводу спорила с мамой, но ее уже бесполезно разубеждать. В нашем с тобой доме так не будет».

Затем девушка вернулась в квартиру и неуверенно вошла в комнату, где все еще сидели родители. Она старалась не показать, что у нее дрожат руки.

— Ну, что вы скажете? — в конце концов спросила она.

Мать и отец переглянулись, словно договаривались между собой, и Надежда Павловна ответила со сдержанной улыбкой:

— Вообще-то мне мальчик понравился. У него ужасная судьба, за что тут осуждать? Он не выглядит ни обозленным, ни опустившимся, да и неглупый. Другой бы на его месте давно просто сгинул. А все, что было, — не от хорошей жизни, — тут она замялась, и Нерина решительно сказала:

— Интересно ты об этом говоришь, мама. Что «было»-то, если разобраться? Ровно то же, что делают большинство парней и мужиков: стараются окучить максимальное количество самок. Просто они часто вынуждены сами за это платить, деньгами, ресторанами или айфонами, а мой жених получал деньги, но он делал то же самое! Как это делает его хуже их? Вы же не настаиваете, чтобы я искала нецелованного чистого выпускника на «Алых парусах»! Если, конечно, такие там еще водятся.

— Не передергивай, Неричка, — строго ответил Андрей Петрович, — я никогда не одобрял разврат ни с чьей стороны. Но вот насчет этого парня... Понимаешь, Нери, есть такие вещи, которые можно пережить и забыть, потому что они не оставили на человеке пожизненной метки, и для большинства мужчин именно так обстоит с сексом. Это не хорошо и не плохо, так уж природа распорядилась. А у твоего Айвара совсем другая история — там такие метки, что живого места нет.

Нерина нахмурилась:

— Что ты этим хочешь сказать? Он замечательный парень, честный, прямой, деликатный и добрый, в отличие от тех пижонов, с которыми мне прежде доводилось общаться. Это ты и называешь какими-то ужасными метками? Неужели это все сейчас такая редкость?

— Я верю, что он хороший парень, и у меня нет цели его обидеть, — заверил ее отец. — И он бы, возможно, даже мне нравился, если бы речь шла не о тебе. Твое благополучие я ставлю выше сочувствия к чужому человеку, как любой нормальный отец.

— И что же угрожает моему благополучию, по-твоему? — вызывающе спросила дочь. — Он полностью здоров, у него нет брошенных детей, он больше никогда не будет этим заниматься и сидеть у вас на шее тоже не собирается. Как, впрочем, и я. Сюда я его не притащу, не беспокойся, мы обязательно сами снимем жилье. Да, с минимальным комфортом, но ему, знаешь ли, после Африки не привыкать. Ты давно говорил, что мне пора взрослеть, так чем сейчас недоволен?

— Что тебе угрожает? Хорошо, я отвечу, поскольку ты, строго говоря, давно уже взрослая. Но давай уж начистоту. Признаю, что раньше мы избегали острых тем, поэтому теперь и пожинаем плоды... Как ты думаешь, почему мужская проституция не является такой древней, как женская?

— Ну если все сводится к этому, — начала Нерина, однако Андрей Петрович решительно прервал ее:

— Так вот, испокон веков женская торговля собой была способом выживания, этот ресурс заменял женщинам то, чем природа их обделила, — силу, выносливость, быстроту реакции, стратегическое мышление. В общем все, без чего не обойтись в традиционном обществе. Красоту и покорность продавали за еду, кров и безопасность, а позже те, кто похитрее, стали из этого делать способ обогащения и инструмент политического влияния. Но это было скорее исключением, а в абсолютном большинстве — то, что я сказал. И сколько еще веков женщина оставалась зависимым и бесправным существом, за которое все решал хозяин, то есть отец, муж или покровитель?