Убийство по-домашнему - Райс Крейг. Страница 14

— Привет, Селена…

Она резко повернулась в мою сторону. Волосы рассыпались у нее по плечам. Она подошла ко мне, села на кровать и взяла меня за руку, не выказывая ни малейшей озабоченности в связи с тем, что я вижу её в таком неглиже. Улыбнулась своей живой смущенной улыбкой.

— Любимый! Я была уверена, что ты уже спишь…

Она наклонилась, поцеловала меня в губы и крепко прижалась ко мне. Ее близость снова вызвала у меня мысль о лете и луге, покрытом скошенной травой. О мягком теплом песке и тихом плеске волн. Когда рядом была Селена, на свете существовало только то, что она навевала. Все остальное не имело никакого значения.

— Где ты была весь вечер? — тихо спросил я. Она сделала легкое движение головой, покоящейся на моей груди. Её лицо было так близко от моего, что наши ресницы почти соприкасались.

— Тебе не хватало меня, дорогой? — спросила она.

— Конечно… Но скажи, что ты делала?

— Ах, ничего особенного. — Она пожала плечами. — Во всяком случае ничего особенно интересного. Просто играла в бридж. Мать обожает бридж, но только с недавних пор может им наслаждаться. Твой отец считал эту игру очень грешным развлечением. Мы играли вчетвером: мать, Марни, я и Нэйт.

— Нэйт? Но ведь он очень торопился к какому-то пациенту. По крайней мере, он нам так сказал.

— Знаю, знаю, любимый. — Ее смех прозвучал тепло. — Но матери так не терпелось сыграть в бридж, а четвертого не было, поэтому она уговорила его остаться. Мама давала тебе что-нибудь на ночь?

Я покачал головой.

Она еще раз поцеловала меня.

— Матери нравится роль медсестры, — сказала она. — Однако лично я не доверила бы ей даже павиана. Но ты не бойся, любимый, я останусь с тобой на ночь. Если тебе что-нибудь понадобится, ты только позови меня.

— Что-нибудь, — повторил я, поглаживая ладонью ее атласное плечо.

— Всему свое время, любимый, всему свое время!

Она улыбнулась мне, перевернулась на спину и устремила взгляд в потолок.

— Ах, — вздохнула она. — Почему жизнь такая сложная штука? Почему у людей столько комплексов? Почему никто не может делать то, что хочет и когда хочет? Почему нельзя просто жить вместо того, чтобы лицемерить и вступать в какие-то глупые Лиги Чистоты, у членов которых бородавки на носу и скверный запах изо рта? Ты очень хочешь спать, любимый!

— Нет.

— Ты вспоминаешь свое прошлое?

— Нет!

— Чего бы тебе сейчас хотелось?

— Ну, просто… этого!

— Любимый! — Она взяла мою голову в ладони. — У тебя такие гладкие щеки… И ты так приятно пахнешь… И ты умеешь прижимать к себе, и у тебя такие чудесные губы, вот только этот гипс…

Она начала целовать меня и при этом страстно прижималась ко мне. Очарование, которое она излучала, действовало, как наркотик. Я видел её всего два раза, но у меня было такое чувство, словно я желал её и тосковал по ней всю жизнь. Это было странное, беспокоящее чувство. Не такое, как любовь, к которой привык, более резкое — как голод, которому мы одновременно пытаемся сопротивляться. Какой-то слабый внутренний голос все время предостерегал меня. Будь осторожен с Селеной, говорил он мне. Ты ведь не знаешь, кто твои друзья.

Однако я не придавал большого значения этим предостережениям. Всеми моими чувствами и мыслями без остатка овладела Селена.

— Я схожу по тебе с ума, любимая, — сказал я, даже не отдавая себе отчета в том, что произнес эти слова вслух.

— Я знаю, мое сокровище, — рассмеялась она, тихо, с нотками триумфа. — Конечно, Горди, ты без ума от меня. Так было всегда…

Резким движением она оторвалась от меня и потянулась за сигаретой. Убедившись, что пачка пуста, тихо чертыхнулась, встала, подошла к небрежно брошенному на кресло платью и вынула из кармана маленький платиновый портсигар. Закурила одновременно две сигареты и одну вложила мне в рот.

— Совсем как в кино, — сказала она и с наслаждением затянулась сигаретой. — Знаешь что? У меня есть мысль! Прекрасная мысль! В связи с твоей памятью.

— Черт бы её побрал, мою память! — разозлился я.

