Воспоминания военного контрразведчика - Вдовин Александр Иванович. Страница 27

Как нетрудно догадаться, Ершова знал и ценил Цинев. Его уважали и начальники отделения, отдела и управления. Он знал много и первым мог дать оценку информации и событиям мирового значения. Иногда ставил сотрудников отделения в известность о некоторых фактах, но, естественно, в последнюю очередь.

Виктор Степанович Филиппов был моим куратором, а после Бондаренко руководил отделением. Человек неординарный, он сочетал в себе противоречивые качества: наряду с гордостью много непоказной скромности; наряду с дерзкой запальчивостью много доброты, отходчивости, соучастия, сопереживания. Суждения его всегда резки, сварливы, но благодаря мягкому, ровному, шутливому тону как-то так выходило, что его резкость, скоропалительность и брань не резали уха, не вызывали обиду.

Быстро вникал в суть вопроса и так же быстро принимал правильные решения. Энергичный, импульсивный, настойчивый, очень работоспособный, но обидчивый.

В отделе, после ухода Бондаренко, не было сотрудника более способного подготовить за один присест докладную или служебную записку по любым оперативным вопросам и для любого уровня. У него был мелкий красивый, каллиграфический почерк. Цепкая оперативная память. Физически крепко сбитый, невысокого роста, имел быструю энергичную походку, при этом голову держал несколько набок влево, как бы прислушиваясь или что-то обдумывая.

Павел Иванович Данилов производил впечатление очень осторожного человека, умеющего вытягивать информацию у собеседника. И я пытался научиться этому искусству. Мне, как молодому сотруднику, хотелось с ним посоветоваться по отдельным оперативным вопросам. Он не отказывал, но при этом путем уточняющих вопросов получал от меня больше информации, чем я хотел ему дать. Это меня раздражало, и я, спустя какое-то время, перестал с ним советоваться по оперативным вопросам.

Павел Иванович — участник Великой Отечественной войны, был награжден орденом Красной Звезды.

Все сотрудники отделения имели воинское звание майор (кроме меня).

В 1970 году руководство КГБ приняло решение в честь 100-летия со дня рождения В.И. Ленина присвоить всем участникам Великой Отечественной войны звание на ступень выше. Во втором отделении звание подполковника получили Ершов, Котельников, Данилов и Агалаков.

Спустя месяц или два уволили Котельникова, через год — Данилова, Агалакова перевели в другое подразделение, а Ершова перевели в Венгрию, в Южную группу войск.

Оперативная работа поглотила меня. Работа с агентурой нравилась, получение оперативно значимой информации от агентуры, командования, отдельных офицеров, сотрудников увлекла. Я в гуще оперативной информации, успевай только обрабатывать и докладывать руководству. Моя информация докладывалась начальнику ГРУ, по ней принимались решения, издавались приказы. Я чувствовал себя полезным и нужным в отделении. И был эпизод, когда интересную оперативную информацию передал в 3-е отделение и по ней принимали решение об увольнении полковника в Главном управлении кадров Министерства обороны СССР.

По моей информации принималось решение о приостановлении утечки секретной информации в средствах массовой информации.

Получил и передал также интересную в оперативном плане информацию по ведущим артистам Большого театра, что дало мне возможность ближе познакомиться с работой сотрудников 5-го управления КГБ, подружиться с некоторыми из них.

А служба в Центральном аппарате началась с того, что от своих старших товарищей я принял в оперативное обслуживание несколько объектов ГРУ. Поскольку эти объекты были для моих соратников не главными, в силу того, что они обслуживали стратегические управления ГРУ, то, естественно, источников было раз-два, и обчелся.

Не успел я спланировать свою работу, как поступило указание — выступить в роли журналиста, вместе с вновь прибывшим в отдел капитаном Кузнецовым. Якобы писать книгу о генерале армии М. Это была легенда для офицеров Генерального штаба, на самом деле мы с Кузнецовым осуществляли визуальный контроль с помощью аппаратуры сквозь потолок за полковником С., который неделю назад посетил американское посольство и в течение двух часов общался с сотрудником ЦРУ.

