Ночной ураган - Коултер Кэтрин. Страница 65

Сколько можно скрывать от нее? Девочка выглядит встревоженной и обеспокоенной.

— Во время урагана случилась беда.

Холли очень осторожно отставила фрегат и, поднявшись, подошла к Джинни. Она ничего не спросила, просто выжидала.

— Он увидел, как ветер понес матроса к фок-мачте, и заметил, что она вот-вот сломается, но все-таки бросился на помощь, и тут мачта упала. Его ударило по голове. Но папа выздоровеет, Холли.

— А тот матрос?

— Собственно говоря, их было двое. Один погиб.

— Можно, я почитаю папе?

— Конечно, он будет очень рад. Только дай ему отдохнуть, Холли.

Уже ближе к вечеру Дэниел Реймонд принес письмо, адресованное барону Шерарду и переданное ему как поверенному его милости. Усадив Реймонда, Джинни велела подать чай и только потом взглянула на конверт.

— По-видимому, это от лондонского адвоката, — заметила она.

— Совершенно верно, — согласился Дэниел, уничтожая восхитительную булочку — произведение кулинарного искусства Ленни.

Джинни, встревоженно нахмурившись, извинилась и вышла. Она не хотела лишний раз волновать Алека, но поняла, что выхода нет. Пусть она — его жена, но все же не имеет права читать его личную переписку.

Джинни поднялась в спальню Алека. Он уже проснулся и сидел в кресле. На его коленях уютно устроилась Холли. Алек, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза, а маленькая дочь читала полным драматизма голосом:

В атаку, славные мои, в атаку, и не пройдет и часа,

Как вы узреете нас, разъяренных и готовых к битве.

Четыре легиона женщин, вооруженных с головы до ног.

— Что это, Холли? — рассмеялась Джинни.

— Это Листрея… Лостра…

— «Лисистрата», — поправил Алек, не открывая глаз.

— Ты прекрасно читаешь, Холли. Женщины-воины? Я правильно расслышала? Кто выбрал эту книгу?

— Я! — с гордостью объявила Холли. — Папа сказал, что ему все равно.

— Было все равно, — с некоторым нажимом вмешался Алек.

— Послушай-ка, Джинни: «Мы должны воздерживаться от радостей любви!» Как это…

— Перестань, Холли, иначе я не выдержу!

Джинни вытирала глаза, задыхаясь от смеха, хотя Алек выглядел полностью и абсолютно потрясенным.

— Именно я дал тебе эту пьесу?!

— Да, папа, но там еще много других историй, и ты, наверное, просто не заметил. Алек застонал.

— Прости, — пробормотала Джинни, пытаясь успокоиться, — но я должна прервать декламацию твоей дочери. Пришел мистер Реймонд, Алек. Это твой поверенный в Балтиморе. Он принес письмо от твоего лондонского адвоката.

Джинни отдала письмо мужу и, повернувшись к Холли, взяла ее за руку.

— Не хочешь попробовать булочку, дорогая? Давай-ка спустимся вниз и поговорим пока с мистером Реймондом.

Холли поколебалась, не сводя глаз с отца, но Джинни добавила:

— В них сегодня ужасно много клубничного джема.

Холли немедленно забыла обо всем и позволила себя увести. Алек прочел письмо, написанное два месяца назад, перечитал, сложил и, сунув обратно в конверт, закрыл глаза и положил голову на спинку кресла.

Боль вновь вернулась, только на этот раз вряд ли от удара. Алек выругался, очень тихо, почти про себя.

— Кажется, мне все-таки придется тебя покинуть.

Джинни осторожно отложила вилку.

— Письмо?

Алек кивнул, но ничего больше не сказал. Вид у него был рассеянный, встревоженный, и Джинни хотелось закричать на него, потребовать, чтобы доверял ей, обращался как со своей женой, а не случайной знакомой… Нет, Алек всегда будет стремиться защищать, лелеять и баловать жену. Но ей так хотелось, чтобы он считал ее своим лучшим другом, человеком, которому можно без колебания доверять.

Холли, по просьбе Алека, ужинала с миссис Суиндел, поэтому за обеденным столом их было двое. Алек поблагодарил Мозеса и отпустил его. Джинни вскинулась. Он хочет остаться с ней наедине, рассказать о письме!

Но Алек продолжал молчать. Джинни повертела в пальцах кусочек теплого хлеба и бросила его на почти полную тарелку:

— Пожалуйста, объясни, что случилось, Алек.

