Семнадцатая жена - Страда Дион. Страница 17

— Ты так скоро от всех статуй шарахаться будешь, — насмешливый голос окатил Мину, и в два больших шага она выскочила на террасу.

В бликах городского освещения и первых скользящих лучах по-утреннему ленивого солнца, в кресле сидела Юлия Девил, держа в руках большую дымящуюся чашку с кофе. Всё пространство было окутано смешавшимися нотками тонких духов, долетавших сюда из номера запахов цветов и ароматом горячего кофе с корицей. Певица была во всё том же сером длинном платье со сложнейшей вышивкой на какие-то религиозные мотивы, но босиком и подогнув ноги под себя, нещадно смяв шедевр от-кутюрье. Юлия отстранённо улыбалась, вглядываясь в коричневатую пенку кофе, словно пыталась предсказать будущее по ещё не испитой кофейной гуще. Так и длилось это мгновение, между двумя девушками, одной растерянной, другой задумчивой, на фоне символа города любви, своим светом, затмевавшим тусклые утренние звёзды. Наконец дива подняла зелёные как изумруды глаза от чашки и посмотрела куда-то за Мину.

— Лучше молчи, а то опять перепугаешь её. Кто научил вас здороваться из-за спины гробовым голосом?

Девушка подскочила на месте и развернулась, на террасе, прислонившись к стене и постукивая пальцами по штукатурке, стояла девушка из мрамора в белом пальто и изучала Мину тлеющими янтарными глазами. Сейчас было видно, что они не насыщенно горящие, а плавно переливающиеся бледно-жёлтым и зелёным, как на слабом ветре колышется разгоревшееся пламя свечи. Девушка вновь резко обернулась и посмотрела на Юлию, та хитро улыбалась и всё также грела руки о чашку, слегка наклоняя её то в одну, то в другую сторону.

— Ты же пришла за Виктором, я угадала? — холодное и бледное лицо певицы, источавшее всегда только аристократическое равнодушие и презрение, теперь окрасилось любопытной улыбкой, она играла с Миной как кошка со сломавшей крыло птичкой. На этой террасе прекрасно знали, кто она, и только дожидались момента, когда спадёт табу на воспоминания десятилетней давности.

— Его больше нет в живых, они его убили, — стараясь придать своему голосу твёрдость, сказала Мина, мотнув головой в сторону мраморной девы.

Юлия засияла от плотоядной улыбки и подняла брови.

— Мы не живодёры как вы, люди, — ровный и глубокий голос растёкся по всей террасе, перелившись за перила и хлынув водопадом в Сену, — Твой хороший друг обладает невероятными талантами, о которых не подозревал, и он сам. Мы помогли ему раскрыть их, и теперь он с нами, если хочешь — присоединяйся и ты к нам. Ты тоже невероятно способна, и мы не только поможем тебе с поиском своих талантов, но и ты сможешь вновь увидеть Виктора.

Строгий голос, став медовым и доверительным заполнил девушку, она уже было поддалась ему, как масло поддаётся ножу и ровным слоем ложиться на ломоть свежего хлеба, как перед глазами встала картина. Картина не обольстительной девушки на террасе в центре Парижа, а уродливой твари с обломанными крыльями в утробе шахты.

— Способная?! — Мина выкрикнула это слово, вскипев ненавистью к обеим собеседницам, — Способная, чтобы стать тупой каменной куклой, которая будет ходить, и натыкаться на себе подобных истуканов во тьме, пока кто-нибудь не размозжит ей голову кувалдой?! Так теперь существует Виктор и такую же судьбу вы предлагает мне?! Я только одно не могу понять, — Мина зло посмотрела на всё ещё улыбавшуюся Юлию, — какое отношение Вы имеете ко всему этому ужасу?

— Девочка, ты волей случая оказалась у истоков возобновления большой игры, которая в настоящее время бурлит и кипит, развиваясь к своей закономерной и неизбежной кульминации. Мы задаём правила в этой игре, а ты можешь стать солидной фигурой, если присоединишься к нам. Дойти до противоположного края поля и превратиться из шашки в дамки, — певица убрала улыбку и вновь надела отчуждённую маску аристократичности, делавшей её лицо ещё более угловатым.