Вначале мероприятие увлекло, сам процесс был необычным, но аппаратура, которой мы пользовались, оставляла желать лучшего, а потолки в Генеральном штабе — пятиметровой высоты, и мы со всей чекистской ответственностью напрягали свое зрение, но определить название документов, с которыми знакомился полковник С., так и не смогли. Через месяц приступили к своей оперативной основной работе. В отчете мы изложили свое отношение к технике, высказали предложения. Такие предложения, видимо, высказывали и другие подразделения КГБ. Во всяком случае, спустя какое-то время я участвовал в аналогичном мероприятии, но техника была уже более совершенная.

На основной работе в моем оперативном обслуживании был Узел связи ГРУ с аппаратурой ЗАС, что расшифровывается, как засекречивающая аппаратура. С помощью своих источников были выявлены грубые нарушения в использовании аппаратуры, недостатки в хранении совершенно секретных и особой важности документов, халатное отношение к своим обязанностям отдельных сотрудников отделения ЗАС и другие недостатки. Руководство отделения и отдела приняло решение информировать начальника ГРУ для принятия мер, исключающих утечку информации на данном участке.

Начальник ГРУ генерал-армии П.И. Ивашутин объявил строгий выговор начальнику Узла связи полковнику С. и заместителю по политической части М. Руководители Узла связи, вместо того чтобы исправлять положение, стали искать людей, которые информировали меня. Такая позиция полковника С. меня сильно огорчила. Чекисты в таких случаях очень болезненно реагируют на действия командования, и спустя несколько месяцев, поскольку недостатки не были устранены, вновь проинформировали начальника ГРУ, который объявил обоим полковникам неполное служебное соответствие.

Полковник С. в личной беседе высказал мне претензии и обиду на нетоварищеское мое поведение. Пришлось ему в корректной форме объяснять, что мы с ним и источники КГБ обязаны выполнять государственный долг по сохранению государственных секретов. Личное и государственное не должно мешать нашим товарищеским отношениям.

В начале 1970 года начальник отделения ЗАС капитан Н. стал готовиться в командировку в один из узлов связи окружного значения. Цель командировки — проверить деятельность отделения ЗАС. Капитан тщательно изучил все руководящие документы, а заодно сделал выписки из совершенно секретной инструкции на неучтенные листы, которые собирался взять с собой в виде шпаргалок. Такие действия относятся к грубым нарушениям требований секретного делопроизводства. Эти записи он оставил на рабочем столе. Вернувшись в кабинет, не обнаружил их, о факте пропажи неучтенных секретных записей командованию не сообщил.

Через несколько дней мне стало известно, что капитана в грубой форме шантажирует этим фактом главный инженер майор Ф., забравший неучтенные листы с совершенно секретными выписками. Поскольку оба имели доступ к оружию и были не очень уравновешенными молодыми людьми, а также учитывая практику в войсках, когда военнослужащие принимали неадекватные в таких случаях меры, было принято решение срочно проинформировать начальника ГРУ по этому вопросу.

Решение командования ГРУ было жесткое, но справедливое — отчисление обоих из Центрального аппарата ГРУ.

В этом же году я достиг хороших результатов в работе, получил звание капитана, а также мне выдали ордер на двухкомнатную квартиру. Поступил в Высшую школу КГБ имени Ф.Э. Дзержинского на вечерне-заочное отделение, которую окончил досрочно, раньше на целый год, чем однокурсники.

Более того, Бондаренко вызвал меня и подполковника Данилова к себе в кабинет и объявил, что через месяц Павел Иванович уйдет на пенсию, а его место в кабинете в ГРУ займу я, посоветовал перенять опыт работы, его приемы и методы. И добавил: «Работу на своих объектах не бросайте. Будет приказ на увольнение Данилова, примите его должность».