— Мне нужно вернуться в Англию. Это письмо от моего лондонского поверенного. Каррик-Грейндж, по всей видимости, сгорел, а управляющий, Арнолд Круиск, убит. Мое присутствие необходимо.

Джинни молча смотрела на него, выжидая.

— Представляешь, как странно. После того как я прочитал письмо, перед глазами внезапно встал прекрасный старый каменный замок. Очень старый, Джинни. Если это именно Каррик-Грейндж, хотя бы стены по крайней мере должны уцелеть, они стояли целую вечность. Какой-то несчастный пожар не смог бы их уничтожить.

Джинни, не отвечая, рассеянно ковыряла лимонный пудинг, фирменное блюдо Ленни.

— Я знаю, ты американка, Джинни, и не захочешь покидать свою страну, или Балтимор, что в конце концов одно и то же. И что всего важнее, я понимаю, как ты беспокоишься за верфь. Она твоя. Завтра я составлю дарственную на твое имя. Тогда можешь делать с ней все, что пожелаешь. И вот что: если дела пойдут плохо, не беспокойся насчет денег. Я прикажу управляющему банка, мистеру Томлинсону, выдавать тебе сколько необходимо, по первому требованию.

Джинни уставилась на мужа, забыв о лимонном пудинге. Он предлагает ей все, даже полную независимость! Джинни никогда больше не придется волноваться ни о чем на свете! Никогда не придется давать отчет другому мужчине и выслушивать его снисходительные упреки. Никогда не придется защищаться лишь из-за того, что родилась женщиной! Никогда не придется…

Но что общего все это имеет с ней сейчас? Странно, как все сместилось в ее мозгу, и те вещи, которые она считала такими же жизненно важными, как дыхание, неожиданно стали казаться чем-то отдаленным и незначительным. Она американка, это правда. И верфь всегда была…

Джинни откашлялась и робко пролепетала:

— Алек, ты мой муж. Ты для меня важнее, чем моя страна, чем верфь, чем «Пегас». Я найду кого-нибудь, кто мог бы управлять верфью. И кто мог бы жить в доме. Если Мозес захочет, возьмем его с собой. Я позабочусь об остальных слугах. Мое место с тобой, с моим мужем. Когда мы отплываем в Лондон?

— Но я думал, для тебя именно эти вещи самые главные, — нахмурился Алек. — Не понимаю. Я ведь не умоляю тебя ехать со мной, Джинни. Я сам смогу все уладить.

— Знаю, что можешь, но у тебя есть я, поэтому мы будем справляться вместе. Кроме того, Алек, я не в силах представить, чтобы ты кого-то о чем-то умолял. — Она нерешительно улыбнулась: — По правде говоря, я буду волноваться о верфи и попрошу мистера Реймонда, чтобы тот сообщал, как идут дела. Ты в самом деле сделаешь то, что обещал? Подаришь ее мне?

— Конечно, почему бы нет? Я ничего в этом не понимаю и не могу представить, почему твой отец решил написать такое завещание. Если верфь — твое приданое, позволь заметить, что я не нуждаюсь в деньгах, и… — Он неожиданно замолчал и, нахмурясь, уставился в тарелку: — Я ведь не нуждаюсь в деньгах, не так ли?

— Не нуждаешься. Ты достаточно богат, если только, конечно, кто-нибудь не обокрал тебя до нитки.

— Я так и знал, — задумчиво протянул Алек. — Только никак не пойму, откуда.

Джинни снова улыбнулась мужу, страстно желая в это мгновение сорваться со стула и прижать его лицо к своей груди. Как ей хотелось защитить его, помочь, уберечь… Господи, это чистый абсурд! Будь Алек здоров, он, конечно, не допустил бы ничего подобного! Наверняка безжалостно поддразнивал бы ее, шутил и смеялся, а потом попытался бы закинуть ей юбки на голову и довести ласками до безумия.

— Это вопрос всего нескольких дней, Алек.

— Странно, с этой амнезией никак не угадаешь. Я знаю, например, какой вилкой пользоваться, однако не помню лица своего поверенного, знаю, как подарить тебе наслаждение, однако не помню себя в постели с другой женщиной. Ты единственная женщина, которую я теперь мысленно вижу.

Теперь. А когда он вспомнит? Разочарование и горечь? Разочарование и сожаление? Нет, нет, Алек благороден и верен.