Прелестная лгунья - Коултер Кэтрин. Страница 3

– Что-то я не припоминаю, чтобы мама хоть а чем-то соглашалась с тобой, зато не раз слышала, как вы смеетесь в спальне. Представь себе, я частенько подслушивала у дверей, когда была маленькой. Правда, Бесси, горничная, как-то раз застала меня за этим занятием и взяла с меня обещание никогда больше этого не делать. А потом Бесси почему-то покраснела. – Эванжелина рассмеялась, увидев, как, в свою очередь, покраснел отец. – Все в порядке, папочка. Как ты уже заметил, мне почти двадцать лет, так что я знаю, что происходит, когда муж и жена остаются наедине. И я уже говорила, что вы с мамой вечно спорили, даже из-за того, что подать на обед. Мама терпеть не могла соусов, а ты просто видеть не мог сухого куска мяса. Ты еще упомянул о взаимном уважении? Нет, папа, такой брак мне не нужен. К тому же Анри такой неангл… – Похолодев, она осеклась на полуслове.

– А-а… – протянул Гийом.

Робко улыбнувшись отцу, девушка сложила на груди руки.

– По правде говоря, мне просто слов не хватает, когда речь заходит об Анри, – призналась Эванжелина.

– Похоже, ты хотела сказать, что в бедняге Анри нет ничего английского? – подсказал отец.

Де Бошам посмотрел на дочь своими прекрасными синими глазами. Внезапно Гийом подумал, что Эванжелина никогда не будет счастлива в его родной Франции, но станет притворяться для него. А может быть, все устроится. Он сам долго привыкал к Англии.

– Папочка, прости меня, но лучше уж я останусь старой девой, чем выйду замуж за этого невыносимого Анри Моро. Но ведь есть еще Этьен Дедар и Андре Лафей, правда, они оба какие-то.., масленые. Да-да, поверь мне, папочка, они никогда не смотрят в глаза, разговаривая со мной. Впрочем, возможно, они не так уж и плохи, просто мне не нравятся. И еще эта политика… Мне кажется, не следует говорить о собственном короле таким тоном. – Эванжелина чисто по-французски пожала плечами и, улыбнувшись, подумала, что ее мать-англичанка в жизни бы не сделала подобного жеста.

– Но ведь многое изменилось, Эванжелина, – возразил Гийом. – Вернувшись во Францию, Людовик нередко вел себя неподобающим образом. И насколько я понимаю, многие французы оскорблены его упрямством, его невоздержанностью, нежеланием понимать сложившуюся ситуацию.

– Не думаю, что все это касается простых людей. А аристократы, кстати, просто ненавидят друг друга. И между прочим, осмеливаются издеваться над англичанами, которые на самом деле спасли их. Признаюсь, все это ужасно злит меня. – Девушка замолчала и потерла лоб ладонью. – Прости еще раз, папочка. Просто я устала, вот и все. А когда я устаю, мой язык перестает мне повиноваться. Я просто несносна… Прости…

Де Бошам встал и подошел к дочери. Взяв Эванжелину за руки, он поднял ее с кресла и заглянул в карие глаза девушки – глаза ее матери – огромные и такие глубокие, что философ вроде него вполне мог отыскать в их темной бездне ответы на некоторые вопросы. Похлопав дочь по плечу, Гийом, как обычно, поцеловал ее в обе щеки.

– Ты так красива, Эванжелина, – промолвил он. – Но твоя душа еще прекраснее.

– Да нет, папочка, я серенькая самка красавца павлина по сравнению с тобой, – пробормотала девушка.

Улыбнувшись дочери, Гийом нежно погладил ее по щеке.

– Ты слишком привязалась к этим нудным англичанам, – заявил он. – Конечно, люди они, надо признаться, неплохие, если только смириться с их тяжелой пищей и скучными разговорами.

– Стало быть, ты любишь во мне только французскую половину? К тому же я уверена, что мама никому не казалась скучной.

– Да уж, с этим спорить не буду, – кивнул де Бошам. – Да мне даже ноготки на твоих пальчиках нравятся, та fille. A что до твоей матери… Знаешь, я почему-то уверен, что в душе она была француженкой. Клодия обожала меня. Впрочем, что-то я отвлекся… Пожалуй, мне, старику, пора привыкнуть, что ты больше англичанка, чем француженка. Может, ты хочешь вернуться в Англию, Эванжелина? Я же не слепец, детка, и вижу, что во Франции ты и дня не была счастлива.

