О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденног - Виницкий Илья Юрьевич. Страница 70

Во время смотра наш отряд проделал «Инго-ньяму». Это был танец готтентотов, во время которого инсценировалась охота на кабана. Двенадцать лучших скаутов встали гуськом с посохами, впереди вождь с большим ножом. Они неслышно шли, будто по лесу. Вождь заметил зверя, он махнул рукой, и все тотчас легли, но продолжали подползать. Когда они охватили зверя полукольцом, вождь, изловчившись, вонзил нож в свою жертву, и в тот же миг все охотники с диким криком всадили в него и свои копья, то бишь посохи. Громадный зверь убит, и готтентоты, севши на посохи, держа их между колен, запели:

Инго-ньяма,

Инго-ньяма,

Инву-бу,

Инву-бу,

Эбо, эбо,

Эбо, эбо,

Зинг-а-занг,

Бум, бум.

Эти слова, по разъяснению авторитетных лиц, должны были означать «Наш вождь — лев, наш вождь — лев, нет, более того, он — гиппопотам».

После пения все бросились в дикий танец, потрясая копьями и издавая рычание. Несмотря на то что охотники ползли по парке­ту и пронзали копьями пустое место, танец был исполнен с большим подъемом и вызвал горячие аплодисменты [18].

Зулусская романтика нашла отражение и в интернационалистской песне «Зулусы: Скауты-братья», написанной юным русским скаутом Николаем Адуевым:

Много нас в родной России,

В разных странах и местах,

Учим правила святыя

Мы на разных языках.

Пусть нам вместе всем собраться

Волей жизни не дано,

Не забудем: все мы — братья,

Много нас, но мы — одно.

Бьются в такт, единым целым,

Все сердца под тканью блуз,

И кивает скаутам белым

Черномазый скаут-зулус [19].

Видимо, с ритуальной охотничьей песней-танцем о льве и гиппопотаме, который лучше его, связана и самая знаменитая скаутская «Картошка» Владимира Попова (1921):

Неуклюжи бегемоты

Издают протяжный вой,

Хоть и знают скауты ноты,

Но поют — о Боже мой! [20]

Как вспоминал легендарный русский скаут Борис Солоневич, эта лагерная песенка «имела необыкновенный успех» среди детей, которым особенно нравились ее заключительные слова о воющих бегемотах:

Слово «бегемоты» потребовало специального разъяснения, каковое и было дано Тамарой со всеми красками тропических истоков Голубого Нила. Правда, слова «Африка» и «Нил» тоже потребовали объяснений [21].

Дополнительным разъяснением здесь может быть указание на происхождение и самое звучание «воя», издаваемого охотниками (баден-пауэлловский «большой вой» в «оркестровке» зулусской «ин-гоньяма»). Отсюда же — из воинственных «дикарских» плясок — происходят и частые в соцреалистической литературе насмешки над скулящими, рычащими и шипящими скаутами, представленными в советской мифологии в образе диких и злобных бесноватых зверей. Именно так изображает Леонид Жариков в своей повести об Илюше Барабанове церемонию посвящения в бойскауты, завершающуюся «традиционной пляской» воинов (обратим внимание на реакцию присутствующих при этом «зулусском» действе разочаровавшейся в движении девочки и комсомольцев):

Скауты свистели, мяукали, топали ногами, улюлюкали. Одна Тина не принимала участия в этой дикой оргии. Она испуганно смот­рела на Митю.

Под кошачий визг и кваканье комсомольцы ушли [22].

Кстати, в финале повести злобные скауты ночью подкарауливают Илюшу на кладбище, сжигают его красный галстук и избивают мальчика до полусмерти: «...Невдалеке, распластавшись среди могил, лежал в беспамятстве Илюша — первый пио­нер, маленький коммунист, не сдавшийся врагам» [23].