— Нет, Горди, тебе нельзя так говорить. Послушай меня. Стихи твоего отца… Уже с незапамятных времен, с той поры как ты начал пить, отец после каждой твоей пьяной выходки велел тебе разучивать на память и декламировать одно из своих стихотворений, осуждающих пьянство. Я помогу тебе снова разучить одно из них. Ассоциации… что-то в этом духе. Я уверена, что это будет очень-очень эффективно для лечения твоей амнезии.

— Я не хочу учить никакие стихи против пьянства! — уперся я.

— Любимый! Не будь таким упрямым! Не усложняй все! — Она встала, подошла к письменному столу и разыскала в одном из ящиков довольно толстый серый томик с золотым тиснением на титульной странице. Как бы нехотя, достала из шкафа великолепный белый пеньюар, который набросила на себя, а потом села в зеленое кресло.

— Причем все это издано за свой счет! Куча денег! — Она принялась перелистывать книгу. — О, вот мое любимое стихотворение «Ода Авроре». Оно просто замечательное! Ну прямо-таки Суинберн. Горди, милый, ты учил это стихотворение по крайней мере пятьдесят раз! Оно должно было врезаться в твою память…

Она со смехом посмотрела на меня.

— Вот видишь, я намного мудрее Нэйта.

Мне все это наскучило. Я хотел только одного — чтобы она как можно скорее вернулась в кровать.

— Ну? Ты готов? — спросила она. — Я прочту тебе первую строфу, потом ты повторишь ее и выучишь остальные и в конце концов все стихотворение.

— Ладно, — сдался я, — давай этого твоего ну прямо-таки Суинберна.

Напустив на себя евангелическое вдохновение, Селена дрожащим голосом начала читать. Через минуту она подняла на меня глаза поверх книги.

— Ну? Разве это не прекрасно, любимый? Отец, естественно, не имеет здесь в виду римскую Аврору. Потому что она была ужасная стерва, которая спала в горах с пастухами и совершала самые отвратительные гадости. Все, что я тебе прочитала, относится к Лиге Чистоты «Аврора» в городе Сэйнт-Пол, штата Миннесота.

Глаза Селены стали серьезными и темными.

— Ты действительно не помнишь это стихотворение? Совсем не помнишь?

— Нет, — ответил я. — К счастью…

— Ах, Горди. — На ее лице появилась гримаса. — Ты в самом деле ужасный! Впрочем, это неважно. В любом случае выучи это стихотворение. Может, оно пригодится.

Она еще раз прочитала две первые строчки. Я повторил вслед за ней. Они легко запоминались, однако не пробуждали во мне никаких ассоциаций.

— Каким чудом мы могли декламировать эти стихи и при этом не лопаться от смеха? — удивился я.

— От смеха? — Селена посмотрела на меня почти с испугом. — Дорогой Горди, ты не задавал бы такие глупые вопросы, если бы помнил отца… Это был человек просто… поразительный! Ты боялся его больше, чем мы все, за исключением, может быть, одной Марни. Именно поэтому ты так пил, потому что только в пьяном виде отваживался противоречить ему. Не хочешь попытаться выучить теперь вторую строфу?

— Нет! Категорически и решительно нет! — ответил я.

Она соблазнительно склонилась надо мной.

— Ну, Горди, дорогой… Прошу тебя… Ну еще только одну. Хорошо?

— Ну ладно, — ответил я.

— Уверяю тебя, Горди, это действительно мое любимое стихотворение].

Она снова начала читать.

Я выучил и эту строфу. Потом Селена велела мне повторить обе, одну за другой. Однако это никак не помогло мне освежить память. Селена разочарованно прекратила дальнейшие попытки и через секунду уже лежала в своей кровати.

— Спокойной ночи, любимый, — сказала она, наклоняясь, чтобы погасить лампу, стоящую между кроватями. В свете луны ее рука нежно прикоснулась к моей щеке. Я поцеловал тонкие белые пальцы.

— Спокойной ночи, Селена.

— Наверное это не продлится долго, Горди?

— Что не продлится долго?

— Этот гипс!

— Надеюсь, что нет, Селена.

Когда я так лежал, сонный, но уже, собственно, отдохнувший, очарование Селены начало постепенно меркнуть и одновременно вернулось прежнее беспокойство. Я совершенно не помнил стихов отца. И, если быть честным, Селену тоже не помнил. Я не помнил ничего. У меня стояли перед глазами покрытые красными прожилками розовые десны Нетти. Эта девушка с обесцвеченными волосами и явной склонностью к алкоголю, намекающая с хихиканьем об «определенных событиях», казалась мне единственным нормальным существом в этом доме. В день смерти отца уволили всю прислугу. Внезапно именно это обстоятельство показалось мне источником всего зла…