Девушка крепко обняла отца и прижалась щекой к его щеке – для женщины она была довольно высокой.

– Папочка, мое место здесь, с тобой. Уверена, что смогу ко всему привыкнуть. Только мне не хочется выходить замуж за Анри Моро.

Внезапно снизу раздался грохот – кто-то изо всех сил барабанил в тяжелые двери, потом в нее стали стучать ногами, обутыми в тяжелые сапоги. Закричала Маргарита. Послышался громкий и испуганный возглас Жозефа, потом еще один вопль и звук удара.

– Побудь здесь, – велел Гийом дочери.

Сам он бросился к двери спальни и распахнул се. Эванжелина услышала, как по коридору загрохотали чьи-то тяжелые сапоги. Шум был такой, словно к ним в дом порвалась целая армия.

Отец попятился назад, девушка подбежала к нему и встала рядом. В дверях появились двое в плащах с капюшонами, надвинутыми на лица. Оба держали в руках пистолеты.

Один из них отбросил капюшон и пристально посмотрел на Эванжелину. Нижняя часть темного, в оспинах, лица незнакомца заросла густой щетиной. Его глаза опустились на ее грудь, живот. Девушка была так напугана, что се затошнило от страха.

Человек с оспинами обратился к приятелю:

– Погляди-ка на нес, нам сказали правду. Хоучард будет очень доволен.

Второй, с бледной оплывшей физиономией, тоже уставился на Эванжелину. Тут Гийом де Бошам умудрился вырвать у него из рук пистолет и упереть дуло в огромное пузо бандита.

– Ты не посмеешь притронуться к ней, грязная маленькая свинья! – рявкнул он.

Нападавший с силой ударил Гийома пистолетом по голове. Эванжелина бросилась к отцу – тот без сознания упал на пол. Девушка склонилась к Гийому, а человек с оспинами на лице вновь поднял пистолет. Эванжелина прикрыла собой голову отца.

Второй негодяй потирал свой толстый живот, охая от боли.

– Нет, больше не бей его, – кивнул он приятелю. – Мертвым он нам не нужен.

– Но этот мерзавец сделал тебе больно!

– Ничего, я не пострадал.

– Старик заплатит за это. – Бандит повернулся к Эванжелине. Хоучард научил его пользоваться беззащитностью жертв, особенно глубокой ночью. Похотливо глядя на грудь Эванжелины, он грубо крикнул:

– Раздевайся! И поторопись, иначе я сам это сделаю!

Глава 3

Дождь наконец-то прекратился. Ярко засветило полуденное солнце. Чайки с криками кружили над головой, а потом улетали прочь от берега, но снова возвращались. Ветер приносил с собой запах океана. Похоже, день все же будет погожим.

Ричард Чеслей Сент-Джон Кларендон, восьмой герцог Портсмут, направил пару гнедых к посыпанной гравием дорожке своего родового поместья – замку Чеслей-Касл. В старинной громадине из серого камня вот уже более четырехсот лет жили герцоги Портсмут, владевшие этой частью южного побережья Англии. Подъехав к большому портику, Ричард остановил лошадей. Тут к Джонаху, головному коню в упряжке, подлетела чайка и замахала крыльями прямо над головой благородного животного. Герцог рассмеялся, увидев, каким негодованием наполнились прекрасные глаза Джонаха.

– Все хорошо, мой мальчик, – проговорил Ричард, соскочив с подножки экипажа на землю.

Главный конюх герцога, Маккомбер, стоял недалеко от коляски и смотрел на коней с таким видом, словно те были его собственностью. Потерев руки с узловатыми пальцами, конюх взял поводья.

– Ну как, вы хорошо вели себя, ребята? – ласково спросил Маккомбер, похлопав по шее сначала Джонаха, а потом Бенджамина. Затем принялся угощать коней припасенными заранее кусочками яблока, пересказывая им их древнюю родословную и заверяя животных, что чистота их кровей не нарушалась по меньшей мере пятьсот лет.

Герцог лишь закатил глаза.

– Хорошенько оботри их, Маккомбер, – велел он. – Сегодня им пришлось немало потрудиться. Никак не пойму, с чего это чайки так беспокойны сегодня?

– Я слышал, что надвигается шторм, – сообщил Маккомбер.