Я тебя предупреждал (СИ) - Скиба Елена. Страница 42

— Привет, молодежь, — улыбнулся Павел Алексеевич и пожал сыну руку. — Как дела?

— Здравствуйте, хорошо, — улыбнулась я в ответ. Правда, вышло не так, как того хотелось. Вспомнив, что мужчина говорил в нашу последнюю встречу, я зарделась.

Картер же подошел ко мне, взял за руку и понятливо усмехнулся.

— Беги к своим. Я вечером тебя заберу, — он, совершенно не стесняясь отца, склонился и поцеловал в губы, сжав в своих медвежьих объятиях, а когда отстранился, добавил: — И заказ Костика не забудь. Не хочу, чтобы он от голода тебя съел.

Хмыкнув, я послушно забрала бумажные пакеты с заднего сидения авто. Попрощавшись с мужчинами, убежала в дом. Костик сразу накинулся с объятиями, закружил, и принялся привычно подшучивать. На этот раз о росте, бараньем весе и прочих физических параметрах.

Отец тоже был дома, но с ним разговора не случилось. Его приветливое отношение, как обычно, наткнулось на холодную стену моего. Мы пообедали, Костик рассказал, как у него обстоят дела на учёбе, я поделилась тем, как проходят мои будние дни, а папа внимательно слушал и улыбался на каждую шутку. Нет, он не влезал в беседу, лишь изредка задавая вопросы, которые я упорно не реагировала. Не могла ответить.

Ближе к вечеру приготовила ужин, даже на яблочный пирог расщедрилась. Отец уехал сразу после того, как отужинал, а вот Костик, словно оборотень, мгновенно обратился в крайне серьёзного парня и едва не убил первым же вопросом:

— А теперь, расскажи-ка мне, Малая, какого хрена ты не слушаешь, что тебе взрослые парни говорят!

Я вздёрнула бровь и посмотрела в глаза брата.

— В каком смысле? — не поняла я.

— В прямом, Кать! Я сейчас про ночной клуб, Платонова и твоё непослушание. Макс ясно дал понять, чтобы…

Я нахмурилась, вполуха слушая Костика и искренне недоумевая от происходящего. Он же и впрямь с самого начала всё знал и прикидывался овечкой, непонимающей, что за вопросы ей задают. С какой целью? Почему?

Если подумать, то отношение Картера ко мне резко изменилось, когда мне было двенадцать. Я только приехала из лагеря, в котором находилась аж две смены, пока Костик гонял по походам с одноклассниками, и на всех парах мчалась к мальчишкам точно зная, где их искать. Макс при виде меня тогда мгновенно распрощался с ребятами и просто ушёл. На мой вопрос, что произошло, Костик закусил губу, как делал, когда сомневался в чём-то, а потом развёл руками, мол, у парня просто нет настроения.

И видеться с Картером мы стали крайне редко, но когда это происходило он был неизменно холоден, будто и не было между нами дружеских доверительных отношений и давнего признания в симпатии с моей стороны. А Костик только ржал над моими вопросами и просил не забивать себе голову.

А сейчас получается, что знал? Ведь Макс сам признался, что отталкивал намеренно.

— ... ты хоть представляешь, что они могли с тобой сделать? Эти люди бандиты, Малая! Повезло, что парни успели, я не представляю, что было бы в ином случае…

— Кто они? — спрашиваю тихо, отпихивая от себя острую, как опасная бритва, догадку.

Костик облизывает губы, но взгляда не отводит. Вижу, что колеблется с ответом.

— Чёрт, ты всё равно узнаешь, — невесело ухмыляется он. — Бандиты, Кать.

Я сжимаю пальцами столешницу и продолжаю прямо смотреть. Чувствую, как всё замирает внутри и задаю последовательный вопрос, на который, кажется, не желала знать ответа:

— А кто вы?

— И мы.

Внутри всё оборвалось, и тихий протестующий возглас застыл на губах, как и слёзы, подступавшие к глазам. Костик смотрел с толикой отчаяния, понимая, как больно мне сейчас.

Я не хотела думать об этом. Не хотела складывать кусочки пазла и смотреть сверху на идеальную картинку. Потому что знала: то, что я увижу, разобьёт мне сердце. Но Костик демонстрировал серьёзность, что так ему не присуща в любое другое время.