— Задаёте правила?! Своими песнями и плясками вызывая чертей из ада? Только вот черти теперь оказывается не рогатые и красные, а белые и вежливые — и здороваются постоянно и в машине пристёгиваются.

Дива с силой и громким стуком поставила чашку на столик, расплескав кофе по глянцевой столешнице.

— Умная, сразу уловила суть, — ледяной голос Юлии обжог Мину, она себя физически почувствовала на ложе с семьюдесятью тысячами способами пытки из арабских преданий под пронзающим взглядом двух изумрудов.

Прошло столетие, пока певица отвела свой взгляд и вернулась к чашке с кофе. Мраморная дева громко вздохнула, девушку передёрнуло от столь человеческого жеста этого каменного истукана, который обойдя Мину и певицу, встал за креслом последней, облокотившись на перилла.

— Задумывалась ли ты когда-нибудь, в чём смысл этого мира, цель существования каждого из вас по одному и всех вместе? На что вы неразумно тратите то немногое, что имеете, не пытаясь преумножить? Я и мои братья идём другой дорогой, мы владеем определённым знанием и используем его для себя. Сейчас нам нужны помощники, и мы ищем их, предлагая за помощь знание. Тебе сказали, что мы Зло? Возможно, но что значат наши способы по сравнению с методами самого человечества. Сейчас вы живёте в постоянном кризисе идей, смысла, в окружении экономических и политических проблем, которые сами придумали. А все огромные организации, созданные чтобы спасать и помогать, или живут на подачки и помогают, кому надо и когда надо или ведут двойную игру, одной рукой давая, а другой, забирая в разы больше чем дали, раскрывая лицемерную суть того, что гордо именуется «добро». Конечно, мы не собираемся кормить голодных или давать кров бездомным, но мы не хотим и никого убивать или наживаться на катастрофах, мы, не хотим людям добра, но и зла тоже не причиняем, нам человечество просто безразлично. Если же тебя заботит внешний вид, то не смотри на нас, мы другие и оболочка наша определяется совсем иначе. Каждый сам определяет свою внешнюю суть, выбор будет за тобой. Мы идём своей дорогой и предлагаем пойти вместе с нами, выбор за тобой — взять протянутую руку или оттолкнуть её, продолжая жить в рассыпающемся мирке общегуманных иллюзий.

Размеренный и плавный голос, касавшийся всех уголков души и вселявший уверенность, и покой от соприкосновения с истиной стих, дева закончила свою проповедь, продолжая стоять, облокотившись на перилла, блуждая взглядом по светлеющему небу. Юлия отпила кофе и с прежним любопытством разглядывала Мину.

— А Виктор? Вы его спросили, прежде чем раскрыть ему огромные возможности? С ним вы не вели моралистических бесед о смысле и целях, — девушка смирила вспышку гнева, а под плавной риторикой мраморной девы он совсем стих, её голос стал едва ли не жалобным.

— Мы вас не ждали. Вы самовольно вторглись, влезли как воры и бродили там, где не следовало. Как бы ты отнеслась к грабителям, влезшим ночью в твой дом? Наши охранники не в состоянии распознавать намерения и читать души. Виктору не повезло, и он пострадал, с ним действительно обошлись жестоко, но прошлое не в состоянии изменить даже мы. Сейчас он уже почти простил нас и, возможно, до сих пор ждёт тебя, — безжалостно строгий голос плавно смягчился, став едва ли не виноватым, в самом конце фразы обозначив чувственное ударение.

Мраморная дева перевела взгляд с Эйфелевой башни на Мину, испытующе посмотрев на неё, но та не видела ничего. Девушка стояла как в тумане, перед её мысленным взором протекали полгода с Виктором, полгода тепла и уюта, когда каждый день был наполнен его присутствием. Его дружелюбная и милая улыбка, большие иссиня-чёрные глаза, глубокие и верящие, в которые она могла смотреть часами, не замечая время, пока он рассказывает о новом продвижении в своих исследованиях, они ожили в памяти Мины и теперь смотрели на неё сквозь долгие, холодные и пустые десять лет. Его всегда растрёпанные длинные тёмно-каштановые, оттенка благородной древесины, волосы, жившие своей жизнью и никогда не признававшие власть расчёски, лезли в нос и щекотали, когда она помогла парню карабкаться по крутому склону, чтобы вместе проводить уходящий день с крутого выступа одного из утёсов в пригороде.