Наконец, «африканская» тема использована и в названии тайной скаутской организации «Эфиопы». Члены этой московской группы, если верить обвинениям ОГПУ, «издавали несколько порнографических рукописных журналов и нередко устраивали „афинские ночи...“» [24]. *

Итак, вопрос о заимствовании имени Иен-Ганьяма из знаковой зулусской победной охотничьей песни представляется нам решенным: оно включало в название тайного союза молодых русских фантазеров, живущих в полумертвом холодном и голодном революционном городе, африканскую героическую экзотику и тему боевого отряда смельчаков, преследующих грозное и опасное животное. Но кому и зачем понадобилось превращение зулусского вождя-льва в «сильную духом» девушку-скаута, якобы прошедшую войну не воюя и отдавшую жизнь за какое-то важное дело? Кто скрывался под этим именем? «Английская фирма»

По легенде, предложенной в приведенной выше статье Остроглазого волка, Иен-Ганьяма до 1917 года руководила на фронте английскими скаутами, но была против милитаризма. Затем она примкнула к русским скаутам, вела активную пропагандистскую работу и умерла зимой, по-видимому, 1922/23 года. Ясно, что перед нами какая-то маска, но чья?

Внимательное прочтение письма Остроглазого волка указывает на идеологические и организационные источники это­го союза, а именно систему Киббо-Кифт-Киндред английского художника и мистика Джона Харгрейва. В своей декларации «Записки из вигвама и разговоры о тотеме» (1920) Харгрейв, или Белый Лис, представил новое, очищенное от милитаризма направление в скаутском движении — секретное общество «интеллектуальных варваров» и любителей природы и искусства со своими тотемными именами, эзотерическим языком и иерар­хией (своего рода детское розенкрейцерство). Ритуальным центром деятельности этого общества были тайные собрания у костра вождей. Само архаическое выражение Киббо-Кифт означало «доказательство мощи» или просто сильного физически и духом человека (ср. «сильную духом» Ганьяму). Общество подчеркивало свой пацифистский и интернационалистский характер (утопия мира без войн). В его программе были тайные походы на лоно природы, развитие индивидуальных талантов подростков и беседы о приключенческих литературных произведениях, в числе которых Харгрейв называл «Белый клык» Джека Лондона [25].

В сентябрьском номере своего журнала «The Mark» за 1922 год, открывавшемся обложкой с висящим над индустриальным советским пейзажем плакатом «Россия. КК» (то есть Киббо-Кифт), основатель движения с воодушевлением пи­сал о том, что в Петрограде только что открылось отделение Киббо-Кифт под названием «Белый клык» (именно его «природа» и обсуждалась в журнале «Ганьямады»).

В номере было напечатано написанное по-английски (с многочисленными ошибками) письмо скаутмастера Вадима Хабарова о том, что Россия после Гражданской войны — идеальное место для воплощения в жизнь идей Харгрейва, ибо представляет собой одичавшую территорию с огромными лесами и равнинами, полноводными реками и голубыми озерами. Тради­ционный же скаутизм, утверждалось в письме, подписанном также несколькими «лесными именами» — Белый клык (Сабинин), Скрипучее Колесо (Хабаров), Сын Волка (Роман Броссе), Крыло Чайки (Злата Щекотова) и Голубая Антилопа (Нина Мурзина), — умер [26].

Самого «лесного имени» Иен-Ганьяма в манифестах Киббо-Кифта мы не нашли, но в «катехизис» движения «Записки из вигвама и разговоры о тотеме» был включен призыв лидера к разленившимся после войны скаутам вновь собраться у костра и исполнить боевые «the Engoyama Chorus» и «Zing-a-zing! Bom, bom!», ибо приближается время, когда «нам нужно будет вступить в армию и начать службу королю и стране» [27]. Этот при­зыв мог послужить своеобразным триггером к созданию русского союза «Ганьямады» (или, точнее, скаутской игры в поиски «Ганьямады») в рамках английского движения «интеллектуальных варваров».