— Ты не хотела замечать, — усмехнулся брат. — Мы просто подыгрывали.

— Ты врешь… — шепчу непослушными губами. — Врешь!

— Вот видишь, Малая. Тебе комфортно не верить. А мы с Максом всегда старались сделать твою жизнь комфортной.

Я закусила дрожащую губу, когда почувствовала солёную влагу на губах. Принимать действительность оказалось больно. Больно настолько, что чёрную дыру внутри можно было сравнить с космосом. Она необъятна.

— Как ты мог? — давлю из себя хриплым голосом. — После того, что мы пережили… Как ты мог?

— Я хотел мести, Кать. Я, мать его, спать не мог нормально с того времени, как они её убили! Они лишили нас самого светлого, что было в жизни!

Кадры воспоминаний посыпались на меня, раня острыми гранями. Осколки их были такими же пронзительными, как и правда, что терзала в своей сути, перемалывая кости в порошок.

Я мало что помню из того дня. Вся жизнь разбилась на "до" и "после". На счастливое и беззаботное "до" с тёплыми ласковыми руками, и горькое, наполненное тоской и отчаянием, "после".

Мама в своей жизни и мухи не обидела. Даже папа говорил, что человека светлее он в своей жизни не встречал, хотя всегда крутился среди людей с незапятнанной репутацией. Благотворительность вообще бизнес весьма специфичный, но отцу удавалось вести дела… до тех пор, пока однажды в наш дом не ворвались люди в масках.

Мне было девять. Я помню только страх и её руки, которыми она постоянно пыталась задвинуть нас с Костиком за спину, когда они пришли.

Они ничего никому не объясняли. Схватили её, увели в другую комнату, оставив с нами мужчину. Чуть позже Костик рассказывал папе, что у этого охранника была странная татуировка на костяшках пальцев. Колючая проволока в виде тройки за оконной рамой, а рядом нож в виде креста. Сотрудник милиции, один из тех, что вёл допрос, удивленно вскинул бровь и посмотрел на отца, задав вопрос, который клеймом врезался в память:

— Как вы умудрились перейти дорогу группировке Никитина?

Когда мама кричала и плакала в другой комнате, мне было всё равно, кто они такие. Я жалась к брату, плакала и просила отпустить её, но всякий раз, как только с моего языка срывались слова, мужчина рычал на брата:

— Сделай так, чтобы мелкая сучка заткнулась, иначе я выброшу её в окно!

И Костик успокаивал. Сам плакал, но, как настоящий мужчина, тихо-тихо, говорил, что всё будет хорошо, что они скоро уйдут.

А через несколько часов, а может, и минут, которые казались вечностью, они забрали её. Забрали навсегда.

Маме и без того досталось от жизни. За несколько месяцев до произошедшего у неё обнаружили болезнь, которая всё равно могла её убить. Опухоль головного мозга. Выявили её на ранней стадии, и в тот период она проходила лечение, но… Были моменты приступов головных болей. Мама не могла встать с постели, и мы с Костиком вечно ошивались поблизости, чтобы не пропустить тот момент, когда она нас позовёт. Он обычно смотрел многосерийные мультфильмы в своей комнате, а я тихо играла с куклами у маминой кровати.

Сейчас я понимаю, что тогда ей было безумно тяжело, потому что помню — в тот момент между ней и папой всё было очень непросто. Отец тогда много работал, как мне казалось.

И если ребёнку это кажется нормой, то взрослый понимает, что так быть не должно. О том, почему мама часто была расстроенной, я узнала только через год, когда Костик поругался с отцом и обвинил его в том, что из-за него она страдала. О том, что он нашел себе занятие куда лучше, чем находится дома с больной женой и детьми. Например, возить секретаршу по курортным городам…

Он её предал. Он предал нас. Нашу семью.

И если до той поры я старалась мириться с тем, что бандиты убили маму из-за денег, которые требовали от папы, то после того, как узнала подробности… Я не смогла. Не могла больше видеть в нём человека, который заслуживал любви и доверия.

Она страдала от болезни, прося меня не поддаваться боли. Прося никогда не плакать и не быть слабой. Конечно, в тот момент я не понимала. Не понимала, но обещала, лишь бы мама не мучилась и не смотрела на меня таким выражением, будто не успеет ничего объяснить.